Юлия Набокова - Легенда Лукоморья.
Стеша повернула голову и глянула на меня с таким недоумением, словно наступление зимы было столь далеким событием, что и думать о нем еще не следовало. Потом глаза ее полыхнули черным, стирая голубую радужку и вновь становясь черными пропастями на выбеленном лице.
— До зимы как-нибудь все устроится,— с отчаянной решимостью промолв1гла она и, отвернувшись к столу, смела в сторону попахивающие гнильцой пучки трав.
— Каменщика бы надо позвать,— посоветовала я, продолжая коситься на разрушенную печь.
— Так я и позову,— хрипло пробормотала Стеша,— позову, Вдруг придет, а?
Она повернулась ко мне и впилась в меня взглядом, от которого сделалось не по себе.
— Конечно, придет! — убежденно пробормотала я.
— А если не захочет? — Она испытующе глянула на меня.
— Чего ж не захотеть-то? — недоуменно возразила я.— Ты только пообещай ему вознаграждение хорошее, он мигом примчится.
Стеша тряхнула головой, и из ее горла вырвался вороний крик. Я невольно отшатнулась, Варфоломей прижался к моим ногам, а чародейка несколько раз дернулась всем телом, продолжая хрипло каркать. Невозможно было опознать в этом жутком крике-стоне женский смех, но тем не менее Стеша смеялась. Захлебнувшись последним «кар-р-р», она подняла голову и кивнула мне, предлагая садиться на лавку.
Сделать это было непросто: из-под лавки торчали лапти и отклеившиеся пасти старых сапог, которые, казалось, только и ждут, чтобы схватить зазевавшегося гостя за пятку и откусить полноги. Да и сама скамья была завалена грудой тряпья. Пришлось изрядно повозиться, прежде чем отвоевать себе местечко среди груды этого винтажного барахла. Усевшись, я сразу же расчихалась от пыли, и кружева паутины, то там, то тут опутавшие тряпье, потревоженные, всколыхнулись вверх, а крупный черный паук взлетел по стене к потолку. Приглядевшись, я заметила среди вещей потемневший от времени кушак и изъеденные молью рубахи и с дрожью поняла, что если и был в этой избе хозяин, то он явно не появлялся дома несколько лет. Догадка, которая осенила меня следом, скатилась за шиворот лавиной мурашек. Похоже, Стеша окружила себя вещами погибшего жениха, создав спасительную иллюзию того, что тот лишь вышел на время, оставив в избе все свои вещи, но совсем скоро вернется. Неужели она до сих пор в это верит? «Верит»,— вдруг поняла я. Поэтому так неприязненно взглянула на меня, когда я споткнулась о лапти у порога. Поэтому с такой непонятной мне заботой отряхнула их и аккуратно поставила у стены.
— Так что за дело тебя ко мне привело? — Она смахнула со стола сгнившие листья и корешки и села напротив.
Вряд ли хозяйка порадуется расспросам о своем погибшем женихе. Поэтому, вспомнив о словах Варфоломея и о том, что нынче Стеша промышляет порчей, я не нашла ничего лучшего, как выпалить:
— Мачеху извести хочу. Житья никакого от нее нет!
— Мачеху, говоришь? — Стеша в задумчивости потерла поверхность стола, оттирая прилипший листик.— А ты твердо решила?
Две черные пропасти глаз обволокли меня сумраком, и я вздрогнула всем телом.
— Боязно? — усмехнулась она.
— Сыро у тебя,— не выдала волнения я.
Чародейка удовлетворенно прикрыла глаза, и стал заметен неровный угольный контур по краешку век. Это придало мне уверенности. Стоило только увидеть что-то земное во внешности хозяйки, как она переставала казаться порождением тьмы и представлялась обычной сельской девицей с неумело намалеванной физиономией.
— Так что,— поторопила я,— поможешь?
— Помогу,— помолчав, ответила она.— Приноси прядь волос мачехи, лоскут платья и корову приведи.
— А корову зачем? — облизнув губы, спросила я.
— А корову — чтобы меня отблагодарить.
— А,— кивнула я,— понятно.
Я растерянно расправила сарафан. Вот и все, судьба выдуманной мачехи решена, и жизнь ее оценена в одну буренку. А я ни на шаг не продвинулась в своем расследовании того, имеет ли Стеша отношение к черному пиару Бабы-яги.
— Это еще не все? — подала голос Стеша.— Еще кого-то извести хочешь? Может, у тебя коров много?
— Не,— затрясла головой я,— только одна.
— Тогда нечего тебе тут рассиживаться. Это только Любава два приворота по цене одного делает,— усмехнулась она.— На порчи такие правила не распространяются.
