Чингиз Цыбиков - Бабайка
— Стиль, — незамедлительно откликнулся мой компаньон. — Совершенно оригинальный и неповторимый стиль. Такого я не видел ни у кого.
— Хорош глумиться, — мрачно сказал я. — Куда он уполз?
— Не волнуйся. Ты был без сознания минуты две, не больше. И он оставляет след.
— След?!
— По крайней мере, в траве.
Я вскочил на ноги, и тут же был вынужден присесть на корточки — в голову прострелило просто немилосердно.
— Ты можешь идти? — тихо спросил, склонившись ко мне, мой товарищ.
— Да, — ответил я. Будто у меня есть выбор.
Товарищ мой не соврал, примятая трава чётко указывала, куда идти. И мы побежали по следу. Кое-где, там, где трава была коротка, след терялся, становился еле различимым, но, приглядевшись, всё равно можно было найти колею, оставленную большим оранжевым змеем.
Мы шли, то есть что я говорю — бежали, конечно — бежали по следу примерно с полчаса. И выбежали к дому совершенно примечательному. Я уже говорил, насколько бардачно выглядят здесь дома? Так вот, по сравнению с этим домом, то были шедевры архитектурной мысли. Этот же дом строил не только ленивый, но и безумный строитель. Впрочем, меня в тот момент это обстоятельство волновало мало.
Змеиный след обрывается у дверей этого дома — вот что было главным.
— Чей это дом?
— Поэта.
— Поэта?
— Того, кто слагает стихи, — пояснил мой компаньон. — Ну что, заходим?
— Да, — сказал я. — Конечно.
XVI
— Стоять! — человек, сказавший это, выглядел не слишком внушительно. В отличие от арбалета, который он целил на нас. — Кто такие? Что вам надо?
И человек с арбалетом уперся задом в столешницу стола, устраиваясь поудобнее. Внутри дома всё было на удивление прилично, если, конечно, не принимать во внимание этого типа с арбалетом.
— Мне, в общем-то, ничего, — аккуратно сказал мой компаньон. — А вот у товарища моего дело есть к твоему гостю.
— Потише, — сказал змей. — Ребёнок спит.
Это я и сам видел прекрасно. Никита спал в углу в большой корзине, свернувшись калачиком, и мне было видно, как тихонько ходит туда-сюда грудь моего мальчика.
Малыши, они даже во сне дышат часто.
Я смотрел на змея гигантским кольцом обернувшегося вокруг корзины, в которой спал мой мальчик. Мне подумалось, что рисунок-то не врал — пропорции были именно такие.
Время к полудню, а мой мальчик спит. Тут что-то не то. Ёлки-палки, почему он спит?
— Почему он спит? — шагнул я было к сыну, но поэт, шевельнув арбалетом, меня остановил.
Назовите меня трусом, но умирать мне никак нельзя.
— Ты зря пошёл, — сказал змей.
— Не тебе судить, — ответил я.
— Но раз пошёл… тогда не торопи события. Всё решится не здесь и не сейчас. Похоже, тебе везёт. Значит, мы еще встретимся.
— Обязательно, — сказал я сквозь зубы.
— Ты помнишь уговор? — сказал змей.
— Какой еще уговор? — спросил я, нетерпеливо переступая на месте.
— Ты не волнуйся так, — тихо сказал мой компаньон. — Это вредно для здоровья.
— Конечно, помню, — сказал поэт. — Пять минут.
— И пять лет безбедной жизни, — сказал змей. С этими словами он аккуратно взял корзину в зубы и скользнул к шкафу.
Шкаф. До этого я просто его не замечал. Даже удивительно.
Большой платяной шкаф с распахнутыми створками. Дверцы на рояльных петлях. На одной из них зеркало.
У нас такие шкафы делали еще при Сталине.
Змей мягко скользнул в шкаф, унося моего мальчика. Только хвост мелькнул. И створки плавно закрылись за ним.
— Я прошу тебя, — сказал поэт. — Ты мне чужой, мне до тебя дела нет. Поэтому если ты дернёшься, я выстрелю, не сомневайся. Но я не люблю убивать. Не моё это дело.
И он перевернул большие песочные часы, стоявшие на столе. Песок тонкой струйкой потек из верхней половины в нижнюю.
— Ты не понимаешь, — сказал я.
— Да всё я понимаю, — сказал лениво поэт. — У него твой сын — он мне сказал.
— Так пропусти меня.
— Нет.
— Отчего же?
— Ты же слышал. Пять лет безбедной жизни.
Я посмотрел на своего компаньона. Тот с любопытством следил за нами.
Не укладывалось в голове моей всё происходящее никак. Всего можно было ожидать, но чтобы на пути моём встал, так сказать, коллега Пушкина и Блока…
А тот стоял, уверенно сжимая в руках арбалет, по-прежнему направленный в мою грудь, солнце освещало его из окна лучами своими, и пылинки искорками плясали вокруг его горделивой головы.
— Погоди, — сказал я медленно. — Ты же поэт. Ты же добрым быть должен.
