Андрей Левицкий - Эромагия
— Он, значит, с каждым разом все ниже сползает? — поинтересовался рыцарь. — Потом возвращается к себе в кратер, а на следующую ночь опять ползет?
— Именно так, товарищ, — ответствовал ковер.
— И… и что дальше? Ну то есть: вот он ползет, ползет… а потом?
— Следующим утром достигнет города.
— И всех сожрет?
— Всю прямоходящую двуногую буржуазию, — поправил Аладдин. — Ту, что не успеет сбежать или взлететь…
— Так почему островитяне сейчас не убегают и не улетают? Могли бы на соседние острова переселиться ненадолго…
— Одурманенные враждебной пропагандой эксплуатируемые классы верят в своего падишаха.
Рыцарь поглядел на крыши домов внизу. Сейчас людей на улицах почти не было, но все же он различил нескольких прохожих, а еще — многочисленные внутренние дворики, где в тени деревьев предавались послеобеденному отдыху эксплуатируемые классы.
— При чем здесь падишах?
— Он должен сразиться с Рухом. О, эта вера рабов в повелителя, слепое подчинение, бездумная покорность!
— М-да… — Шон провел тыльной стороной ладони по лбу, отирая пот. — Я бы не стал так доверять своему начальству…
Они достигли вершины и стали подниматься вертикально, в сотне метров от Шахназарской башни. Высокий цилиндр ее казался лохматым из-за строительных лесов, подвесных люлек и канатов.
— Ремонтируют ее, что ли… — протянул Тремлоу. — Наверное, в связи с развитием туризма у вас большой приток денег в казну начался, вот они и решили.
— Ага! — Ковер удовлетворенно качнулся. — Так я и думал — на такой жаре они летать не хотят.
— Кто? — спросил Шон.
Теперь они находились чуть выше башни, но все еще в стороне от нее. Тремлоу привстал, приложил ладонь козырьком ко лбу, вглядываясь. На круглой крыше был навес, а под ним виднелось несколько треугольных силуэтов — ковры, которые легли так, чтобы оказаться у самого края навеса, но все же в тени от него.
— Это охрана, — пояснил Аладдин. — Отъявленные паласы-головорезы.
— А чего они треугольные?
— Были квадратными, но их разрезали напополам, от чего они умерли, а потом половинки оживили с помощью магии.
— Так они вроде эти… зомби теперь? — удивился Шон.
— Что-то вроде того. Во всяком случае, разговаривать они не умеют.
— И что же делать?
Аладдин медленно летел вокруг башни по большой дуге, чтобы не привлекать внимание паласов.
— Опущусь чуть ниже, — решил он, — и тогда подлечу, чтобы они с крыши не заметили. Дальше будем думать, товарищ.
А потом Анита попала в прачечную.
К тому моменту ее чуть не поймали — она уже слышала дыхание дервишей где-то неподалеку, затем в проходе, через который ведьма только что проскочила, мелькнула зеленая шапка из верблюжьей шерсти… и через пару мгновений, когда она распахнула дверь — одну из немногих в этом здании, — ее окутал густой белый пар.
Анита сделала еще несколько шагов, услышала хлюпанье и плеск, увидела развешанные на длинных веревках простыни, нырнула под одну из них, под вторую…
Воздух здесь был очень теплый и влажный. В белых клубах впереди что-то двигалось. Потолок ведьма различала едва-едва, а стен не видела вовсе, лишь ряды простынь. Сбоку доносилось ритмичное хлюпанье, и она пошла на звук. Из белого тумана выступил край огромной приземистой кадки, над которой колыхалась шапка пены. Пузыри лениво вспухали и лопались, в воздухе остро пахло хозяйственным мылом. Анита обогнула кадку, сделала еще несколько шагов и наконец увидела источник, а вернее — источники звука. Перед ней тянулся ряд глубоких деревянных тазов, перед каждым на коленях стояла женщина. Как и гурии-служанки, они не носили никаких паранджей, но и железных обручей не носили тоже — все были одеты лишь в серенькие узорчатые панталончики. Хлюп… плюх… хлюп… — над тазами взлетали брызги и хлопья мыльной пены, когда раскрасневшиеся от горячей воды руки вминали в них, тискали, били и жвакали простыни, полотенца, наволочки и что-то еще, разных цветов… Мужики пачкают, а женщины стирают, с некоторым возмущением подумала Анита, и тут из тумана по другую сторону ряда тазов один за другим выпрыгнули дервиши. Зеленошапочный сразу увидел ведьму и бросился к ней, подручные — за ним, но тут и прачки заметили их.
