Кир Булычев - Похищение чародея (сборник)
– Это не шутка, – возразил Коткин. – Погодите.
Неловкими пальцами он стал отводить волосы с висков женщины, чтобы присоски держались получше. Она все еще старалась улыбаться. Коткин укрепил на лбу женщины обруч с приемником. Двое малышей с лопатками подошли к ним поближе и смотрели, что он делает. Коткин вложил выключатель в ладонь женщины.
– Пожалуй, – предупредил он, – вам не следует смотреть на ярко освещенные предметы. Наклоните голову. Вот тут нажмите.
Тонкий худой палец женщины замер над кнопкой, и Коткин, положив поверх свою руку, надавил на палец. Кнопка щелкнула.
Женщина молчала. Она сидела, склонив голову, и Коткин не решался заглянуть ей в лицо.
Потом женщина с трудом подняла голову, повернулась к Коткину, и он увидел загадочный холодный огонек, горящий в приемнике. Из незрячих глаз покатились слезы. Они, как дождь на стекле, оставляли ломаные дорожки на белой сухой коже.
Коткину было неловко. Он поднялся и сказал:
– До свидания. Я, понимаете, поступаю неправильно, я не имел права… Потом, когда придете в себя, позвоните мне по этому телефону, моя фамилия Коткин.
И на листке, вырванном из записной книжки, написал свой институтский телефон.
Шум за стеной
Елизавета Ивановна отлично помнила темный длинный коридор на послевоенном Арбате, над зоомагазином, комнату, в которой умещались она сама, Наташа, Володя и мама, запахи шумной коммунальной кухни, выползающие в коридор, утренний кашель соседа, причитания соседки Тани и хриплый рокот бачка в уборной. Тогда собственная кухня казалась недостижимым символом житейской независимости.
Квартира на Арбате давно уж провалилась в воспоминании, после нее были другие, отдельные, но почему-то в последние месяцы Елизавете Ивановне снилась именно та, арбатская, гулкая кухня. Может быть, потому, что впервые в жизни Елизавета Ивановна осталась одна, если не считать пятилетней Сашеньки – внучки. Наташа, оставив Сашеньку, уехала на полгода к мужу.
Нет, не по кухне тосковала Елизавета Ивановна – просто в такой форме ютилась в ней грусть по соседскому общению, по людям.
Обычно в новых домах быстро создаются отношения некоторой близости (у вас соли щепотки не найдется?), ограниченные лестничной площадкой. Две двери по одну сторону лифта, две – по другую. Но, как назло, на той стороне одна квартира так и не занята, наверное, держали в резерве, а во второй жила странная молодая чета. Эти молодожены вечно куда-то спешили, не ходили, а мелькали, не говорили, а кидались междометиями – то в кино бегут, то в туристский поход на байдарках. Другой сосед был фигурой таинственной. Он так тихо крался к своей двери, что Елизавета Ивановна не была уверена, всегда ли он здесь живет или только изредка заходит. Хотя, вернее всего, он скрывался дома: если зайти в ванную, то слышно, как за стенкой у соседа раздается шум. Иногда похоже на завывание ветра, иногда словно водопад, иногда как будто море накатывается на берег, а чаще всего похоже на станок. Возможно, сосед был кустарем, хотя доброй Елизавете Ивановне хотелось, чтобы он был изобретателем.
Вечером раздался звонок в дверь. Елизавета Ивановна опрометью бросилась к двери, ложку уронила, чуть не разбудила Сашеньку. Ей показалось, что это приехал Володя, соскучился по матери. Может же так случиться? Оказалось – сосед. В халате, сандалии на босу ногу.
– Ах! – сказал он, уловив на живом лице Елизаветы Ивановны разочарование. – Не обессудьте. Здравствуйте. И еще раз простите за беспокойство. У вас электрического фонарика не найдется?
Лицо у него было загорелое, почти молодое, улыбчивое. Но когда улыбка сходила – как сейчас, – становилось оно полосатым, как у дикого индейца. Получалось так оттого, что морщины на нем, спрятанные при улыбке, расходились и там, внутри, оказывалась белая кожа. Это значит, что сосед часто улыбается.
– У меня нет фонаря.
– Нет фонаря. – Сосед улыбнулся шире прежнего. – Как же так, нет фонаря? А я вот свой посеял. Ну вы уж меня извините…
Вроде бы ему надо уйти, а он медлил, топтался в дверях, словно ждал, что его пригласят. А Елизавета Ивановна так была разочарована, что это не Володя, а сосед, что и не пригласила заходить.
Сосед ушел. Елизавета Ивановна вернулась в комнату. Сашенька спала. Неладно получилось – сама хотела дружить с соседями, а когда один пришел, почти прогнала.
