Татьяна Устименко - Эра зла
Меня передернуло от отвращения, но я переборола свои эмоции и с жалостью посмотрела на Эржебет.
— Вернитесь, — позвала я, — я что-нибудь придумаю…
Но госпожа Бафора лишь ехидно хохотнула и, тяжело взмахнув крыльями, неуклюже взлетела над замком. А солнце уже коснулось крон деревьев и начало гаснуть. Тристан несколькими чудовищными прыжками преодолел расстояние, отделяющее его от нависающих над двором камней, создающих защитную тень, вытащил из кармана своего плаща волшебную ткань, совершенно позабытую мной, и укрылся ею с головой. Последний его взгляд, адресованный мне, был исполнен яростным злорадством и удовлетворением от свершенной мести. Итак, Тристан меня бросил, обрекая на гибель под лучами заходящего солнца! Он отплатил мне за свою отвергнутую любовь!
Увы, но это оказалось еще не все, потому что Эржебет вдруг резким ударом клюва прорвала свой серый мешочек, развеивая по ветру серебристую, ярко светящуюся пыль.
— Что это? — поразилась я, следя за порхающими вокруг меня искорками.
— Моя месть! — ликующе трубила носферату. — В мешочке хранился «Бич Божий» — неизлечимая бубонная чума, а я выпустила ее на свободу. Отныне она полетит из страны в страну, убивая всех, кого встретит на своем пути. Таково мое возмездие и ваша расплата за причиненные мне страдания. Мор уже не остановить, ибо он истребит всех — безвинных и виноватых, грешных и праведников, людей и стригоев. Смерть вам всем, смерть!..
— Это несправедливо! — отчаянно завопила я. — Вы — не Бог! Вы не имеете права выносить приговор для всех…
Последние солнечные лучи неожиданно прервали мою фразу. Они вспыхнули прощальными отблесками и, косо упав с небес, словно огненные стрелы, пронзили мечущуюся над замком тварь. Крылья носферату занялись язычками оранжевого пламени, и Эржебет с криком боли обрушилась вниз.
— Селестина, беги! — умоляюще хрипел Конрад, пытаясь доползти до меня и снова закрыть собой, но у него уже не оставалось сил для повторного подвига. — Сейчас ты умрешь…
Я печально рассмеялась. Ну вот и все! Я не сумела спасти мой мир, а только окончательно его погубила. Тристан приревновал меня к Конраду и мерзко отомстил, бросив на произвол судьбы. Еще секунда, и я тоже сгорю…
Эржебет корчилась на земле, сворачиваясь и обугливаясь, словно сухой лист с дерева, а затем осыпаясь серым пеплом. Я наклонилась над ее уродливым остовом и сказала:
— Я прихожусь вам прямым потомком и должна была стать новой Хранительницей «Божьего Завета»! Госпожа Бафора, именем ваших детей, заклинаю — откройте мне, можно ли остановить «Бич» и как найти путь к вратам рая и ада?
В тускнеющих глазах Эржебет промелькнуло что-то человеческое.
— Поздно, — с сожалением каркнула она, — уже слишком поздно…
— Подскажите мне путь к спасению! — я продолжала взывать к ее совести.
— Найди Иуду, — шепнула тварь, — он поможет! — Ее тело съежилось и рассыпалось облачком зловонного праха.
— Любимая, беги! — стонал Конрад.
— Поздно! — Я выпрямилась и широко раскинула руки, добровольно призывая к себе весь жар беспощадного солнца. — Поздно для всего: для жизни, для любви, для второго шанса. Прощай… — Мои пальцы начали тлеть, причиняя нестерпимую боль, но я лишь улыбалась, бестрепетно принимая крещение смертью. Теперь я поняла: пытка, перенесенная мною в каменном гробу, стала лишь прелюдией, репетицией и подготовкой к этому моменту истины. К моменту, поджидающему каждого из нас. И когда он наступает, мы неизбежно забываем все мелочные проблемки, еще вчера казавшиеся нам такими важными, ибо перед нами встают главные вопросы, дать ответ на которые рано или поздно придется всем: тебе, мне, ему… Какой я была? Многое ли я успела совершить и ради чего ухожу из жизни? Познала ли я смысл бытия, обрела ли счастье? Господи, скажи, кто мы такие и для чего приходим в этот мир? Что даем мы другим людям и самому миру? Зачем мы живем?
Наши судьбы — будто свечки,
Что зажег коварный Бог
От какой-то обшей печки
В миг, когда он не был строг.
Может, Боже зазевался?
Может, где не доглядел,
И случайно нам достался
Этот жизненный удел?