Надо же, подивилась я, современный маркетинг в древнем Лукоморье! Ох, хитра Любава. «А что, если,— у меня даже во рту пересохло от такой мысли,— что, если она тоже переселенка, как и я?» Ведь встретила же я в Вессалии своего современника Степана, который попал туда из моего мира, только несколькими годами раньше. И столкнулась же я в подводном царстве с Антуаном, магом-французом из моего мира и времени. Не говоря уж о поп-звездочке Полипе, которая провалилась во временной портал и теперь живет на древнегреческом побережье под видом Афродиты.
— К Любаве мне тоже надо,— откликнулась я,— говорят, она на любовные дела мастерица.
— да уж, мастерица она знатная.— На белом лбу Стеши прорезались две отчетливые складки, черные губы вытянулись в щель.
«А ведь она Любаву не любит»,— поняла я. Вот только в чем здесь причина? По магии они не конкурентки. Неужели им приходилось соперничать за любовь погибшего охотника?
-— Неужто обманули? — простодушно вылупила глаза я.
— Вот что,— Стеша подняла на меня тяжелый взгляд,— ты к Любаве не суйся. А к корове захвати еще и курочку. Я тебе такой приворот сделаю, что вовек никто не сымет. Поняла?
— Поняла,— часто закивала я,— вот спасибочки!
— Спасибо мне скажешь, когда твоя мачеха в сырую землю ляжет,— криво усмехнулась она.— И после того, как суженый твой тебя замуж возьмет. Ну все, ступай. Не задерживай меня.
Глаза Стеши вновь затопила черная бездна, и она склонилась над пучками гниющих трав и лихорадочно забормотала:
— Надобно дело одно до конца довести. Авось получится. А если опять неудача, то разыщу Бабу-ягу да в ноги ей упаду.
Мы с котом настороженно переглянулись.
— Бабу-ягу? — переспросила я.
Раньше-то она меня из избушки прогнала,— продолжала бормотать Стеша, перебирая пучки трав,— и слушать не стала. А нынче, говорят, переменилась Яга. Про добро забыла, ко злу обратилась, младенчиков ест. Чай, договоримся. Я ей мальчонку соседского, а она мне — водицы живой, чтобы Ефимушку оживить.
Меня передернуло от подобной перспективы, а Стеша неожиданно подняла голову и впилась в меня черными, без ободка, глазами:
— Как думаешь, даст?
— А ты думаешь, это поможет? — осторожно спросила я.— Ефима-то твоего давно на свете нет. Поди, одни кости в земле остались.
Стеша отшатнулась и схватилась за сердце, словно мысль об этом ей и в голову не приходила. Затем затрясла головой, будто отгоняя от себя страшные видения, и убежденно забормотала:
— Так на то она и живая вода. Живая-живая. Чтоб из единой косточки можно было человека оживить.
Из горла Стеши снова вырвался хохот, похожий на вороные карканье, и мне сделалось по-настоящему жутко.
— А если не даст? — с дрожью спросила я.
Стеша осеклась и непонимающе взглянула на меня.
— Как не даст? — Ее губы дрогнули, лицо исказила гримаса ненависти.— Не даст?!! Да я ее... да я ей! — Голос ее сорвался на крик, и показалось, ветер просвистел в стылой печной трубе.
Мы с котом попятились к порогу.
— Ступай,— махнула рукой Стеша.— Не задерживай меня. Авось все получится, авось, авось... — как заклинание повторила она, склоняясь над травами.
— Как в могиле побывали,— тревожно мяукнул Варфоломей, когда мы удалились на значительное расстояние от дома Стеши.
— Точно,— кивнула я, с наслаждением подставляя лицо полуденному солнцу и ловя губами теплые лучи и запах свежескошенной травы.
— И что ты думаешь?
— А что тут думать? К слухам о Бабе-яге она отношения не имеет — сам слышал, она в них верит и надеется выменять на младенца живую воду.— Я содрогнулась.
— Но дела творит черные, недобрые,— заметил Варфоломей.— Вернется Василиса, непременно ей скажу, пусть разберется, поучит уму-разуму.
— Что, на добро ее закодирует? — недоверчиво усмехнулась я, вспоминая свою собственную сестрицу. Чтобы изба- вить ту от увлечения черной магией, мне пришлось забрать себе часть ее злой натуры. Нет-нет, а характер Селены дает о себе знать. Теперь-то я знаю, что злую волшебницу можно остановить только двумя способами: или убить ее, или присвоить себе часть ее черной магии. Только не факт, что после этого ведьма станет доброй феей. А вот Варфоломею, похоже, это невдомек.
— Василиса что-нибудь придумает! — убежденно ответил он.
«Ну-ну,— я передернула плечами.— Пусть с этим разбирается Василиса. Я ни за что не рискну впустить в себя ту беспросветную тьму, которая поселилась в глазах и в сердце Стеши. Что-то подсказывало мне, что вместе с тьмой в душу хлынет смертельный холод, от которого не спрятаться под одеялом, не согреться у костра, не оттаять в объятиях любимого.
