Татьяна Устименко - Дочь Господня
Рапира графа казалась мне самостоятельным разумным существом, действующим по своим, одной ей понятным законам и правилам. Она будто бы жила и пульсировала, виртуозно танцуя в умелых руках стригоя, легко перепархивая из ладони в ладонь, попутно нанося молниеносные жалящие удары. Мне доводилось слышать о великом фехтовальщике XIX века Чезаре Бленджини, но подозреваю – Рауль Деверо превзошел даже его.
Известный французский драматург Жан-Батист Мольер дал наиболее точное определение искусства фехтования: «Бой на шпагах есть умение наносить удары, не получая их. Необходимость прикоснуться к противнику, избегая его ответных выпадов, делает искусство фехтования чрезвычайно трудным и сложным. Ибо к глазу – который видит и предупреждает, к рассудку – который оценивает и решает, к руке – которая выполняет, необходимо добавить еще точность и быстроту, дабы сообщить оружию необходимую мощь и сформировать безупречный удар».
Всеми этими качествами граф Деверо владел поистине безупречно. Его изумительная рапира являла собой идеальный образец самого совершенного оружия из всего, что создал человек, сочетая сказочную красоту пропорций и высокое качество отковки клинка. Ее длина составляла около метра, включая эфес и гарду в стиле итальянской школы, состоящую из нескольких колец разного диаметра, расположенных одно над другим наподобие корзинки.
С младых ногтей попав под бдительную опеку сенсея Кацуо, я так и не приобрела существенных навыков владения европейским оружием, и мой опыт по части фехтования на рапирах и шпагах исчерпывался минимальными основами, нося чисто теоретический характер. Техника иайдо намного более прямолинейна и тяжеловесна по сравнению с невесомыми, почти танцевальными движениями талантливых фехтовальщиков. Но в нашем случае коса, как говорится, нашла на камень. Граф Деверо демонстрировал безукоризненный «микс» – невероятное смешение различных приемов, заимствованных из французской, испанской и итальянской школ. Его манера ведения боя оказалась совершенно непредсказуемой. Но моя оборона, вымуштрованная старым японцем, тоже стала для стригоя полной неожиданностью.
Почти неуловимым для глаза движением я в воздухе повернула Кото от себя и нанесла графу страшный удар по диагонали, ищущий снизу вверх и призванный рассечь его грудь. Стригой легко уклонился вбок, кончиком рапиры успев перехватить чуть изогнутое лезвие моего кэна и отбросить его в сторону. Я злобно зашипела. Мало кто способен так удачно отбить поступательное движение катаны, в которое я вложила всю свою силу. Соприкосновение клинков породило сноп ярких искр, осыпавшихся в снег под нашими ногами. Граф ответил стремительной контратакой, пытаясь уколоть меня в живот. Я небрежно парировала, искусно уйдя от захватной круговерти, в которую он пытался втянуть мой меч. На лице графа отразилось легкое недоумение. Он явно не ожидал от меня подобного мастерства. После этого мы обменялись еще несколькими скользящими фруассе, прощупывая слабые и сильные стороны в обороне друг друга. Я прочно стояла на всей поверхности ступней, обеими руками сжимая рукоять Кото, и ни на миг не впуская противника в зону допустимого приближения. Внезапно стригой прикусил губу от напряжения и выдал какой-то совершенно немыслимый прием, состоящий из ложного финта и последующего выпада, в ходе коего кончик рапиры скользнул мне под локоть, готовясь нанести смертельную рану в подмышечную впадину. Я всем корпусом отклонилась назад, сменила захват рукояти на одноручный, и ладонью в перчатке поймала смертоносное лезвие. Граф потерял равновесие и начал заваливаться прямо на меня. Я встретила его сокрушительным ударом в лицо, попав цубой по зубам. Стригой покачнулся и отлетел назад, успев по-кошачьи сгруппироваться, перекатиться через плечо и встать на ноги. Из его бешено перекошенных рассеченных губ хлестала кровь. Он выплюнул выбитый клык и криво ощерился. Налет напускного благодушия бесследно исчез с этой изуродованной морды, являя мне истинный лик необузданной озверелой твари.
– Молись, дрянь, – нечетко пригрозил стригой, сглатывая слюну и сукровицу, – сейчас ты умрешь!
– Красота – это же так скучно! – дерзко поддразнивала я. – Скажи мне спасибо, кровосос. Ты у нас теперь просто прелесть, какой интересный стал – кривозубый и толстогубый! – я демонстративно наступила сапогом на выбитый клык. – Жаль только, ты теперь век из стоматологии не вылезешь, и шепелявость у логопеда исправлять будешь!
