Уильям Гибсон - Граф Ноль. Мона Лиза овердрайв (авторский сборник)
— Порфир, — спросила она, — почему уехал Бобби?
Она смотрела в окно на сеть светящихся линий — магистрали Муравейника, на купола, выхваченные из тьмы красными сигнальными огнями, но вместо города видела информационные ландшафты, которые всегда манили Бобби назад — к той единственной игре, в которую, по его словам, только и стоит играть.
— Если не знаешь ты, мисси, — отозвался Порфир, — то кто же тогда может знать?
— Но до тебя же доходят все разговоры. Всё. Все слухи. Ты всегда всё знал…
— Почему ты спрашиваешь меня сейчас?
— Время пришло…
— Я помню сплетни, понимаешь? То, что болтают за спинами знаменитостей. Некто, например, заявлял, что знал Бобби, что тот кому-то что-то сказал и это вышло наружу… О Бобби имело смысл посудачить, потому что он был с тобой, понимаешь? Это неплохо для начала, мисси. Но мы же знаем, что его самого эта роль вряд ли устраивала. Суть в том, что он хотел пробиться сам, а вместо признания нашёл тебя. И ты стала подниматься всё выше и всё быстрей, чем сам он мог бы даже мечтать. Ты взяла его с собой наверх, понимаешь? Туда, где такие деньги, о каких ему даже не снилось в его Барритауне, просто мелочь…
Не сводя глаз с Муравейника, Энджи кивнула.
— Поговаривали, что у него были свои амбиции, мисси. Что-то гнало его. И в результате прогнало прочь…
— Я никогда не думала, что он может меня бросить, — сказала она. — Когда я впервые оказалась в Муравейнике, это было как родиться заново. Новая жизнь. И он уже был в ней, с самой первой ночи. Позднее, когда Легба… когда я попала в «Сенснет»…
— Когда ты начала превращаться в Энджи.
— Да. И как бы это меня ни меняло, я знала, что он всегда будет рядом. Я знала, что он никогда не купится на эту мишуру. Мне так нужно было это его отношение к «Сенснету», понимаешь? То, что он считал, что моя слава и все эти стимы — не более чем обычный заработок…
— А при чём тут «Сенснет»?
— Скорее дело в Энджи Митчелл. Он знал, в чём разница между мной и звездой симстима.
— Знал ли?
— Возможно, именно он и был этой разницей.
Далеко внизу проплывают светящиеся нити…
Старое здание «Нового Агентства Судзуки» было любимым отелем Энджи в Муравейнике — с самых первых дней её пребывания в «Сенснете».
До одиннадцатого этажа вверх тянулся обычный фасад, потом он начинал вдруг сужаться, и следующие девять уступов походили на горный склон, сложенный из скалистых пород. Породу извлекли при закладке фундамента нового здания на Мэдисон-сквер. Первоначальный план требовал, чтобы этот отвесный ландшафт был засажен флорой, присущей долине Гудзона, и населён соответствующей фауной. Но из-за последовавшего вскоре строительства первого манхэттенского купола пришлось вызвать обосновавшуюся в Париже команду экодизайнеров. Французские экологи, привыкшие к «чистым» дизайнерским проблемам, возникающим в орбитальных комплексах, пришли в отчаяние, столкнувшись с загрязнённой атмосферой Муравейника. Они предпочли сделать ставку на генную инженерию, чтобы вывести искусственные штаммы растительности, и на робото-фауну, используемую в детских развлекательных парках. А постоянное покровительство Энджи со временем придало этому месту особую притягательность, которой оно иначе бы не имело. «Сенснет» выкупила пять верхних этажей, чтобы оборудовать их под её постоянные апартаменты, и «Новое Агентство» приобрело запоздалую популярность среди артистов и антрепренёров.
Энджи улыбнулась, когда вертолёт прошёл рядом с безучастным механическим горным козлом, делающим вид, что пережёвывает лишайник возле подсвеченного водопада. Абсурдность этой сцены посреди Муравейника всегда её радовала. Ею наслаждался даже Бобби.
Она перевела взгляд на вертолётную площадку на крыше здания, где логотип «Сенснета» недавно заново вывели яркой краской на постоянно подогреваемом и ярко освещённом бетоне. Возле скульптурного выступа скалы стояла одинокая фигура, почти неразличимая под огромной ярко-оранжевой паркой.
— Робин, наверное, уже здесь, как ты думаешь, Порфир?
— Миста Ланье, — кисло отозвался парикмахер.
Энджи вздохнула.
Чёрный хромированный «фоккер» мягко приземлился; в баре тихонько зазвенели бутылки, когда шасси коснулось бетона крыши. Дрожь мотора утихла.
