Валентин Леженда - Повесть былинных лет
— Да уж, — задумчиво кивнул Степан, все думая, куда же это Муромец запропастился. С его-то дурной башкой… как бы не вляпался во что-нибудь опять.
— Или вот, послушай… — не унимался молодой пиит…
Проснулся с женщиной в постели
И оклемался еле-еле…
И понимал ведь, между прочим,
Что женщины красивей ночью…
— Что, и такое бывало? — ухмыльнулся кузнец.
— Бывало, — подтвердил Пырьев, — бывало и не такое. Я ведь о бабах могу до самого утра говорить. Я о них, родимых, все знаю!
— Да, хороши некоторые женщины до безобразия! — кивнул Колупаев, вспоминая свою сбежавшую жену.
— А также во время безобразия, — знающе добавил Лука, — и опосля безобразия!
Муромец все не появлялся.
Дело приобретало опасный оборот.
— О! — вдруг встрепенулся пиит. — Кажись, Илья бежит!!!
Кузнец спрыгнул с телеги.
— Други-и-и-и! — донесся издалека отчаянный вопль Муромца. — Спасите меня-а-а-а…
Картина была просто невероятной.
За богатырем гнались.
Но когда Колупаев разглядел этих преследователей, то просто не поверил своим глазам.
Илью нагонял размахивающий молотом Кондратий, чуть дальше бежал личный зубной ведун князя Осмомысла с кузнечными щипцами, за ним Иван Наркозов со своей верной дубинкой, и замыкали толпу преследующих ревущие лосями бояре, вооруженные сучковатыми дрынами.
— Други-и-и-и… по-мо-ги-те…
Картина была просто невероятная. Ну, еще по отдельности преследователи смотрелись бы как-то… естественно, что ли. Но все сразу?!! Подобных стечений пагубных обстоятельств в природе не существует! Но для Муромца эта самая природа, похоже, решила сделать небольшое исключение из правила.
— Бежим! — первым вышел из ступора пиит
— Нет, остаемся на месте!..
— Да ты что, кузнец?!! Я своему здоровью не враг, я лучше…
— Нам ничего не угрожает! — веско проговорил кузнец и указал на свои волшебные сапоги, которые пребывали в совершеннейшем спокойствии.
— Други-и-и-и… — Погоня приближалась. Муромец несся прямо к телеге.
Ведун с помощником здорово отстали. Кондратий залихватски ухнул и, ни с того ни с сего остановившись, бросился с молотом на хмельградских бояр и погнал их обратно к городу.
— Чего это он?!! — удивился Лука, нервно теребя мочку уха.
— Достали! — просто пояснил Колупаев. — Я и сам, когда этих пузатых вижу, еле сдерживаюсь. Руки так и чешутся их за бороды оттягать.
Муромец благополучно добежал до телеги и, свалившись на четвереньки, спрятался под ней, тихонько чертыхаясь.
— Что уже там случилось? — с мировой скорбью в голосе спросил Степан, извлекая из телеги огромный булатный двуручник.
— Сдал я Паньков боярам из рук в руки, — прохрипел снизу богатырь, — а затем предложил им всем выпить…
— О боже! — простонал кузнец. — Только не это…
— Да, вот так! — дерзко выкрикнул из-под телеги Илья. — Я тоже, может быть, человек, и ничто земное мне не чуждо. В общем, выпили мы, я и заехал одному пузатому в глаз.
— Как? Зачем?!!
— А че он?
— Что че?!!
— Да сам не знаю, накатило что-то, прямо умопомрачение какое-то. А тут еще эти ескулапы бесовские, да и Кондратий в корчму ту очень некстати заглянул, должок вспомнил.
— Весьма неудачное стечение крайне неудачных обстоятельств, — вставил Лука, с тревогой глядя на приближающихся врачевателей.
— Ты, Илья, просто ходячее недоразумение, — свирепо гаркнул Колупаев, кладя тяжелый двуручник себе на плечо.
Ведун с помощником остановились.
— Давайте все решим миром, — предложил старикашка, не рискуя пока подходить ближе. — Мы ведь цивилязованные люди.
— Давайте, — согласился Степан, взмахивая мечом.
— За все ведь уже уплочено! — в отчаянии прокричал ведун. — Мы вырвем зуб и уйдем.
— Угу! — промычал Иван Наркозов, высматривая спрятавшегося под телегой Муромца.
— Пошли на фиг! — проревел из своего ненадежного укрытия богатырь и продемонстрировал врачевателям красноречивый расейский кукиш.
— Пациент, вам же хуже будет…
Кузнец уже приготовился прогнать наглецов, когда невдалеке снова показался Кондратий.
— Илья, скотина, ты сколько в корчме той выпил? — с большим подозрением спросил Колупаев.
— Достаточно, — ответил Муромец.
— Достаточно для чего?
— Для Кондратия.