— Что? — сказал поэт скандальным голосом, и арбалет дрогнул в его руке. — Добрым? Да какое мне дело до добра и зла. Я должен чувства в людях будить, чтобы мир этот не спал. А то в своей беготне ежедневной они забывают о том, что такое закат, как прекрасен рассвет, как плавно река воды свои несет к океану, как капли падают с мокрых ветвей на землю, как шумит трава, приглаживаемая ветром. Они не помнят как роскошен хруст стрелы, прекрасно входящей в плоть, звон клинка встретившего на пути своем сталь, плавное парение орла в небесной выси. Пусть люди будут хотя бы злы, потому что лучше быть злым, нежели равнодушным. Спроси у любого, кто встретится тебе на улице — что прекраснее? Море или болото? И каждый ответит — море! Потому что море прекрасно даже в шторм, а болото всегда болото. И посему пусть будет в сердцах их жажда чего-нибудь. А мой долг — это что-то найти. Чтобы чуть чаще забилось сердце.
Так говорил он, и песок продолжал струиться в песочных часах, а он всё говорил, говорил, говорил. Про то, что дух поэта должен быть свободен, что думать о еде поэту не пристало, что за год можно многое успеть, а за пять лет так вообще, и слова его гонгом отдавались у меня в висках.
Наконец последняя песчинка упала на вершину песчаного холмика.
— Всё, — сказал он. — Можете идти.
И разрядил арбалет в стену.
Я подошел к нему и ударил с правой. По лицу. На этот раз я не промахнулся, потому что вся злость, бушевавшая в моём сердце, перекипела за эти пять минут. Поэт устоял на ногах. Рукавом стёр он кровь, выступившую на губах, и сказал:
— Имеешь право.
4. По следу жёлтого дракона
I
На этот раз я вывалился в комнату. Большую пустую комнату. Широкое светлое окно в полстены и дверной проём. Пол, покрытый… паркетом? Всё жёлтое. Что ж, этого можно было ожидать.
Каждый охотник желает знать…
Некоторое время я смотрел на исчезающее отверстие перехода. Еще можно было видеть, как медленно, очень-очень медленно смыкаются створки шкафа, а потом отверстие беззвучно схлопнулось, полыхнув напоследок оранжевым.
Я подошел к окну и увидел, что за окном — город.
Мегаполис.
Башни желтых небоскрёбов, потоки желтых машин. Изредка желтое небо прорезали мошки вертолётов.
Всё это с высоты примерно сорокового этажа
— Привет.
Я обернулся. В дверном проеме, небрежно опершись о косяк и скрестив на груди руки, стоял молодой азиат. Ну то есть у него были азиатские черты лица. Симпатичный такой желтый узкоглазый парень, похожий на плейбоя.
— Добрый день, — сказал я и шагнул к нему.
Рука плейбоя быстро скользнула за отворот пиджака, под левую мышку.
— Не надо, — сказал он. — Лучше стой, где стоишь.
Я остановился. Не жест его меня остановил, но интонация. Было похоже, что парень быстр, и если надо, действует не задумываясь.
Он помолчал, разглядывая меня. Не знаю, удовлетворил ли его осмотр, но он кивнул вроде как сам себе и неторопливо сказал:
— Я купил эту квартиру неделю назад. Здесь ещё ничего нет. Но вот я открываю дверь своим ключом, — он помахал зажатой в левой руке маленькой карточкой, на вид из пластика, — и в своей будущей спальне вижу тебя. На тебе артефактный халат. Мне кажется, я имею право спросить. И я спрашиваю. Ты кто такой?
— С кем это ты разговариваешь? — за плечом парня возникла девушка. Тоже азиатка. На вид гибкая и стройная. Если бы она была не столь монохромна, то я бы назвал её симпатичной.
— Он был здесь, когда я вошёл, — не отводя от меня взгляда, сказал парень.
— Ага… пришелец… а говорят, газетам нельзя верить, — сказала девушка. — А ну, сними халат!
— Ты хочешь на него посмотреть? — парень посмотрел на девушку и усмехнулся. Тут же перевёл взгляд обратно на меня и снова посерьезнел. — Эй, она не шутит.
Ой, как я влип. Ладно, будем аккуратны. Я подчеркнуто небыстро снял халат, переложил его в правую руку, и медленно отвел её в сторону.
Любуйтесь.
— Кинь его туда, — он показал рукой в правый от себя угол.
Я так и сделал. Они внимательно осмотрели меня.
— Повернись спиной, — сказал парень. Я повернулся, не отводя взгляда от этой пары. — К слову, если ты откроешь окно и выпрыгнешь, мы не будем возражать.
Девушка усмехнулась и подошла к халату. Села на корточки, быстро и внимательно осмотрела его.
Снаружи.
Изнутри.
Прощупала воротник.
Запустила руку в карман. Вытащила из кармана сжатый кулак, и раскрыла ладонь. Камушки сверкнули чистым оранжевым светом.
