Станислав Буркин - Остров Русь 2, или Принцесса Леокады
Хитрец! Но мы-то ведь не добренькие.
– Мы не оставим вас в покое, пока вы не поможете нам ее разыскать, – сказал я таким ровным голосом, каким произносят окончательные решения, и «газанул» миксером.
– Не оставите? – удивился он и вдруг решительно сказал: – Как хотите. Тогда можете меня убивать.
– Нет, – отрезал Стас. – Ты пойдешь с нами и поможешь нам ее найти.
Перескоков замер. Почему-то слова брата произвели на него особенно сильное впечатление. Он будто бы перемолол их в себе и наконец решился.
– Да, конечно, я пойду с вами, – сказал он очень спокойным голосом смирившегося с судьбой человека. Он встал с дивана и, медленно ступая по ковру, принялся метаться взглядом по комнате. – Та-ак, – сказал он, – мои кроссовки и походный рюкзачок...
Он решительно отворил шкаф-купе, выдернул оттуда пару модных красно-белых тапочек и уселся обратно на диван обуваться. Причем надевал он их на босу ногу и шнуровал так тщательно, словно собирался идти в горы. Мы с удивлением за ним наблюдали.
Потопав и попрыгав, продюсер убедился, что обут как следует, и вернулся к шкафу. На этот раз он достал оттуда средних размеров рюкзак и принялся напяливать его себе на спину, нервно напевая под нос: «Все выше и выше, и выше – стремим мы полет наших птиц!..»
Очередными его действиями было буквально следующее. Он схватил с полки премию «Золотой миелофон», взвесил ее в руке и запустил прямо в окно, полностью занимавшее одну стену. Массивная статуэтка пробила в окне дыру диаметром с велосипедное колесо, а все остальное стекло покрылось мелкой сеточкой трещин. Затем продюсер в распахнутом халате взял разбег от шкафа, запрыгнул на стол, пробежался по нему и, как ныряльщик, выпорхнул в пробоину.
Мы со Стасом остолбенели. Едва придя в себя, мы бросились к стеклу и увидели через дыру, как этот тип, сверкая малиновыми трусами, парит над Москвой на маленьком управляемом парашютике.
Экстремал хренов! Провел-таки нас! И впрямь кремень, не человек!
Глава вторая.
Бег по крыше и блистательные перспективы
– Во дает! – восхитился Стас, глядя, как ловко Перескоков маневрирует между домами соседнего квартала, снижаясь. Но только он это сказал, как беглец, что-то не рассчитав, влетел в стеклянную крышу большого магазина возле метро и пробил ее насквозь. Звон стекла мы не услышали, но увидели, как вслед за продюсером в дыру втянулся его парашют. Но не до конца – частично он застрял в искореженной раме.
– Он там висит, он зацепился! – радостно воскликнул Стас и бросился к выходу. – Бегом за ним, пока не смылся!
Вот так и становятся поэтами. Но радость его была преждевременной. Мы оказались запертыми.
– Что делать, кто нас отопрет?! Ведь не успеем, ведь уйдет! – простонал Стас, ища на двери хотя бы намек на ручку или замок.
– Слушай, хватит уже стихами разговаривать! – прикрикнул я. – Без тебя тошно. Надо быстрее выбираться отсюда и ловить урода. Он явно что-то знает.
– Почему ты так решил? – спросил Стас, вытряхивая барахло из шкафов в поисках чего-нибудь длинного и увесистого, подходящего для того, чтобы выломать дверь.
– Раз он знает, что добреют люди от песенок Леокадии, значит, он скорее всего знает и кто это все заварил, – пояснил я.
В этот момент Стас выудил из шкафа длинный и увесистый резиновый фаллос, почему-то зеленого цвета, повертел его в руках, примериваясь, можно ли им подцепить створку, согнул туда-сюда и разочарованно бросил на пол.
– Хоть бы что-нибудь у него тут полезное было, – проворчал он и продолжил обыск. – Не уверен я, что он что-то знает, ему просто выгодно, чтобы все так думали. Но может быть, может быть...
Тут он выдернул с полки черную кожаную плетку, взмахнул и щелкнул ею, как бичом.
– О! – воскликнул он. – Вот этим его можно пытать, если все-таки поймаем!
– Не думаю, – возразил я. – Боюсь, ему только понравится, раз это у него тут хранится.
– Да? – нахмурился Стас, глянул на плеть внимательнее, брезгливо поморщился и тоже отшвырнул ее.
– Думай лучше, как нам отсюда выбраться, – заметил я. – Давай-ка проверим окна, может, через них можно куда-то вылезти.
Нам повезло даже больше, чем мы могли надеяться. В гримерке мы обнаружили дверь, ведущую на огромный балкон. Точнее – на террасу. Здесь был небольшой бассейн, два шезлонга и два плетеных кресла, а в горшках стояли здоровенные пальмы. Решение было очевидным. Мы подтащили самую большую пальму к стене и смогли забраться на крышу.