— Пустая макитра, я же тебя предупреждал!!!
— Дык…
Кондратий был уже совсем рядом. Врачеватели поспешно спрятались за ближайшим деревом.
Степан сделал выпад, Кондратий увернулся, парируя двуручник молотом. На траву полетели зеленые искры.
— Степан, не вмешивайся…
— Не могу, ентот идиот мой друг… — Блямс!!!
Сноп искр.
— Но я все равно его хвачу, не сегодня так завтра!
— А вот хрен тебе! — Дзынь!!!
— Степан, не дури, мы же давно… с тобой знакомы, зачем тебе этот… увалень… одна ведь обуза.
Трах!!!
В забавном шлеме Кондратия появилась небольшая вмятина.
— Я же тебе сказал — он мой друг!
— Ой, не смеши мои валенки, — заржал навий богатырь. — Если он тебе зачем-то да нужен… так только затем… чтобы честной люд, глядя на эту орясину, быстро смекнул… кто настоящий герой, а кто нет.
— Это правда? — жалобно проблеял из своего укрытия Муромец.
— Конечно нет! Илья, не верь синемордому, он хочет нас поссорить!..
— Дык… — Блямс!!!
Огромный молот отлетел в сторону. Кондратий охнул и, получив волшебным сапогом под зад, провалился в землю.
— Ух ты! — разом выдохнули Илья с Лукой.
— Вот так! — Колупаев вытер лицо рукавом влажной от пота рубахи. — Что, небось думаете, в первый раз я его посрамил?
— Угу!
— Наивные вы чебуреки. Ладно, Муромец, ходи сюда.
Богатырь покорно вылез из укрытия и осторожно, бочком придвинулся к кузнецу.
Степан покачал головой и, развернувшись, слегка двинул Илью в челюсть.
Муромец, не устояв, ошалело сел в траву.
— За что-о-о-о?!!
— Давай зуб!
Богатырь пожевал губами и выплюнул больной зуб на ладонь.
— Здорово! И совсем не больно!
— Вы все видели? — гневно прокричал кузнец врачевателям.
Но тех уже и след простыл. Поверженный в пух и прах Кондратий зрелище не для слабонервных. Такого на Руси сроду не случалось.
Земля у телеги зашевелилась.
Колупаев снова схватился за меч. Но это был не жаждущий реванша навий богатырь.
К счастью.
Для навьего богатыря.
В поросшей травой земле откинулась ловко замаскированная крышка, и из темного зева холодного колодца появился мертвый цыган с висящей за спиной мандолиной, повязанной на грифе красным бантом.
— Меня Кондратий послал, — без обиняков заявил он. — Сказал, что за тобой, кузнец, небольшой должок.
Степан кивнул и, сняв волшебные сапоги, протянул их мертвецу.
Жаль было, конечно, с такой обувкой расставаться, но ничего тут не поделаешь, коль слово честное кому дал, так значит держи до самого конца.
— Да, кстати, — добавил цыган, с улыбкой натягивая на босые бледные ноги вновь обретенные сапоги. — Емельяна Великого на Руси не ищите. Он нынче в Средиземье гуляет, в гостях у друга закадычного Гендальфа Серого!
И, сообщив сие, счастливый цыган неспешно вернулся обратно под землю, со скрипом задвинув поросшую высокой травой «навью печать».
ГЛАВА 19
О том, что все еще только начинается
Похмелье на следующее утро было особенно жестоким.
Валявшиеся под пиршественным столом удельные князья, громко стеная, просили опохмелиться. Но некому было налить, ибо многочисленные слуги находились в таком же плачевном состоянии, как и их господа.
Единственным, кто не особо страдал от головной боли, был Всеволод Ясно Солнышко, пивший на пиру исключительно квас да немного краинской перцовой горилки.
Встав со скамьи, на которой, собственно, и прикорнул, Всеволод подошел к валявшемуся на полу в обнимку с гетманом Шмальчуком Николашке (перед тем как заснуть, они, судя по позам, пили на брудершафт!) и уже хотел было разбудить секретаря хорошим пинком, как вдруг резко передумал, заметив под ногами открытый берестяной короб.
Князь наклонился и, вытащив из короба свежую бересту, с удивлением прочел изящный заголовок «Повесть былинных лет». Чуть ниже шла приписка: «Автор Николай Острогов».
Судя по всему, повесть была не дописана.
Всеволод быстро пробежал глазами текст, потом, уже медленнее, прочел наугад небольшой отрывок…
«Вот и пришло время, братья, правду-матку узнать об одном князе расейском, небезызвестном Всеволоде из удела Сиверского.
Ну то, что он скуп да жаден до неприличия, так это многим известно. Да и вообще, покажите мне хоть одного щедрого князя, и я ему в своей повести отдельную главу посвящу с прологом и епилогом. По-гречески, значит, как в ентих трахедиях ихних.
