Уильям Гибсон - Периферийные устройства
– Ты описала свою первую смену, – сказал Недертон. – Насколько я понимаю, во вторую произошло некое событие. Опиши его.
– Рюкзак, – сказала Флинн.
– Что-что?
– Как детский рюкзачок, только из какого-то паршивого серого пластика. Типа щупальца по четырем углам. Или ножки.
– И когда ты впервые его увидела?
– Вылетела из люка в фургоне, пошла вверх, все как в первый раз. На двадцатом голоса опять умолкли. Тут я и увидела, как он лезет.
– Лезет?
– Кувыркается. Лечу выше, теряю его из виду. На тридцать седьмом он меня обгоняет. На пятьдесят шестом получаю контроль над коптером. Жучков нет. Облетаю дом – ни папарацци, ни жучков. Тут окно разморозилось.
– Деполяризовалось.
– Так я и думала. Увидела вчерашнюю женщину. Вечеринка кончилась, другая мебель, женщина в пижаме. С ней кто-то еще, видно только, что она на него смотрит. Смеется. Облетела дом еще раз. Возвращаюсь, они у окна.
– Кто?
– Женщина. Рядом с ней мужчина. Лет тридцать – тридцать пять. Брюнет. Бородка. Расово – ни то ни се. Коричневый халат.
Выражение у нее изменилось. Она смотрела на Недертона, вернее, на его изображение в своем телефоне, но перед ее глазами был кто-то другой.
– Он стоял рядом, обняв ее за талию. Она не видела его лица. А он знал.
– Что?
– Что та штуковина ее убьет.
– Какая штуковина?
– Рюкзак. Там в стекле открылась дверь. И такие выползли вроде перила, на балконе. Вижу, сейчас эти двое выйдут и заметят коптер. Я вбок, типа захожу на облет, на углу зависаю. Иду вверх, до пятьдесят седьмого, и сразу назад.
– Почему?
– Из-за его лица. Нехорошо он смотрел. – Ее голос звучал ровно, очень серьезно. – Она была над ними, на фасаде пятьдесят седьмого. Штуковина. Замаскировалась под стену, та же форма, что панели, тот же цвет. Только они были мокрые, а она сухая. И вроде как дышала.
– Дышала?
– Сдувалась и раздувалась. Несильно.
– Ты была над ними?
– Они стояли на балконе, смотрели на реку. Я хотела щелкнуть кадр, но не сообразила как. Первый раз получилось само, с папарацци. Видимо, автоматом включается на близком расстоянии, только я не знала, чем управляю. Подлетела ближе, и тут штуковина что-то выплюнула. Мелкое и быстрое, не разглядеть. И сразу мне в камеру. Куснет – отлетит. Я отключила винты, упала на три этажа. Стабилизировалась. Кусачка исчезла. Я влево и резко вверх. Он стоял у нее за спиной. Взял ее руки, закрыл ей глаза. Поцеловал в ушко, блин, что-то шепнул. «Сюрприз». Зуб даю, он шепнул: «Сюрприз». Потом отступил на шаг, повернулся. Вижу, сейчас уйдет с балкона. И тут они полезли. Тучей. Он поднял голову. Он знал. Знал, что они тут будут.
Она глянула вниз, как будто на свои руки. Снова на него:
– Я нацелилась ему в башку. Не успела. Он упал на колени. А они залетели к ней в рот и начали ее жрать. Он вскочил, забежал в дом, дверь закрылась, окно стало серым. Думаю, она умерла от первого же укуса. Надеюсь.
– Ужасно, – сказала Тлен.
– Тсс, – прошипел Лев.
– Она опиралась на перила, – продолжала Флинн, – и они стали втягиваться. Она упала. Я за ней. Почти до низу. Они ее жрали на лету. Только тряпки остались.
– Эта та женщина? – спросил Недертон, поднимая матовую фотографию, распечатанную с Аэлитиного сайта.
Флинн глянула на нее из глубины семидесяти с чем-то лет, из прошлого, которое уже было не вполне их прошлым, и кивнула.
23. Кельтский узел
Она лежала на кровати в комнате с задернутыми занавесками и думала непонятно о чем. Мерзопакость в игровом городе, похожем на Лондон. Коннер с «тарантулом» на парковке перед «Джиммис». Бертон рассказывает про «Сольветру», про то, что его заказали. И что это из-за виденного ею в игре. И как они приезжают, а у дома – его ребята-ветераны.
И наконец, Уилф Недертон, похожий на дешевую рекламу безымянного продукта. Когда Флинн закончила разговор и вышла, брата рядом не было, так что она пошла к дому, гадая, почему, если это игра, Бертона хотят убить. За то, что он якобы видел убийство в игре? Когда Флинн задала этот вопрос Недертону, тот ответил, что не знает, точно так же как не знает, отчего не сохраняли видео, и знать не хочет, и ей советует не забивать голову. И в эту минуту он больше всего походил на живого человека из реала.
