Михаил Успенский - Белый хрен в конопляном поле
Терентий закатал рукав, приноровился было тяпнуть себя за руку — но вдруг передумал проверять кровную связь. На всякий случай.
— А как маму нашу зовут? — внезапно спросил он.
— Королева Алатиэль, — ответил бледный.
Тут побледнел и сам Терентий, и даже боцман. А если бы Мбулу Пропаданга был причастен к этой истории, то, несомненно, побледнел бы тоже. Но Терентий быстро пришел в себя.
— Ладно, — сказал он. — Брат там, сват… Вон парень дело говорит — один хрен все братья… Все равно отсюда надо как-то выбираться. Я этому носатому в ножки падать не буду. Арап-арап, а насчет побега твой паучок чего думает? А вы помалкивайте! — пригрозил он кулаком бонжурцам-студентам, которые и без того сидели тихо.
Пропаданга прислушался.
— Помощь идет, — сказал он, помолчав.
И действительно, сквозь оконную решетку, откуда начал скупо сочиться рассвет, кто-то протискивался.
— Помоги, — велел Терентий своему бледному двойнику, который всех ближе сидел к окну.
Бледный подчинился, и тотчас на плечо к нему уселась маленькая такая старушка с крылышками.
— Я злая фея Альсидора, — представилась старушка, не дожидаясь неизбежно идиотских вопросов. — Меня прислала принцесса Изора. Я поступила с ней не по справедливости, позволила злой мачехе усыпить ее. Не воображайте, что вы мне так уж симпатичны. Разве что этот, — она потрепала бледного по щеке. — Чем-то он мне старые добрые эльфийские времена напоминает… Короче. Как принцесса и дон Кабальо могут вам помочь? Время пошло…
— Там у меня под подушкой такая бутылка… — начал было Терентий, но его перебил мессер Брателло:
— Братья мои арестанты, у меня большой опыт покидания тюрем и застенков. Расскажите, чем располагаете вы на воле, и я представлю вам наилучший план побега, который только можно вообразить…
ГЛАВА 30,
— Должен отметить, что ваш бонжурский превосходен, граф, — сказал Пистон Девятый. — Но что-то не припомню вас среди посконских студентов Академии — или вы обучались в другом месте?
— В другом, ваше величество, — сказал Ироня. — Это было давным-давно на берегу Вороньего фьорда… И учителем моим были вы, сир!
Бонжурский король прищурился — не помогло.
— Зрение никуда, — сказал он. — А очки… Король в очках — это зрелище не для слабодушных. Но вот на память я не жалуюсь и прекрасно помню дни своей бурной молодости. На берегу Вороньего фьорда мы подобрали жалкого мальчишку-горбуна… У него была еще одна примета — он хохотал, когда смотрел в огонь.
— Время все правит, ваше величество, — сказал Ироня. — И горбы, и болезни, и судьбы. Все верно. Просто посконская медицина намного опередила бонжурскую, — приврал он.
— Мон блин, сходство несомненное, — сказал Пистон Девятый. — Но каким же образом…
— Самым чудесным, сир, — сказал Ироня. — Наука выросла из древней магии, но не отменила ее. Это я, я собственной персоной, и я передаю вам самый горячий привет от капитана Ларусса. Я прислан им сюда инкогнито, чтобы приглядывать за принцами.
— За принцами? — удивился король. — Да ведь Кадрильяк доложил мне, что сыновья Стремглава Первого отправились куда-то в Буддистан! Мои блин, что это я о делах? Вина!
Он подошел поближе и обнял Ироню. Теперь Пистон едва доставал бывшему горбуну до плеча.
— Мессир Гофре, старина, вы узнаете нашего маленького Эйрона?
Мессир Гофре находился уже в таком возрасте, когда узнают всех — или не узнают никого.
— Только вот, к сожалению, наш старый друг изволил прибыть сюда как шпион, под чужим именем, — пожаловался король.
— Повесить, — беззаботно посоветовал мессир Гофре.
— Это всегда успеется, — сказал Пистон. — Но принцы? Где принцы? Где ребята моего доброго Ларусса?
— В тюрьме, — сказал Ироня. — Вместе с остальными студентами Академии.
— А что делать?! — рявкнул король Бонжурии. — Ведь на меня полез с ножом именно студент! Во всяком случае, на нем была студенческая мантия. И посконские принцы, конечно, тоже инкогнито?
— Конечно, ваше величество, — сказал Ироня и пояснил насчет выпоротого Хомы Хроноложца.
— Я, право, надеялся, что хотя бы в Посконии этого проходимца прикончат, — вздохнул Пистон и снова заорал: — И это в то время, когда город кишит эльфийскими шпионами! Когда мертвые встают из могил и нахально вербуют других мертвецов! Когда по всей Агенориде шастают огромные армии немых воинов! Вы! И сыновья моего лучшего друга! Инкогнито! Как шпионы! Мон блин, неужели в этом мире не осталось хотя бы капли доверия? Боевого, солдатского, братского? Или короли уже не солдаты?
