Андрей Чернецов - Серебряный осел
Тяжело ступая, приближался гигант со стороны моря, чтобы разрушить…
Разрушить все: город, Империю, может быть, и весь мир.
Вот он подошел к окраине Александрии, вот сделал шаг, исполинскими стопами растирая в пыль домики предместий. Тяжелой пятой раскрошил новый храм Осириса.
Вот носком невероятной сандалии задел Обелиск Клеопатры, опрокинув стофутовый гранитный шпиль, как щепку.
Вот его нога опустилась на Александрийскую библиотеку, и той не стало!
Совсем вот-вот, уже буквально прямо сейчас, он явится сюда и сокрушит и дворец, и город, и, может быть, весь мир.
Юноша метался, кричал, силился проснуться, предупредить окружающих, чтобы они что-то сделали, остановили гибель, но не мог…
— Да сделай же что-нибудь! — донесся до него откуда-то издали женский вопль…
Но что он мог сделать?!..
— Да сделай же что-нибудь!! — вновь выкрикнула августа Клеопатра. — Ну, ты же лучший врач Александрии!!
А что он мог предпринять?
Слова о том, что медицина иногда бессильна, Махмуд Йемени мудро придержал на языке.
Что толку объяснять этой свихнувшейся бабе? (Как всякий араб, женщин он ставил не слишком высоко, пусть даже она и жена здешнего эмира.)
Можно подумать, это ее сын…
Он мысленно помолился Звезде Иннам, что покровительствовала его предкам. Потому что, похоже, только высшие силы и могут помочь теперь.
Юноша уже почти шел на поправку. Йемени головой был готов ручаться, что не сегодня-завтра тот должен выйти из комы. Об этом свидетельствовал ровный пульс, здоровый румянец, тоны сердца.
И вдруг этот приступ. Корчи, высокая температура, лихорадка…
Это похоже даже не на хворь, а на колдовство, хотя даже слабеньких магических способностей лекаря хватало на то, чтобы понять — магией тут не пахнет, да и навести чары на этого мальчишку не так просто…
Да, парень выкарабкается или умрет, но самостоятельно. Почтенный эскулап тут ничего сделать не сможет.
Когда после короткого стука калитка распахнулась, стражники даже не удивились.
— Опять запереть забыл?! — поднес волосатый кулак к носу Хернгиста десятник Рецимер. — Еще раз, и поедешь у меня эфиопов по пустыне гонять!
— Да я точно помню… — начал оправдываться преторианец.
— А тогда почему… — обернулся десятник к воротам, да и замер.
Вместо старшего золотаря с его тележкой, запряженной колченогим мулом, как он ожидал, в воротах стояла личность незнакомая и не подходящая для Третьих хозяйственных врат Александрийского Палатия.
А именно — высокий, бритый почти наголо, худой и костлявый человек неопределенного возраста, в жреческой леопардовой шкуре поверх рубахи из простого полотна, синих штанах странного фасона и с длинным тяжелым посохом.
— Так я могу пройти? — вежливо осведомился он.
— Конечно, конечно, — промямлил Рецимер.
Будь на их месте чародей или хотя бы жрец-заклинатель должного посвящения, он бы определенно заметил опалово-фиолетовую дымку, окружающую гостя, или хотя бы почувствовал некое беспокойство.
Но оба стража были из Альпийской Центурии Германского Манипула Второй Западной Преторианской когорты и хотя прослужили в столице Империи уже не первый год, оставались все еще, по большому счету, диковатыми мужиками-лесовиками.
Поэтому ничего не почуяли и не поняли.
— Конечно, святой отче, — повторил Рецимер. — Идите, кто же вам запретит?
Странный гость прошел мимо, направившись в сад.
— Слушай, а может, надо было его… того? — растерянно спросил Хернгист. — Непорядок все-таки…
— Чего?! Болван, деревенщина! — вспылил Рецимер. — Это ж жрец египетских богов, чтоб их съели крокодилы! Ты его в кутузку, а завтра тебя коленом под зад из гвардии наладят. Непорядок, конечно, но что сделаешь? Они тут ходят как у себя дома. Может, он к кухонным девкам в гости поперся? — хихикнул десятник, вспоминая жаркие объятия той веселой сирийской кондитерши.
Впрочем, проследи он путь жреца, то заподозрил бы неладное.
Ибо тот направился не к хозяйственным постройкам, а к главному комплексу зданий.
Тут даже и самый недалекий служака забеспокоился бы: почему это столь почтенная личность идет не через главный вход, как предписывает церемониал, а через калитку, куда ходят мусорщики и прочая мелочь людская?
Но как могли стражи оставить пост?