На следующий день, когда вела Сашеньку из детского сада, Елизавета Ивановна встретила соседа у подъезда. Тот спешил домой с удочками через плечо.
– С рыбалки? – спросила весело Елизавета Ивановна.
Сосед как-то не сразу сообразил, что к чему. Поглядел на удочки, пожал плечами, а Елизавета Ивановна уже поняла, что сморозила глупость, – кто же ходит на рыбалку без ведра или бидона, чтобы складывать пойманную рыбу?
– Нет, – сказал сосед, – вы уж простите, я на рыбалку попозже пойду.
Они задержались у подъезда, пропуская друг дружку вперед. Потом Сашенька обогнала взрослых, побежала к двери.
– Ну иди же, бабушка!
– Это ваша? – спросил сосед.
– Внучка, – сказала Елизавета Ивановна. – Ей уже шестой год.
– Никогда бы не подумал, что у вас внучка. Вы так хорошо сохранились. Удивительно просто, да, удивительно…
– А вы заходите к нам как-нибудь, – сказала неожиданно для себя Елизавета Ивановна. – Чаю попьем…
– Ну что вы, как можно, – не то обрадовался, не то огорчился сосед. – Я же человек занятой, но спасибо.
Так Елизавета Ивановна и не поняла, ждать гостя или нет.
На следующий день сосед позвонил часов в восемь вечера. В руке раскачивался пластиковый пакет, в котором вздрагивала сильная серебристая, еще живая рыбина.
– Порыбачили? – обрадовалась соседу Елизавета Ивановна. – Ах, какую большую поймали!
– Это вам, – сказал сосед. – Я вот наловил и принес.
– Ну что вы! – смутилась Елизавета Ивановна. – Ну зачем так? Нам же ничего не нужно. Рыба денег стоит.
Сосед тянул к ней руку с пакетом, пакет раскачивался, и как дальше вести себя – было неясно.
– Нет, вы не подумайте, – совсем смутился сосед. – Я, если желаете, с вас деньги возьму, как в государственном магазине.
– Ну конечно. – Елизавета Ивановна поняла, что виновата, обидела человека – ну что стоило принять подарок соседа, человек хотел приятное сделать, а она в фонарике отказала, а теперь вот вынудила человека торговать подарками… Думая так, Елизавета Ивановна не могла уже отступить от содеянного и спросила вслух: – А сколько она весит?
И думала лихорадочно: «Ну куда же я кошелек положила? Где же этот проклятый кошелек? А там деньги есть? Получка только завтра…»
– Не беспокойтесь, – засмеялся сосед, опомнился, – вы потом взвесите. И меня информируете.
Так, смеясь, он прошел на кухню, положил рыбину в таз, приготовленный для стирки, поглядел на часы и откланялся.
– Дела, – сказал он. – Дела меня ждут.
Вечером, позже, Елизавета Ивановна стирала в ванной, а за стеной шумел сосед – видно, работал. Ууух-пата-там, уу-ух-пата-там. Она пошла спать, а он все трудился.
Назавтра Елизавета Ивановна приготовила рыбу, купила бутылку вина и тортик «Сказка». Потом, уложив Сашеньку, набралась смелости, сама позвонила в дверь соседу.
Сосед долго не открывал, она уже решила, что его нет дома, потом отворил на ладонь, проверил, она ли, после этого скинул цепочку.
– Чего? – спросил он чужим голосом.
– Я, простите, вашу рыбу поджарила, думала, может, вы зайдете… Но, видно, не вовремя.
– Приду. – Сосед захлопнул дверь.
И в самом деле пришел через полчаса. Смоченные водой волосы гладко зачесаны, приличный и вежливый. Денег за рыбу не взял, отмахнулся, хоть Елизавета Ивановна на всякий случай подсчитала и положила на буфет в конверте. Сказал:
– Считайте, что отплатили мне приготовлением пищи.
Выражался он, как заметила Елизавета Ивановна, скучно, что бывает у пожилых людей, много имевших дела с казенными бумагами.
– Я, прошу прощения, не успел представиться, – сказал он, проходя в комнату. – Николин, Петр Петрович. О вас все знаю, в домоуправлении спросил еще при переезде. Полезно знать кое-что о биографии соседей по этажу. А вдруг какой бандит или хулиган попадется, правильно? А у вас здесь чисто, красиво.
Собирая на стол, Елизавета Ивановна рассказывала Николину о своей жизни, тот слушал внимательно, гулял по комнате, разглядывал книги и вещи, а когда Елизавета Ивановна вышла на кухню, замер на месте, ожидая ее возвращения, – проявлял деликатность.
– А я вот вам крайне признателен, – сказал он, снимая с полки какую-то книгу. – Будучи человеком одиноким, я вынужден питаться в предприятиях общественного питания или готовить себе дома, к чему я плохо приучен. У вас научная литература, я погляжу.