— Вестимо, солдаты, сир, — поклонился Ироня. — Только ссучившиеся. Посол Кадрильяк, к примеру, никаких подобных сведений не доводил до моего государя.
— Еще бы он доводил! Это же секретные сведения… А где были глаза у ваших разведчиков?
— Наши разведчики присматривали за живыми, сир.
— Вот и доприсматривались! Знаете, кто командует этими безмолвными черными ратями? Каналья Кренотен, вот кто! И при нем еще какой-то молодой колдун — исчадие руин Чизбурга! Впрочем, никаких руин там уже нет. Проклятый Чизбург стоит, словно мы его и не штурмовали…
— Никто не мог ожидать, что так окрепнет старая магия, ваше величество, — проскрипел мессир Гофре. — Мы больше следили за наукой…
— За наукой… Будь она проклята, ваша наука! Что она дала человечеству? Водку она ему дала, полный рот словесной белиберды она ему дала да еще несбыточные надежды! Теперь хорошего мага днем с огнем не сыщешь — и, заметьте, без всяких костров! Перевелись! Обзавелись учеными степенями! Работать разучились! Обыкновенного приворотного зелья ваша наука не в состоянии изготовить — разве что одноразового действия.
— Вы же сами утверждали, ваше величество, что наступили новые времена, — заступился за старого советника Ироня. — Что рыцарству конец, и все такое…
— Утверждал, — сказал король. — Молод был и глуп, хотел казаться хитрым и коварным. Ах, надо было держаться за рыцарские идеалы руками и зубами! Тогда хоть что-нибудь да осталось бы. Теперь же любой подлец может прямо у себя на гербе так и написать: «Подлец», и разъезжать с этим гербом повсюду, и повсюду будут его принимать… У меня наследник растет — того и гляди, что сам зарежет, материнская школа, неталийские интриги… О, как бездарно растратил я все эти годы! Надеюсь, у моего друга сыновья хотя бы не злоумышляют противу отца?
— Да нет, они славные парни, — сказал Ироня. — Умишка бы им еще…
— А может, и не надо никакого умишка, — сказал король и осушил кубок. — Пока не было в нас умишка, были мы люди и герои, а нынче… — и сплюнул.
— Вот оно, разлагающее посконское влияние, — не удержался Ироня.
— Разлагающее? — страшным шепотом спросил Пистон Девятый и зашвырнул кубок в угол. — А ты знаешь, что учудил твой король, пока ты по театрам да по тюрьмам прохлаждаешься? Ты слышал?
— Откуда, ваше величество? — Ироня даже весь внутренний смех потерял. — Я ведь все эти дни в дороге…
— Он тоже в дороге, — сказал Пистон Девятый. — Точнее, в походе. А еще точнее — мой венценосный брат и друг Стремглав Первый решил единолично избавить Агенориду от нагрянувшей беды. Да! Ему мало учиться на ошибках бонжурского дурака — ему свои ошибки подавай! Решил меня опередить! Вместо того чтобы договориться и ударить разом! В этом весь наш дорогой капитан Ларусс. Теперь посмотрим, что из этого вышло. Мон блин, магические средства связи нынче вышли из моды, а наука пока что не предложила взамен ничего, кроме дурацких сигнальных башен с деревянными руками! Мессир Гофре! Велите принести хрустальный шар и попробуйте тряхнуть стариной…
— Он не сказал мне ни единого слова, — прошептал Ироня. — Даже намека не было.
— Правильно, — сказал король. — Военная тайна соблюдена полностью. Я узнал о продвижении дружин короля Стремглава, только лишь когда они достигли немчурийских болот. Блестящий марш-бросок, ничего не скажешь — моя школа. И капитан Ларусс в ней — лучший ученик. Но даже я не успел бы за это время… Впрочем, подождем, что покажет нам эта штука. Она столько лет пылилась в чулане, и не знаю, осталась ли в ней хоть капля старой магии… На наше счастье… Или несчастье…
Магии в хрустальном шаре оказалось предостаточно. Более того, она словно бы накопилась за годы бездействия: изображение было четким, словно собеседники сидели где-нибудь на облачке, медленно проплывавшем над землей. Можно было разглядеть даже знамена с гербами враждующих сторон: белый хрен в конопляном поле и розетка из трех цветков бессмертника. … Сперва, как водится, из дружины Стремглава выскочили закоперщики-ругатели и стали выкрикивать всякие обидные для врага слова. Слов, конечно, слышно не было, но Ироня очень хорошо представлял, что именно они выкрикивают, поскольку самолично составлял устав закоперщиков. -… в грудную клетку, в курицыну детку, в саму наседку, в нашу соседку, в сосновую ветку, в енькину летку, в первую пятилетку, в прохладную беседку, в звездобольную сетку, в сарацинскую профурсетку, в клюв чижа, в хвост стрижа, в тулово ежа, в ухо моржа, в ворота гаража, в жало ужа, в разгар балдежа, в вождя мятежа, в творительного падежа, в королевского пажа, в прием багажа, в укос сенажа, в исход грабежа, просто для куража… — машинально проговаривал он не слышимое никем.