Мама встала рано и варила себе кофе на кухне, в древнем-предревнем, старше Флинн, халате, с кислородной трубкой под носом. Флинн поцеловала ее, отказалась от кофе, а на вопрос, где была, ответила, что в «Джиммис».
– Сто лет ей в обед, этой кафешке, – заметила мама.
Флинн взяла банан и фильтрованной воды в стакане, поднялась к себе. Оставила часть воды, чтобы почистить зубы. Чистя их, как всегда, отметила, что кран над раковиной был когда-то хромированным. Сейчас от покрытия остались редкие чешуйки, главным образом внизу, где смеситель крепился к фаянсу.
Она вернулась в спальню, закрыла дверь, сняла кофе-джонсовскую рубашку со споротой кофе-джонсовской нашивкой, лифчик и джинсы, надела огромную морпеховскую фуфайку Бертона и легла.
Усталость и перевозбуждение мешали уснуть. Через какое-то время Флинн вспомнила, что на старом телике у нее было приложение для дроновских игр Бертона и Леона и что Мейкон должен был перенести его на новый вместе со всем остальным. Достала телефон из-под подушки, проверила. Так и есть. Она запустила приложение, выбрала вид сверху и увидела спутниковый снимок участка: серый прямоугольник крыши, под которой сейчас лежала, и светлые точки, отмечающие положение дронов. Они двигались в сложном танце, вычерчивая узор, название которого Флинн знала по татуировкам: кельтский узел. Каждый по очереди подзаряжался, а его на это время сменял запасной.
Бертон выиграл много дроновских игр. Очень круто ими управлял. В Первой гаптической разведке все так или иначе связано с дронами. И даже, кто-то ей сказал, сам Бертон был своего рода дроном, по крайне мере отчасти, пока носил татуировки.
Светлые точки, плетущие узел над ее домом, успокаивали. Скоро Флинн почувствовала, что, наверное, сможет уснуть. Она закрыла приложение, сунула телефон под подушку и натянула на себя одеяло.
И уже почти засыпала, когда внезапно увидела трепещущие в воздухе футболку и пижамные штаны.
Гады.
24. Анафема
Тилациниха запрыгнула в «мерседес» впереди Льва, сухо цокая когтями по светлому дереву, глянула на Недертона черными глазами и зевнула. Челюсти у нее были куда длиннее собачьих, скорее как у крокодила, только откидывалась не верхняя, а нижняя.
– Гиена, – без всякой радости приветствовал ее Недертон.
Он провел ночь в хозяйской каюте, по сравнению с которой мраморно-золотая доска выглядела аскетически простой.
Лев хмурился.
Следом вошла Тлен в «конфиденц-костюме», как Недертон называл про себя ее тускло-серый суконный комбинезон с длинными рукавами, старинной алюминиевой молнией от горла до лобка и множеством накладных карманов на стальных скрепках. Тот несколько умерял красноречивость ее телодвижений, а заодно прятал зверей и, видимо, обозначал, что она настроена серьезно и просит воспринимать ее соответственно.
– Итак, ты за ночь все обдумал, – сказал Лев, рассеянно гладя Тиенну.
– Кофе принес?
– Бар приготовит, что хочешь.
– Он заперт.
– Какой тебе кофе?
– Американо, черный.
Лев подошел к бару и приложил большой палец к овалу. Дверца сразу открылась.
– Американо, черный, – сказал Лев.
Бар почти бесшумно выполнил заказ, и Лев принес Недертону дымящуюся чашку на блюдце.
– Что ты думаешь про ее рассказ?
– Если она говорит правду, – начал Недертон, наблюдая, как Тиенна закрывает пасть и сглатывает, – и если она видела именно Аэлиту… – Он поймал взгляд Льва. – Не похищение.
Кофе был обжигающе горяч, но очень хорош.
– Мы надеялись выяснить, что скажет ее дом, – заметил Лев.
– А он молчит, – вставила Тлен.
– Почему?
– Не хочет говорить. А по слухам, и не знает.
– Как ее дом может не знать? – изумился Недертон.
– В том же смысле, в каком ничего не знает этот. Такое можно организовать и на определенное время, однако требуется… – Он сделал быстрый, еле заметный, чисто русский жест, будто играет на невидимом пианино: клептархия того уровня, о которой не стоит упоминать вслух.
– Понятно, – ответил Недертон, который ничего не понял.
– Нам потребуется капитал. В срезе, – сказала Тлен. – Оссиан исчерпал все возможности, какие мог измыслить. Если вы хотите сохранить влияние…
– Не влияние, – поправил Лев. – Я там царь и бог.
– Уже не единолично, – напомнила Тлен. – Наши гости с порога зарезервировали себе убийцу. Если их капитал будет больше нашего, мы окажемся беспомощны. А вот ваши семейные финматематики…
Недертон подумал, что она надела «конфиденц-костюм», прежде чем подступиться ко Льву с предложением задействовать семейные финансовые модули. Он глянул на Льва и понял, что убедить того будет нелегко.
