Михаил Елизаров - Библиотекарь
Я взял в руки портрет, и чувство горчайшей утраты затопило меня. Разумеется, о Книге Смысла я сожалел только в материальном отношении – за нее наверняка можно было выручить баснословные в громовском мире деньги. Скрытый в ней Великий Замысел подвижничества и связанного с ним индивидуального бессмертия больше напоминал ад. Более того, я даже подозревал, что явление Книги обусловлено таким же разочарованием прежних ее хозяев. Впрочем, поделиться этими мыслями было уже не с кем.
Растерянный Марат Андреевич бормотал:
– По крайней мере, паспорта я не нашел. Еще не все потеряно. Подождем…
Мы покинули опустевшее жилье, и Сухарев аккуратно устранил следы взлома.
Каюсь, мне не достало мужества рассказать широнинцам правду о Книге Смысла, особенно после моего визита в диспетчерскую такси. Наш с Маргаритой Тихоновной заказ был там зафиксирован. Рыжий водитель не собирался таиться и сообщил обескураживающие подробности. Он прекрасно запомнил свою пожилую пассажирку. Она действительно вначале заехала по адресу: Конторская, 21, – попросила машину подождать и вскоре вышла с небольшим чемоданом. Вторым и конечным пунктом назначения был вокзал.
Я заставил себя думать – Маргарита Тихоновна жива и действует на благо читальни.
В ожидании тянулся весь следующий день, но от Маргариты Тихоновны не было ни слуху ни духу. К вечеру слабая надежда на возвращение угасла.
Я, как умел, успокаивал и приободрял широнинцев. Но нет худа без добра – тяжкое потрясение пробудило их от смертно-тоскующей спячки.
На собрании, проведенном у Луциса, широнинцы единогласно проголосовали за побег. В свете минувших событий это звучало предсмертным завещанием Маргариты Тихоновны. Начались хлопотные сборы. Все надо было сделать тихо, незаметно и в кратчайшие сроки. Что имело хоть какую-нибудь ценность – продать. О выгоде никто не думал. В складчину был приобретен вместительный легковой прицеп, закуплены необходимые инструменты, консервы, одежда.
В ночь перед побегом мы снова посетили осиротевшее жилище на улице Конторской. Я хотел захватить подаренный мне портрет Маргариты Тихоновны.
На обратном пути, едва мы вышли из подъезда, я вдруг почувствовал, что за нами следят, и настороженно замер. Опытный Сухарев сразу опустил руку в сумку с инструментами, вытащил гвоздодер и передал мне, сам же взял короткий лом и отвертку. Николай Тарасович, ожидающий нас возле «Нивы», видимо, тоже почуял неладное – в руках у него была увесистая кувалда. Луцис спрятался за машиной.
Кусты, росшие непроходимой стеной вдоль первых этажей, дрогнули, точно от ветра, и на дорожку ступили две мужских фигуры.
Первый мужчина сделал к нам несколько неуверенных шагов.
– Вы от Маргариты Тихоновны? – взволнованно и, как мне показалось, с мольбой в голосе спросил он.
– Допустим… – ответил я, чтобы выгадать время для Дениса, который уже подкрадывался к незнакомцам с тыла.
– Так она дома?! – обрадовался человек. – Господи, мы же вторые сутки караулим! – он уверенно двинулся к нам, словно не замечая Николая Тарасовича.
Неслышный Луцис вынырнул за спинами чужаков и приготовил топор.
– А зачем вы караулите товарища Селиванову? – продолжал я вкрадчивый допрос.
– Вы – Вязинцев, Алексей. Племянник Максима Даниловича, – уверенно проговорил человек. – Вы что, не помните меня? – он шагнул, попадая под косой свет фонаря.
Я определенно где-то видел это худое, изможденное лицо с покосившимся длинным носом.
– Ну как же?! – с горечью воскликнул человек. – Моя фамилия Гаршенин, я из читальни Жанны Григорьевны Симонян. А это, – он указал на соседа, коренастого блондина со шкиперской бородкой, – тоже наш читатель – Евгений Озеров. Я после вашей сатисфакции… – он запнулся, подбирая слово, – гостил у Маргариты Тихоновны. Единственный известный нам адрес. Потому мы и приехали сюда, а больше нам и податься-то некуда.
Тут я узнал его.
– Ну конечно! Вам еще тогда руки поломали. Дмитрий… э…
– Олегович, – с готовностью подсказал человек.
