Никки Каллен - Арена
Он услышал, как она заплакала, положил трубку, взял у Эсме теплый тамблер и вышел в ночь. Снег закручивался в спирали — от самого неба; юноша шел и шел, сквозь ветер; нашел дорогу, нашел поворот; застрял в сугробе, набрал полные сапоги холода; начался лес; заледеневшие ветки хватали его за рукава и капюшон, ломались, хрупкие, мертвые; скоро Снег почти ослеп и ужасно устал; лег на снежный наст, плотный, как кровать; почти потерял надежду; «сейчас я буду звать маму, — подумал он, — и мне будет стыдно до конца своих дней»; засмеялся еле слышно; дышать было больно — таким разреженным, острым был здесь воздух; его можно было ломать, как ветки; «поднимайся, — сказал он себе, — ну, давай; поедешь заслуженно на теплое море, валяться на белом пляже, собирать янтарь, смотреть на корабли и красивых девушек; вставай»; и он встал и пошел; ветра здесь не было; только ночь, лютый холод и снег выше пояса; иногда такой плотный, что Снег чувствовал себя ледоколом; а потом он увидел сквозь ветви огонек; «пряничный домик, — подумал он, — сейчас меня посадят в печку…» Щеки у него онемели; он начал их растирать; ресницы будто накрашены — такие твердые; из трубы домика шел дым; Снег подумал о тамблере с чаем; вряд ли он выдержал такой минус; там, наверное, как в кока-коле из «Макдоналдса», ледышки стукаются друг о друга; нашел его в кармане; он был — о чудо — теплым; Снег еле открыл; и рот ему обожгло; сердце сразу забилось. Снег вытер рот и вышел на склон; возле домика виднелась утоптанная площадка; лежали чьи-то лыжи; вязанка дров; на пороге появился Ним: в черном свитере, черных джинсах, высоких горных ботинках со шнуровкой.
— Кто это у нас? Сам Снег Рафаэль…
— Да.
— Ну надо же… поразительно. Ты даже не бегаешь по утрам…
— Где Мелисса?
— Я уже убил ее… — в голосе не прозвучало ни довольства, ни злобы, Ним был спокоен, будто они со Снегом друзья и сейчас поедут на склон, выбирать маршрут. — Как тех близняшек, на свалке… иногда я делаю это руками, а не… — он коснулся головы, черных волос. — А тебя убью как получится.
— Кто ты? Дракон?
— Можно сказать и так. Это мой город; я прихожу сюда, беру детей и ухожу в горы; и живу дальше; потом, когда жизнь заканчивается, я опять прихожу; и опять беру то, что мне нужно; тех, кто мне нужен; и я буду приходить сюда всегда; тебе не победить меня; ты не Георгий…
Снег бросился на него и налетел на стену — изо льда и ветра, словно на металлическое, зеркальное; и упал в снег, ударился головой обо что-то — о дрова; висок разломился, потекла кровь; Снег застонал и поднялся на четвереньки; воздух вокруг вдруг остановился, и замер, и начал наполняться крошечными звездочками; стало так тихо, будто Снег повис в пустоте; это оказалось так красиво; и только глаза Нима оставались черными среди сияния; точно две дыры; а потом будто поры полопались — кровь хлынула у Снега из носа, изо рта, из-под ногтей; он изогнулся в судорогах от боли, невозможной, с ума сводящей боли, льда, игл.
— Тебе ничего не поможет, — сказал Ним, — голос его раздавался повсюду, отражался от гор, и деревья задрожали, а камни поползли, — ни Перл, ни мамочка, ничья любовь…
Сколько это длилось, Снег не понял, не помнил; боль прошла, и Снег полетел через звезды, и почувствовал, что ему хорошо, и все его тревоги и радости кто-то забрал, унес, спрятал в золотой китайский ящик с секретом; наступил покой; «я умираю», — понял Снег; дотронулся до сердца — оно не билось; в пальцах что-то осталось — обрывок цепочки с крестиком Макса; он был теплым, от его тела; «Макс, — подумал Снег, — Макс, мой старый друг, из замка на вершине горы»; Макс, который сидит в бледно-лиловой пижаме и курит ментоловую сигарету; Макс, который ест картофель фри руками и весь в масле и в соли, как ребенок; Макс, который читает монографию своего соперника по математике и злится; Макс на улице, они идут после оперы, решили пройтись, не ехать на машине, и Макс поет во все горло, раскидывает руки в стороны, как крылья, представляя, что вокруг затихает оркестр, а потом разгоняется и пинает банку из-под пепси, и она летит с грохотом, будто не маленькая банка, а танк, взрывающийся на поле боя; «Макс…» — крестик грел ему пальцы, единственный источник тепла в космосе, пульсировал и толкал его сердце из последних сил; «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной… Макс»; и он встал; «Макс… ибо ты со мной…» «О ком ты думаешь? — прошептал Ним, — о ком ты думаешь… он все равно не спасет тебя, твой Бог…»; «мой Бог не спасет, я не верю в Бога, но Макс верит, мои друг; а за спиной Макса все божье воинство…» Снег поднял из последних сил голову и увидел, как из спины Нима вылезли огромные крылья, черные, рваные; и он зарычал, взлетел и исчез; Снег увидел, сколько крови из него вытекло на снег, ему показалось, что он на поле, полном красных роз; «о нет, — подумал Снег, — нет; я в Темной Башне»; и потерял сознание…
— Мистер Рафаэль, мистер Рафаэль, вы живы? — кто-то тряс его за плечо, и этот голос — ксилофон; Снег застонал; голова разваливалась, лицо горело; Мелисса сидела рядом, в куртке, в белых пушистых варежках; у Снега были такие в детстве; шерсть от них лезла в нос, в рот; ужасно; даже соплей не вытереть.