— Порфир, что касается Робина, то первый шаг придётся сделать мне. Я собираюсь поговорить с ним сегодня вечером. Наедине. А пока что я хочу, чтобы ты держался от него подальше.
— Порфир доволен, мисси, — произнёс парикмахер, когда за их спинами открылась дверца кабины.
И вдруг рванулся, дёрнул пряжку пристяжного ремня, а Энджи, повернувшись, увидела в проёме оранжевую парку, поднятую руку, зеркальные очки. Шума от пистолета было не больше, чем от зажигалки, но Порфир конвульсивно дёрнулся, его длинная чёрная рука схватилась за горло. Охранник, задвинув за собой дверь, бросился к Энджи.
Что-то твёрдое ткнулось ей в живот. Порфир, как тряпичная кукла, обмяк на сиденье, изо рта у него высунулся острый кончик розового языка. Непроизвольно она опустила глаза — всего-навсего чёрная хромированная пряжка пристяжного ремня с налепленным на неё ромбом из зеленоватого пластика.
Потом взгляд Энджи упёрся в белый овал лица, обрамлённый оранжевым нейлоновым капюшоном. Энджи увидела собственное лицо — белое от шока, удвоенное серебром линз.
— Он что-нибудь пил сегодня?
— Что?
— Он. — Большой палец дёрнулся в сторону Порфира. — Он пил какой-нибудь алкоголь?
— Да… пару часов назад.
— Вот чёрт. — Голос был женский. Фигура повернулась к потерявшему сознание парикмахеру. — А я вкатила ему транквилизатор. Не хотелось бы подавить дыхательный рефлекс, знаешь ли. — Энджи смотрела, как женщина щупает Порфиру пульс. — Думаю, с ним всё в порядке. — Кажется, женщина пожала плечами где-то в глубинах своей огромной парки.
— Охрана?
— Что? — Блеснули очки.
— Вы из службы безопасности «Сенснета»?
— Чёрт побери, нет. Это похищение.
— Вы меня похищаете?
— Наконец-то дошло.
— Почему?
— Причины довольно необычные. Кое-кто точит на тебя зуб. И на меня тоже. Предполагалось, что этим займусь я, то есть уволоку тебя на следующей неделе. Хрен им. Всё равно мне надо с тобой поговорить.
— Вам? Поговорить со мной?
— Ты знаешь кого-нибудь по имени 3-Джейн?
— Нет. То есть да, но…
— Побереги дыхание. Уносим ноги. Быстро.
— Порфир…
— Он скоро очнётся. И, глядя на него, мне бы не хотелось при этом присутствовать…
Глава 31
3-Джейн
«Если всё это тоже находится в загородном доме Бобби, — подумал Слик, открывая глаза посреди какого-то закруглённого узкого коридора, — то дом его — ещё более странное место, чем ему показалось в первый раз». Воздух в проходе был плотный и словно бы мёртвый. Светящаяся полоса зеленоватой стеклянной плитки на потолке создавала впечатление, будто бредёшь глубоко под водой. Потолок и стены туннеля — из какого-то стекловидного бетона. По ощущению — тюрьма.
— Наверное, мы вышли в подвал или в какое другое подобное помещение, — сказал он, обратив внимание на слабое эхо от своих слов.
— Не вижу причины, почему мы должны были попасть в тот же самый конструкт, который ты видел раньше, — возразил Джентри.
— Тогда что это? — Слик тронул бетонную стену, та была тёплой на ощупь.
— Какая разница, — отозвался Джентри. Не оглядываясь по сторонам, Джентри зашагал вперёд. За поворотом пол превратился в неровную мозаику из битого фарфора — осколки были вплавлены во что-то, похожее на эпоксидку, скользкую под подошвами.
— Взгляни на это…
Тысячи различных узоров, и все из осколков, и никакого общего замысла — яркие кусочки подобраны наобум, по чистой случайности.
— Искусство. — Джентри пожал плечами. — Чьё-то хобби. Кому как не тебе это оценить, Слик Генри.
Кто бы ни были эти дизайнеры, о стенах они не побеспокоились. Слик присел, чтобы провести пальцами по мозаике пола, почувствовал зазубренные края битой керамики, гладкий твёрдый пластик между ними.
— Хобби? Что ты имеешь в виду?
— Это вроде тех штук, которые делаешь ты, Слик. Эти твои игрушки из металлолома… — Губы Джентри опять вытянулись в напряжённую, сумасшедшую усмешку.
— Много ты понимаешь! — огрызнулся Слик. — Угробил свою дурацкую жизнь, чтобы сообразить, какая форма у этого твоего киберпространства, а у него, может, и формы-то никакой нет. И потом, кому до этого дело?
Ничем случайным ни в Судье, ни в остальных и не пахло. Процесс был случаен, но результаты должны были отвечать внутренней боли, которую он не мог выказать напрямую.