– Что же вы сразу не назвались, – Сухарев дружески хлопнул Гаршенина по плечу. – Николай Тарасович, – сказал он нетерпеливо Иевлеву, – да бросьте вы кувалду. Это свои…
От Гаршенина и стала известна вся страшная правда последних недель. О том, как на собрании региона читальня Буркина, поддавшись угрозам, согласилась платить денежный оброк Совету за право пользоваться собственной же Книгой Памяти – так называемый абонемент, – о чем и была подписана бумага. Этим Буркин рассчитывал спасти своих людей от верной гибели. Симонян категорически отвергла все предложения Совета и вознамерилась покинуть собрание. Дорогу строптивой читальне преградила охрана. Не ясно, кто первым начал драку, сразу переросшую в бойню. Буркин безуспешно пытался остановить кровопролитье и угодил под бьющие без разбора топоры бойцов Лагудова и Шульги.
Попавшая в ловушку читальня Симонян решилась на отчаянный прорыв. Сквозь заслон удалось пробиться пяти читателям, но от погони ушли только Гаршенин и Озеров. Теперь они считались вне закона, и всякая библиотека или читальня были обязаны их выдать.
Беглецы двинулись в Колонтайск. Читальня нового библиотекаря Веретенова сгинула. Гаршенин и Озеров застали хорошо скрытые приметы былого побоища. Из всех колонтайцев выжил лишь один – Сергей Дзюба. Его, беспамятного, похоронили в братской могиле на дне заброшенного котлована. Дзюбе повезло, что утилизацией занимались не профессиональные могильщики Совета – те всегда тщательно инспектировали тела и свидетелей не оставляли.
Дзюба рассказал, как их читальню выманил за город староста региона Терешников, но палаческую работу вершили совсем другие – в Колонтайск тайно вернулись павлики. Совет отдал на откуп мстительному Чахову также Воронеж, Пензу, Кострому и Ставрополь.
Нехитрая политика больших кланов была очевидна – чужими руками сломить удельные читальни, при этом невербинский договор о неприкосновенности формально соблюдался. Расчет был прост: кого-то из упрямцев перебьет Чахов – туда им и дорога, ну, заберут павлики очередную Книгу Памяти или даже Терпения – не велика потеря, а кое-кто из библиотекарей, увидев плачевные итоги независимости, сам откажется от Книги и понесет абонемент в Совет.
Вероятно, и широнинской читальне готовили такой же гуманный приговор в виде абонемента. Стоило ли его дожидаться? Тем более, что к нашей «Ниве» и мотоциклу неожиданно прибавился автобус колонтайской читальни, на котором приехали Дзюба, Гаршенин и Озеров. Для них было настоящим спасением обрести новую читальню, а мы полностью разрешили наши транспортные проблемы, да и коллектив пополнился тремя закаленными бойцами.
Внушительным эскортом на рассвете мы тронулись в путь.
СЕЛЬСОВЕТ
За райцентром дорога свернула в лес. Высокие кроны сомкнулись над автобусом, и ветки шуршащими вениками мели его покатую крышу. Через полчаса в конце сумрака вдруг ясно обозначился просвет. Деревья расступились. Мы вынырнули из чащи, и над нами раскрылось небо, высокое и бесцветное, в дымных разводах.
Автобус подпрыгивал и дребезжал на глубоких колдобинах, и легко было догадаться, в какое месиво превращается глинистый грунт в период затяжных ливней. Тут прошла бы только «Нива» Иевлева, но благо до райцентра с магазинами, почтой и больницей было всего километров двадцать.
Сразу за лесом раскинулся одичавший луг, поросший бурьяном и сухим чертополохом, потянулись черные изгороди с воротами, избы в наростах голубого древнего мха.
Мы остановились возле самой большой постройки в брошеной деревне. По-видимому, в лучшие свои годы там размещался сельсовет или подобный ему иной орган. На стене у двери виднелись следы административной таблички. Рядом же висела подставка для флага. Одноэтажный дом, в отличие от крестьянских изб, был построен с архитектурной претензией – на манер бедной помещичьей усадьбы. У входа имелись небольшие фальш-колонны. Широкое крыльцо расходилось подолом каменных ступеней. В трещинах мшистого фундамента зеленели пустившие корни деревца. Облезшие ставни и дверь были небрежно заколочены. Неподалеку от этого «сельсовета» топорщился соломенной кровлей невысокий, длинный сруб без единого оконца – бывший амбар или склад.
Внутри дома стояла затхлая духота. Седыми клочьями, похожая на старушечью пряжу, свисала паутина. Никакой мебели прежние хозяева не оставили. Кое-где на потолке и стенах обвалилась отсыревшая штукатурка, в местах потеков дощатый пол зеленел плесенью. Иевлев стукнул ногой, и огнившие доски сразу треснули. Гаршенин и Кручина полезли на чердак, чтобы до вечера залатать прохудившуюся крышу.
В доме имелись две печи – большая русская, проходящая сразу через две комнаты, и вторая, поменьше, – голландка. На вид печи были исправные, только очень грязные. Анна выгребла из каждой по ведру золы и проверила тягу подожженной газетой. Дым благополучно утянуло в трубу.