Жрец углубился в тенистую оливковую рощу, затем прошел сквозь густые кипарисовые аллеи с цветниками.
Деревья дарили прохладный сумеречный покой, но пришельцу не было дела до красот природы.
Он равнодушно созерцал попадавшиеся среди густой зелени рощи белые мраморные алтари и изящные статуи нимф и сатиров;
Спугнул парочку (могучий галл и худосочная египтянка), другую (пышнотелая рыжеволосая дама и худощавая поджарая нубийка), равнодушно пожал плечами.
Вот и Палатий. Высокие стены, фонтаны и бассейны, суетящиеся придворные.
Мерланиус оглядел живущих своей жизнью людей и вдруг представил, как бы выглядело все это, напусти он на них созданных им тварей (если б те, конечно, не дохли).
Огромная толпа тварей, похожих на демонов, с ревом врывается во дворец, сокрушая полусонных стражников, так и не понявших, что произошло. Крики ужаса, женский визг, предсмертные вопли, чавканье пожирающих свежую человечину клыкастых челюстей, жалкие попытки воинов поразить исполинов мечами, отчаяние лучников, чьи стрелы отскакивают от твердой чешуи…
И над всем этим, подобно гигантскому крылатому призраку, наводя волны магического ужаса на всех еще живых, проплывает крылатая тварь с ним, Странником, на спине…
Так или иначе, но вход в Палатий он миновал без проблем.
Стражники на входе даже отсалютовали ему копьями, чуть наклонив их.
Все правильно — верховный жрец неведомо какого бога идет во дворец.
Что тут такого?
Идет человек, значит, имеет право. Не десяток же головорезов с топорами прутся — почтенный немолодой сановник.
Как легко можно обмануть жалких смертных, даже без всякой магии!
Он улыбнулся уголками губ.
Как они ничтожны в сравнении с ним, почти бессмертным и могучим.
Но, к сожалению, в этом мире нет других существ, которыми можно повелевать так же свободно.
(Всякие прячущиеся по углам Древние Народцы, понятно, не в счет.)
А значит, будем работать с тем, что есть. Но как же много предстоит потрудиться потом, приводя их в более-менее приличный вид…
Вот только нужно раздобыть Книгу. Интересно, куда они ее спрятали?
В обширном зале главного корпуса дворца навстречу ему вышел большой и важный кот.
Не доходя десятка шагов до понтифика, кот поднял голову, широко раскрыл глаза, метнув из них желтые искры, принюхался, а потом стрелой умчался прочь, едва не сбив с ног какого-то служку, весьма удивленного таким поведением священного животного.
Вот и вход в императорские покои.
Тут дорогу Мерланиусу преградили в очередной раз.
Но не преторианцы, а сгорбленный, пышно одетый старец важного вида — императорский номенклатор Гай Яхмос Еврипид.
— Назовите себя и дело, с каким идете к божественному августу? — спросил он, как и предусматривал придворный этикет.
— А с чего ты взял, что мне нужен именно Птолемей? — невежливо назвал императора по имени поздний визитер.
Яхмос Еврипид чуть слюной не подавился от подобного безобразия. Кто учил этого жреца правилам хорошего тона?
— Куда поместили новоприбывших гостей? Тех, которые приехали с Клеопатрой?
Еще один просчет. Не назвал полного титула августы.
И почему это господин номенклатор должен отвечать? Впрочем, боги этих жрецов разберут. Вертятся под ногами. Поди пойми, кто имеет право вопрошать, а кто просто так, сбоку припека.
— Гости размещены в крыле государыни.
— Вот пойди и доложи, — процедил гость, — что верховный понтифик Британии, настоятель Храма Стоячих Камней Мерланиус к августе, по срочному и не терпящему отлагательств делу.
— Осмелюсь спросить, вам назначен прием у божественной? — поинтересовался номенклатор.
— Я полагаю, ее величество примет меня и без предварительной записи.
— Простите, достойнейший, но порядок таков, что к августейшей повелительнице нельзя являться без предварительной записи и согласования, — твердо изрек Гай Яхмос, ощущая нарастающее волнение.
Несколько секунд понтифик взирал на него сверху вниз, о чем-то думая.
Старый царедворец внезапно ощутил себя крошечным насекомым перед лицом невероятной силы, прикидывающей — раздавить докучливую букашку или все же пощадить неразумную тварь.
— Возможно, ты и прав, старикан, — ответил, на конец, понтифик, приняв какое-то решение. — Не можешь ли записать меня… на сейчас?
И Гай Яхмос почуял, что смерть, глядевшая на него глазами этого человека, убрала свой меч от его шеи.