Крыша была плоская, залитая гудроном, еще не остывшая от дневной жары и оттого пахучая. Ища спуск, мы побежали между вентиляционными трубами и тарелками спутниковых антенн. Тут и там мы натыкались на какие-то каморки с желтыми черепами и костями на дверях. Мы пытались открыть их, но все они были заперты.
Время от времени мы подползали к краю крыши в надежде найти балкон, куда можно было бы спрыгнуть. Но только на другом конце дома мы, наконец, увидели точно такую же, как у Перескокова, террасу, на которой под мощные звуки музыки колбасилось человек двадцать молодых людей. Мы тут же спрыгнули туда и вбежали внутрь. Никто не обратил на нас ни малейшего внимания.
Это опять была тусовка поп-звезд и прочего бомонда, и мы быстро поняли, что на самом деле вернулись в квартиру Перескокова, так как она, похоже, занимала весь верхний этаж. Пытаясь найти выход, мы бегали из комнаты в комнату, но это был самый настоящий лабиринт, битком набитый гламурным столичным сбродом.
В центральном зале было неожиданно тихо, уже не мигали разноцветные прожектора, а один мощный софит выхватывал из темноты небольшую сценку, где на стуле сидел с гитарой старый рокер и эстет с козлиной бородкой – Расческин. Стас притормозил и уставился на него влюбленными глазами. Он всегда обожал Расческина. А тот, перебирая струны, тихонько блеял трагическим голосом:
...Жила была на свете младая стрекоза,
Под градом Таганрогом порхала, как коза.
Но вдруг однажды в бубен ударила гроза,
И хлынул дождь, в который и псам гулять нельзя...
— Стас! – зашипел я брату в ухо. – Пошли отсюда скорее! Сбежит продюсер!
– Тише! – так же шепотом взмолился тот. – Дай дослушать! Повисит еще чуть-чуть, не облезет!
Слава богу, как раз тут Расческин закончил свое невеселое повествование:
...Ах, вымокли до ниточки крыла у нашей деточки,
Висят они, как тряпочки, сидит она на веточке.
— Все, – сказал Стас. – Побежали.
Интересно только, куда... И тут же я придумал, что нужно делать дальше.
– Тихо! – заорал я не своим голосом в возникшей тишине. Расческин уронил гитару и на четвереньках убежал за диван. Гости испуганно посмотрели на меня. – Внимание всем! Слушать мою команду! Пятнадцать минут назад известный вам продюсер Вениамин Перескоков опустился на парашюте в магазин рядом с метро. Его необходимо поймать. Все – на поимку Перескокова!
Я замолчал и оглядел опешившую тусню. Вдруг вскочил носатый блондин и закричал хриплым фальцетом:
– Ловим Веничку! Какая прелесть! Все ловим Веничку!
– Ур-ра! – закричали словно только что вышедшие с экранов телевизора Грелкины, Пятницкие, Расческины, Клавдии Самогудовы и множество других менее известных нам тусовщиков. Из-за шторы выскочил почему-то прятавшийся доселе там плотный щетинистый очкарик, солист группы «ДТП», и, сжав кулаки, прорычал:
– Бей фонограмщика! – но тут же виновато захихикал и забормотал: – Это я так шучу... Щекоти его!
Толкаясь и радостно вопя, толпа бросились к лестнице, увлекая за собой всех встреченных на пути. Мы поспешили следом. У парадного подъезда, там, где мы их и оставили, стояли наши «Сигвеи».
– Отлично! – воскликнул Стас. – Поехали?
– Костя! – крикнул мне Стас, когда по пути мы обогнали нескольких отставших поп-звезд. – Как ты думаешь, почему все-таки они все свихнулись, а мы – нет?
– Про нас не знаю, – честно признался я. – А вот про них... Может, они всегда такими были?
– Да ты что! – не поверил Стас. – Такая патология несовместима с жизнью!
Когда мы добрались до места, там уже творилось черт знает что. Перескоков болтался на двадцатиметровой высоте, с двух сторон от него, на верхних ярусах галереи столпились его бывшие гости и, хохоча, пытались дотянуться до него лыжными палками, взятыми в отделе спортивных товаров, и гардинами из хозяйственного. Кучка поп-весельчаков рассекала под ним по битому стеклу на трофейных роликах и велосипедах.
Очевидно, все эти добренькие придурки воспринимали происходящее как забавную и совершенно безобидную игру. Кроме самого извивающегося над пропастью Перескокова. Бедняга вопил и корчился, но от этого веселья только прибавлялось.
– Они его угробят, – сказал я брату. – Разобьется к чертовой матери!
– Надо растянуть под ним большое полотно, как делают на пожарах, – предложил Стас.
