Андрей Курков - Сказание об истинно народном контролере
— Ты у меня — герой! — сказала ласковым теплым голосом.
Добрынину нежности служебной жены были вообще-то ни к чему, а от поцелуя в висок он весь сжался и напряг мускулы, чтобы подавить ненужное желание. Но слова служебной жены, а точнее — слово «герой» мягко легло на душу, и сделалось от этого Павлу Александровичу приятно. Сразу смягчилось его отношение к этой женщине, и, преодолевая свое стеснительное скудословие, он спросил:
— А ты, Мария Игнатьевна, где была?
— В командировку ездила, — спокойно ответила служебная жена. — Военным помогала…
Добрынин, услышав это, удивился и понял, что он о своей служебной жене совершенно ничего не знает.
— А по какой части командировка? — выдавил он из себя еще один вопрос.
— Я ведь председатель женкомиссии Верховного Совета по вопросам материнства и счастливой семейной жизни…
Добрынину при этих словах стало нехорошо, голова закружилась, и он встал на ноги.
— Что с тобой, Павлуша?! — обеспокоенно спросила Мария Игнатьевна.
— Что-то с головой…
— Ты устал, наверно. Сколько пережил-то! Может, немного водочки выпьешь? — удивительно ласково пропела жена.
Павел Александрович закивал.
— Садись, садись, Павлуша, я сейчас! — и Мария Игнатьевна, вскочив, вышла на кухню.
Добрынин снова сел на диван. В голове его царил сумбур.
Мария Игнатьевна, возвратившись в комнату, поднесла мужу стопочку водки и маленький соленый огурчик. Павел Александрович выпил и закусил. Немного полегчало;
— Давай я тебе о своей командировке расскажу! — предложила служебная жена и тут же, не дожидаясь согласия Добрынина, начала: — Я по Белоруссии ездила, по военным частям. На пограничных заставах была. Восемь тысяч декалитров крови собрала…
— Чего? — напуганно переспросил муж.
— Крови, — повторила Мария Игнатьевна и пристально посмотрела в глаза Добрынину. — А ты… ты, может быть, не знаешь ничего?! Ты ж там был, где ни радио нет, ни газет… Конечно, ты не знаешь!
— Что я не знаю?
— Ну… о всесоюзной кампании по сбору крови.
— А зачем кровь собирать? — все еще озадаченно спросил народный контролер.
— На случай войны, — ответила Мария Игнатьевна. — Международная обстановка очень напряженная. Вот и взял советский народ обязательства: дать Родине миллион декалитров крови. В первую очередь, конечно, военные и коммунисты сдают. С ними проблем никаких нет. А вот крестьяне-колхозники… — и Мария Игнатьевна неодобрительно покачала головой. — Они не понимают… Еще не изжит собственнический инстинкт.
— А как это кровь можно у человека взять? — задумался вслух народный контролер. — Это же трудно…
— Да нет в этом ничего трудного! — разубедила его служебная жена. — Очень даже легко, медицинский способом из вены. Для этого специальный пятидесятитысячный отряд фельдшеров подготовлен. Они так и называются — пятидесятитысячники. А ты, наверно, Павлуша, еще кровь не сдавал, раз не знаешь об этом?
Добрынин почувствовал, как похолодели его ноги. Крови он не сдавал, да и не очень-то хотелось ему ее кому-то отдавать. Однако надо было отвечать на вопрос жены и отвечать так, чтобы она ничего плохого о нем не подумала.
— Нет еще… — вымолвил Павел Александрович. — Я не знал…
Прозвучало неубедительно, Добрынин сам услышал нотки трусости в своем голосе и скривил губы. А тут еще почему-то, может быть от мыслей, на языке ощутился вкус крови.
— Ничего, не бойся! — успокоила его Мария Игнатьевна. — Еще пять месяцев можно сдавать!
— А-а, — сказал Добрынин. — Хорошо…
— Павлуша, может, ты пообедать хочешь? Ты обедал сегодня?
— Нет, — ответил народный контролер. — Но не хочется…
— Так нельзя относиться к собственному здоровью! — строго произнесла служебная жена. — Ты же себе не принадлежишь! Ты принадлежишь Родине, а значит любая болезнь твоего организма — вредительство! Понимаешь?
Добрынин кивнул.
Мария Игнатьевна пошла в кабинет, чтобы по телефону заказать обед.
Народный контролер, оставшийся наедине с собою, ощутил в голове неприятное движение мыслей, из которых все или почти все оканчивались вопросительными знаками. Что делать? Как вести себя со служебной женой, особенно если принять во внимание то, что она — председатель комиссии женсовета Верховного Совета? Надо ли докладывать ей о проделанной работе? Обязательно ли надо ее обнимать, если она обнимает его первая? Десятки вопросов, от самых, казалось бы, простых и глупых до полностью непонятных, блуждали по утомленному, а оттого и сумрачному сознанию народного контролера. От этого блуждания уже начинала по-настоящему болеть голова.