Анита слегка присела, когда раздался визг. Наверное, это была исконно женская территория, на которую до сей минуты ни разу не ступала нога дикого мужчины. Скрученная жгутом простыня взметнулась, подняв тучу горячих брызг, и со звонким хлопком обрушилась на дервиша, сбив с него шапку. Затем две прачки, душераздирающе голося, с разных сторон набросились на главдервиша, колотя его какими-то распаренными белыми тряпками — ведьма не разобрала, что именно они использовали в качестве оружия. Дервиш закружился, а за ним и оба его помощника. Наверное, это у них была автоматическая реакция такая, все равно как сжимание кулаков перед дракой. От трех силуэтов по помещению пошли гулять белые смерчи пара; прачки с визгом бросились в разные стороны; перевернулся таз, и пена потекла по полу… Что было дальше, Анита не видела. Она бросилась наутек, головой сорвала с веревки пододеяльник, чуть не упала в кадушку с кипятком, но в последний миг перескочила через нее и вывалилась в коридор. Хлопнув дверью, помчалась дальше — и вскоре очутилась в месте еще более необычном, чем прачечная Шахназарской башни.
Пока что ведьма не могла понять, что это за помещение… да оно, собственно, и помещение-то не особо напоминало. Хотя потолок имелся — стеклянный. Комната находилась под крышей башни, и вверху виднелось небо. Анита прищурилась, вглядываясь… ну да, так и есть! Стекло было раскрашено белыми и голубыми красками, что делало небо умильно-игрушечным и как бы придавало ему дополнительную небесность — оно становилось более небесатым, подчеркнуто небосводным… Анита мотнула головой, не в силах даже мысленно описать это ощущение, которое возникало при взгляде вверх.
Еще здесь были вполне натуральные деревья, небольшие и кудрявые, растущие в широких кадках, во множестве расставленных вокруг. И низкие длинные штуковины, формой напоминающие лодку, — полные чернозема, из которого рядками росли кусты. Над ними летали бабочки со стрекозами, а между ветками деревьев, шелестя листвой, порхали разноцветные птички.
Спереди доносилось журчание. Пригнувшись, Анита осторожно пошла от одной кадки к другой, прячась за стволами. Через несколько шагов она оглянулась — и не увидела стены с дверью. Ведьма будто очутилась в маленьком тропическом лесочке… и лесок этот был куда более лесистый, он обладал повышенной тропичностью, а стволы были словно выкрашены коричневой краской, придающей им дополнительно деревянный и стволистый вид, ну а листья…
Она услышала жужжание и присела за кустами шиповника, украшенными ярко-красными ягодами — очень яркими, очень красными и совершенно ягодными. В глазах рябило от пронзительно чистых цветов всего окружающего. Впереди показался джинн. Что-то нажужживая — не насвистывая, но жужжа какую-то восточную мелодию, — он летел между ветвями с ведром в одной руке и кистью в другой. Джинн был размером с кулак, а ведро раза в два больше. Он остановился, макнул кисть, поднял над листом… густая зеленая капля набухла и упала, растеклась по бархатистой поверхности. Анита моргнула и перевела взгляд на гроздь ягод рядом с собой. Так вот в чем дело! Листва и вправду покрашена зеленым, стволы — коричневым, а ягоды шиповника — красным. Вот почему все здесь напоминало картинку. Анита нахмурилась. Еще можно понять, когда кусты подстригают в правильные геометрические фигуры — хотя ей и это не нравилось, — но когда природу красят будто бы для того, чтобы придать ей более натуральный, природный, а на самом деле — более искусственный, приторно-красивенький вид…
Впереди показалась бабочка с крупными желтыми крыльями, украшенными синими крапинками.
— Ж-ж-ж-ж! — Джинн повесил ведро на ветку, бросил в него кисть и достал из складок чалмы нечто вроде бутылочки со странной пробкой. Подняв, нажал на пробку — из едва заметного отверстия выплеснулось облако синих капель. Бабочка порхнула в сторону, пытаясь избежать покраски, и садовник-маляр, взволнованно жужжа, устремился за ней. Когда они скрылись между деревьями, Анита быстро пошла дальше.
Журчание стало громче, теперь спереди доносился плеск и бульканье. А потом ведьма расслышала еще и храп. Сделав несколько шагов, она присела, узрев Мустафу. Он спал под деревом, обратив лицо к стеклянному небу и подложив руки под голову. Чалма съехала на глаза. Наверное, заполз сюда, чтоб никто не мешал… Анита шагнула к нему, глядя между стволами — впереди виднелся просвет. Мустафа храпел так, что крона дерева над ним тряслась.