— Мелисса, — он перевернулся; лицо было сплошной раной, что-то отморожено, что-то разбито. — Ты… ты жива…
— Да, я сидела в домике, рисовала, потом легла спать, проснулась недавно, а Нима нет нигде; я вышла, а вы… вы здесь лежите…
Он увидел ее глаза — золотисто-карие.
— Ты блондинка, а глаза у тебя карие… — прошептал он разбитыми губами. — Ты очень красивая. И я найду тебе учителя пения… если хочешь…
— Хочу. А вы… такой страшный.
Снег засмеялся, горло болело.
— Обычно мне все говорят, что я красивый…
— У вас красивые глаза, синие; вам нужно встать, иначе вы подхватите воспаление легких; в домике есть горячий чай и бульон.
Снег сглотнул.
— Звучит здорово.
— И сухарики. А Ним уехал на лыжах? Скоро будет?
— Скоро.
— Главное, чтобы он не попал под лавину; я слышала ночью — вдалеке был обвал… — она помогла ему встать. — А что вы здесь делаете?
— Искал тебя. Белинда весь город на уши подняла; вот я и пошел за тобой.
— Но Перл ведь знала, что я с Нимом… Ним был очень зол на вас. Перл влюбилась в вас?
— Не знаю.
— Все знают. Белинда видела вас вместе в театре; Перл была в красивом красном платье. Вы теперь женитесь на ней?
— Ухх, какая ты быстрая, Мелисса… погоди… нет, я не женюсь на Перл.
— У вас уже есть девушка?
— Нет…
— Тогда женитесь на мне, когда я вырасту?
— Да, я женюсь на тебе, Мелисса…
Он нашел в домике теплую воду, в котелке в пенке, умылся; Мелисса дала ему зеркальце; лицо было фиолетовое и распухшее. Обстановка в домике оказалась очень простой: стол, табуретки, узкая кровать, полосатые половички; «ваш телефон сломался», — сказала Мелисса; он снял пальто, попросил найти телефон — у него так болели руки, что он не мог ими двигать; под ногтями запеклась кровь; «ну что ж, будем надеяться, нас найдут»; она налила ему чая и бульона, он чуть-чуть поел; лег на кровать и смотрел, как она раскрашивает бутылочку из-под кока-колы — их было полно в домике — в красные, черные и золотые полоски; нашли их к вечеру; Луций, Страуд, «скорая помощь», суровые охранники с лыжной базы… Снега положили на носилки; он и вправду не мог идти; притянул к себе Луция.
— Скажите, что Ним ушел кататься на лыжах и исчез; Мелисса говорит, что ночью был обвал; пусть он там погибнет…
Кто-то из охраны кивнул: «да, сошла лавина»; Снег увидел, что Мелисса плачет, а потом ему ввели обезболивающее; и он провалился в теплое ватное блаженство — как в ванну, полную сиреневой пены…
Через несколько дней Снегу позвонили с работы; он разговаривал по телефону из холла гостиницы; «я боялся, что вы уже про меня забыли и что я проведу здесь остаток дней», — сказал он; хотя ему было хорошо: он учился стоять на лыжах, занимался с Мелиссой пением — Белинда и их отец разрешили; Белинда ходила в трауре по Ниму, как и половина города; Снег набрал книжек из библиотеки Луция — перечитал всего Фицджеральда и Капоте; а «Летний круиз» и «Последнего магната» ему читала Перл — в первые дни он даже читать не мог из-за синяков под глазами; а еще выпросил рецепт блинчиков с ежевикой и сливками у Рэйвен; понял, почему у Луция светится дом в ночи: это не лампы, это сама Рэйвен; «что там?» — спросили из Ватикана; «он живет в горах; может быть, иногда принимает обличье дракона; я здесь ничего не могу поделать; рад, что жив остался; здесь нужны Дилан и, может быть, Габриэль»; в трубке трещало и шуршало, будто кто-то ел конфеты, разворачивая фольгу; «они приедут»; Снег сделал копии из архива: фотографии Нима, все некрологи; составил отчет; купил билет на поезд, собрал вещи; и через три дня после звонка спустился в холл уже в пальто, с сумкой. Отчет он оставил в номере, на кровати; он уже записал в свой номер Дилана. Они стояли внизу, у стойки, ждали ключи.