Я видела, что графа прямо-таки затрясло от злости. Он вновь сменил позицию, крутанул рапирой и затанцевал вокруг меня, изящно перемещаясь на полусогнутых ногах. Двигался он со скоростью ветра. Я банально не успевала за его порхающими подскоками и поворотами, начиная уставать и задыхаться. Мда, вот к чему приводит недосыпание, общее переохлаждение организма и пагубное увлечение крепким кофе. Если переживу эту страшную ночь, то, клянусь локонами святой Марии Магдалины, завтра же займусь физкультурой: прыжками со штангой в бассейн, отжиманиями по-армейски на мизинцах, подтягиваниями, удерживаясь зубами за перекладину турника, вращением покрышки от трактора вместо обруча и… И тут мне стало не до самокритики. Граф замахнулся и чуть не отрубил мне правое ухо, я едва сумела уклониться. Обнаглев до крайности, я попыталась нахально повторить атаку в лицо, но стригой небрежно прикрылся знаменитой защитой «демисеркль», и ответил головокружительным рипостом, вынудив меня дрогнуть и отступить назад. Он намного превосходил меня уровнем реакции и нечеловеческой гибкостью, позволявшей ему крутить контр-батманы из самых невыгодных поз и положений, высоко подскакивать и исполнять выпады любой сложности. Чуть ослабив фиксацию пальцев и лучезапястного сустава, я сделала вид, будто роняю клинок, вскользь ударив стригоя по колену правой ноги и одновременно, проводя грубую подсечку. Я немного промахнулась, попав ниже коленной чашечки. На голени графа вспух длинный кровавый порез. Он грязно выругался, качнулся, ноги его подломились, и он грузно упал на спину.
– Ага! – радостно завопила я, бросаясь вперед и горя желанием добить поверженного противника. Но неожиданно в ладони графа блеснуло лезвие тонкого стилета. Не знаю, каким чудом я умудрилась немного притормозить на скользком снегу, не налетев всем своим весом на холодную сталь кинжала. Я почти выкрутила гуттаперчевым штопором сильно утяжеленный курткой торс, резко уходя вбок. Острие стилета полоснуло меня по левому предплечью, глубоко пропарывая и толстую черную кожу, и подкладку верхней одежды. Плечо обожгло вспышкой чудовищной боли, перешедшей в ноющее онемение. Рука тут же повисла безвольной плетью, пальцы одеревенели. Я ощущала, как кровь скапливается в рукаве и обильно течет вниз, через раструб манжета капая на снег. Но моя кровь не была горячей. Она холодила, будто поцелуй черной вьюги, вызывая странную сонливость и безразличие ко всему на свете – к жизни, к смерти, и даже к любви. Я машинально опустилась на колени, понимая – час моей смерти пробил…
– Ну, вот и все, – ликующе возвестил стригой, прихрамывающей походкой приближаясь ко мне и занося рапиру над моей непокрытой головой. – Не знаю, куда ты попадешь – в Рай или в Ад, но это произойдет прямо сейчас, – он широко размахнулся…
Будто в замедленной съемке, я увидела плавно опускающийся на мою голову клинок… Оцепенелое тело отказывалось повиноваться, превратившись в неподвижную статую. И тогда я обреченно зажмурилась, мысленно вознося молитву своему Создателю, прося или помочь мне, или же придать силу для того, чтобы встретить смерть без страха и сожаления. Моя скорая гибель казалась неминуемой.
Внезапно раздался негромкий звук пистолетного выстрела. Между потрясенно расширенных глаз графа появилась аккуратная дырочка, из которой выплеснулась струйка темной крови. Стригой уронил рапиру, неустойчиво покачался пару мгновений, слепо повел руками и тяжело рухнул в снег. Он был мертв.
Терпение вервольфа закончилось в тот самый критический момент, когда раненый стригой занес рапиру над головой полупарализованной Селестины. Хорошо знакомый с принципами стригойской магии, он сразу понял, что стилет графа, поразивший плечо экзорцистки, нес на себе какое-то сильное и страшное заклинание, сумевшее частично пробить даже защиту Божьего слова. Времени на промедление не оставалось. Конрад поднял пистолет, заряженный пулей – освященной в самом Ватикане, и выстрелил не раздумывая. Так бесславно завершилась многовековая жизнь великого стригойского графа, правой руки и возлюбленного повелительницы Андреа, наследницы духа Дракулы. Спонтанный поступок Конрада в миг поставил под угрозу его дальнейшее существование, сделав из него объявленного вне закона парию, на которого вскоре начнут охотиться представители всех кланов без исключения. Но он не думал об этом.