Всех по форме отливали,
Цвет един, один ранжир,
Не читали нам морали
Про бахвалов и транжир,
Не жалели стеарина,
Не палили фитиля,
Дали чуть адреналина,
Всем по норме посуля.
Нас построили в рядочки,
Да низринули с небес —
Мол, все жизни — Бога дочки,
А заместо мамы — Бес!
Тех — в палаты, тех — в палатки,
Кто горит, а кто коптит,
Судьбы всех людей не сладки,
Всем страданья жизнь сулит.
Тот фигурой не удался
И на лик не шибко мил,
Но других согреть старался,
Сил последних не щадил.
А кому свезло нежданно,
Кто красив, как лазурит,
Часто злобен негуманно
И других лишь холодит.
Каждый волен жить, как хочет:
Средь людей аль втихаря,
Кто о благостном хлопочет,
Кто года истратит зря.
Можно долго тлеть бесцельно —
Трусы срама не имут.
Можно жаром стать бесценным,
Но сгореть за пять минут.
Для одних судьба — подарок,
А к иным пришла бедой…
Хочешь — меркни как огарок
Или вспыхни — стань звездой!
Так вот какие страдания пророчил мне прозорливый Тристан! Мои руки начали истончаться и таять, становясь ничем. Ноги утратили ясные очертания, а солнечный жар прихлынул к сердцу, выжигая его, будто кусок угля. И в это предсмертное мгновение я вспомнила все: подожженный стригоями монастырь в Салуццо, святой Грааль, мою встречу с Конрадом, гибель Гонтора де Пюи, карнавал в Венеции, апостола Павла, кладбище, казнь Симона де Монфора и его приказ найти «Книгу крови». Огонь несет страдание, но он также и очищает нас от скверны. А сегодня наступила моя очередь смыть грехи, и поэтому огонь пришел ко мне. Он нежно коснулся моих плеч, поцеловал, забрал меня целиком, превратив в золу и пепел. О нет, я почему-то совершенно не боялась смерти, возможно, по причине того, что наконец-то поняла: нас не принимает рай и не поглощает ад, ибо мы попадаем лишь туда, куда сами захотим попасть. В принципе между райскими кущами и кострищами преисподней нет большой разницы, ведь эта разница таится внутри нас: в наших сердцах и душах. Здравомыслящий человек не утратит оптимизма даже на демонической пытке, а глупец и трус никогда не сумеет насладиться божьей милостью, обладай он хоть всеми благами небес. Выбор за нами…
Последним моим порывом стала мысль о Конраде и жалость к тому миру, который я так и не сумела спасти. Я ничем не смогла им помочь.
Простите меня, простите!
— Что ты наделал, выродок? — взбешенно хрипел еле приподнимающийся на локте Конрад. — Это ты ее убил!
— Сам ты выродок! — хмуро огрызнулся Тристан. — Селестина погибла из-за твоей мерзкой похоти!
— Ах ты!..
— Да я тебя!..
Стригой уже был готов наброситься на вервольфа с кулаками, совершенно не принимая в расчет плачевное состояние последнего, но его вовремя оттащили мрачные нефилимы. Оборотень снова повалился на спину, совершенно обессиленный, выплевывая изо рта крупные сгустки крови. Его раны выглядели крайне нехорошо, они посинели и страшно разбухли. Похоже, под ногтями искалечившей фон Майера твари содержался какой-то яд. У Конрада отнялись ноги, а тело онемело до самого пояса, медленно уступая напору необоримой отравы. Видимо, победить в схватке со смертью не способен никто, включая славящихся своей силой оборотней.
Ариэлла шумно рыдала, ничуть не стесняясь многочисленных присутствующих. Натаниэль успокаивающе поглаживал ее по волосам, украдкой смаргивая частые и крупные слезинки, настырно повисающие на его ресницах. Оливия, пасмурная, как ночное небо над ее головой, сидела в стороне, рассеянно вертя в руках осиротевшую катану Селестины. Она вспоминала заливистый смех подруги, никого не оставляющий равнодушным, ее задорную улыбку, порывистую походку… В мозгу валькирии непрерывно крутилась все одна и та же дикая мысль: ничего этого больше не будет. Никогда! Селестина умерла! Погибла под солнечными лучами, обратившись в кучку пепла. Казалось бы, говорить стало уже не о чем, а что-либо исправлять и вправду слишком поздно…
— Убейте его! — взмолился Конрад, дрожащим пальцем указывая на стригоя. — Жаль, что я не могу сделать это сам…
— Если бы не ты, то с нею не случилось бы ничего плохого! — убежденно парировал де Вильфор. — Она не принадлежала тебе, она предназначалась только мне. Да она вообще обещала тебя убить, но нарушила свою клятву. Причем опять же по твоей вине!