— Сейчас принесут! — радостно сообщила Мария Игнатьевна, вновь появившись в большой комнате. — Я пойду на кухне стол вытру.
Добрынин проводил служебную жену взглядом и снова, к своей кратковременной радости, остался один.
В кабинете зазвонил телефон.
Народный контролер подумал, что жена услышит и сама побежит туда, чтобы снять трубку. Ведь это ей звонят. Это она здесь живет постоянно. Но Мария Игнатьевна не шла, а телефон звонил и звонил, и пришлось Павлу Александровичу встать и самому пойти к этому монотонно дребезжащему аппарату. Зайдя в кабинет, Добрынин подошел к столу и взял трубку.
— Алло! Алло! Это квартира товарища Добрынина? — вырвался из трубки резкий мужской голос.
— Да, — ответил Павел Александрович.
— А кто у аппарата? — спросил голос, — Я… Добрынин…
— А, здравствуйте! За вами выехал автомобиль! Собирайтесь! Через пять минут спуститесь к подъезду!
— Хорошо, — согласился Добрынин и тихо обрадовался возможности избежать «семейного» обеда.
Из трубки уже неслись короткие гудки, а Добрынин все держал ее и держал, думая о чем-то своем, сокровенном и родном, как прошлое.
— Павлуша! — долетел из глубин квартиры голосок жены.
Народный контролер опустил трубку на рычаги аппарата, вышел в прихожую и, обув сапоги, заглянул на кухню.
— Я это… обедать не смогу… За мной автомобиль послали… Мария Игнатьевна, вы уж…
— Что с тобой, Павлуша?! — искренне удивилась служебная жена. — Что это ты со мной так разговариваешь, будто я тебе не самый близкий человек!
— Извини… — выдохнул Добрынин. — Мне вниз идти надо. Автомобиль послали.
— Ну ничего, я попрошу, чтобы твой ужин на плите держали, пока не вернешься! — пообещала Мария Игнатьевна и, легкой походкой подойдя к нему, опять поцеловала в висок.
— Я пойду! — уже более решительно произнес народный контролер и быстро вышел из квартиры, прихлопнув за собой двери покрепче, чтобы сработала механическая защелка английского замка.
Навстречу Добрынину поднимался дворник Василий. Увидев Добрынина, он радостно улыбнулся, потом вдруг озадачился и в связи с этим спросил:
— А вы что, товарищ Добрынин, я же обед несу…
— Мне, Василий, в Кремль срочно надо. Вызвали, — отчеканил уже совершенно другим, смелым голосом народный контролер.
Василий покачал головой, выказывая одновременно и сочувствие, и уважение Добрынину.
— Жалко, — сказал он. — Такой суп хороший, совершенно русский, скапусточкой. На второе кровянка с гречкой, а вы — в Кремль. Кровяночка такая, что пальчики оближешь, меня только что повар угостил…
Добрынин после упоминания о кровянке вновь ощутил вкус крови на языке, рассердился из-за этого, сплюнул некрасиво и, ни слова не сказав дворнику, сбежал вниз по лестнице.
Как раз к подъезду подъехал автомобиль, и, усевшись с ходу на переднее сидение рядом с шофером, Добрынин буркнул: «Давай!» Все еще было светло на улице. На тротуарах появились пешеходы в больших количествах. На перекрестках стояли постовые милиционеры, все в белом, и особыми жезлами подавали знаки водителям автомобилей. Но как только машина, в которой ехал Добрынин, подъезжала к очередному перекрестку, милиционер тут же вытягивался в струну и, останавливая движение, пропускал их автомобиль, отдавая ему честь. Однако в этот раз все Добрынина раздражало и сердило, а все из-за непроходящего вкуса крови на языке.
В Кремль заехали через другие ворота, а когда автомобиль остановился еще и у совершенно другого здания, понял народный контролер, что вызвали его не к товарищу Калинину, а куда-то еще.
Как только Павел Александрович выбрался из машины, подошел к нему симпатичный коренастый военный, взял под козырек и предложил пройти вместе с ним.
Зашли в небольшое двухэтажное зданьице и тут же пошли вниз по лестницам. Спустились этажа на три, и это окончательно озадачило народного контролера. Ведь зашли они на первый этаж! Как же тогда можно было, зайдя на первый этаж, спуститься еще на три этажа вниз?! Однако понимал Добрынин, что сам он не сумасшедший и ничего перепутать не мог, а значит здесь какая-то техническая загадка существовала.
Остановились у тяжелого вида черной двери. Военный нажал кнопку звонка, расположенную рядом с дверью на стене. Дверь открылась.
