Михаил Елизаров - Библиотекарь
Эти предосторожности были излишними. Во дворе для вражеской засады было слишком светло и людно. Протяжно и ржаво скрипели качели. Поднимая крошечные белые смерчи с утоптанной земли, прыгали по нацарапанным квадратам мелкие школьницы. Лавочные старухи, в том числе и моя соседка по этажу, церемонно поздоровались. Я проводил Маргариту Тихоновну до дверей потрепанной желтой «Волги» и удостоверился – номер тот же, что мне назвали, а в салоне нет посторонних. Рыжий водитель, свесивший из окна конопатую руку со смердящим окурком, также не будил подозрений. Вряд ли Совет отрядил бы такого броского человека.
Я расплатился с водителем. Маргарита Тихоновна уселась на переднее кресло, поставила сумку на колени и подмигнула мне на прощание.
Вернувшись, я позвонил Луцису:
– Привет, Денис, – бодро сказал я. – Ну, рассказывай, как вы там. Все в порядке?
– Рад тебя слышать, – отозвался Луцис. – Мы, между прочим, уже волновались, – добавил он с легким укором. – Маргарита Тихоновна предупредила, чтоб лишний раз тебя не беспокоили, что ты занят очень важным делом…
– Интересно, каким?
– Послушай, Алексей, – примирительно сказал Луцис, – только не злись, пожалуйста. Я знаю, Маргарита Тихоновна обещала тебе, что будет молчать. Не обижайся, просто у нас в читальне нет секретов. В конце концов, этот переезд по-любому пришлось бы вынести на общее обсуждение. Но я тебе заранее скажу – наш побег ничего не решит. Ну, оттянет проблему на время…
– Какой побег? – ошалело переспросил я.
– Который ты планируешь, – нетерпеливо пояснил Луцис. – Я ведь понимаю, ты хочешь, как лучше. Книгу со дня на день экспроприируют, а отстоять ее мы не сможем, и самое разумное – бегство… Но Совет нас все равно разыщет. Через месяц или год. Наш дом здесь, а жить, как предлагает Маргарита Тихоновна, общиной в заброшенной деревне где-то под Челябинском – это абсурд. Мы же не старообрядцы… Ты не согласен?
– Согласен, – я перевел дух. – Денис, я спросить хотел. Ты случайно не в курсе, что означает «Неусыпаемая Псалтырь»?
– Еще раз первое слово…
– Не-у-сы-па-е-ма-я, – раздельно произнес я.
Луцис задумался: – Ну с Псалтырью понятно – сборник псалмов из Библии. Используется в христианском богослужении, как и Евангелие. Над мертвыми читают Псалтырь… Но я вообще-то далек от религии. А почему ты спрашиваешь?
– Наверное я что-то напутал. Забудь.
– А насчет общего собрания? – спросил Луцис.
– Не знаю, может, на днях проведем.
– Хорошо… – Луцис замялся, – только ты уж не выдавай меня Маргарите Тихоновне, что про переезд рассказал. Ладно?
– Само собой, – пообещал я.
Остаток вечера я ждал звонка от Маргариты Тихоновны, но позвонил Луцис.
– Алексей, ты не ошибся. Неусыпаемая Псалтырь существует. У меня тут Гриша был, он мне объяснил, я даже на бумажку записал. Псалтырь читается изо дня в день, из года в год, без перерыва. Один чтец сменяет другого, причем лучше всего это делать внахлест, чтобы не возникало пауз, потому что в эти паузы, как в щели, может пролезть дьявол…
В мозгу за мгновение набряк и лопнул гигантский кровяной сосуд. Оранжевый жар затопил глаза. Я лишь успел сказать: «Спасибо, Денис», – и выронил трубку.
Я очнулся на полу от ломающей затылок боли, приподнялся на локтях, из носа потекла медленно-сливовая, словно из печени, кровь. Схлынуло небытие, голова посвежела. Слова о Неусыпаемой Псалтыри обрели свое конкретное значение.
У Книг не было Смысла, но был Замысел. Он представлял собой трехмерную панораму ожившего Палеха, хорошо памятную мне советскую иконопись на светлой лаковой подкладке, изображавшую при помощи золота, лазури и всех оттенков алого цвета картины мирного труда: заводы, драпированные трепещущим шелком, буйные пшеничные нивы и комбайны. Рабочие сжимали в могучих руках кузнечные молоты, колхозницы в бирюзовых сарафанах вязали золотистые снопы, космонавты в звездчатых шлемах и развевающихся серебряных плащах попирали грунт неизведанных планет. В красных вихрях вскидывал руку стремительный октябрьский Ленин, матрос и солдат несли бесконечное и легкое, будто шифоновое, знамя, а над ними крейсер «Аврора» пронзал тучи солнечным лучом…
Замысел раскрыл надо мной сферу черного Палеха. Мрачные события былых и грядущих катастроф проступали красной ртутью на угольной полировке. Туда, где крошечным диодом пульсировало сердце советской Родины, обрушился жесточайшей силы удар, из погасшей точки побежали тонкие паучьи лапы географических трещин. Выкрошились мерцающие трубки границ, разошлись швы республик, и на дырявых рубежах новой ослабевшей страны сразу появился древний извечный Враг. Он раскидал в морях акустические буи, ловящие каждое движение глубин, закинул в космос невод тотального контроля. Невидимая рука с алмазным стеклорезом углубила трещины хрупкой федерации. По этим контурам намечен будущий раскол, сокрушающий и окончательный. В подножиях промышленных городов уже вырыты особые хранилища, и доступ к ним имеют только стерегущие тайну янки с надменными брезгливыми лицами.
Враг извратил все, к чему ни прикоснулся. И вот запахшая утопленником Балтика наставила шпионские уши радиолокационных станций, распахнула Врагу казармы, открыла порты его кораблям. Азия залила бетоном хлопковые поля, превращая их в посадочные полосы для бомбардировщиков, возвела парники по голландскому образцу – потчевать соей и картофелем американо-датских, австрийско-итальянских и канадо-турецких солдат.
В назначенный час взорвутся ядовитые хранилища. Всплывут вражеские субмарины в Тихом океане, Северном, Балтийском, Баренцевом и Черном морях. Сквозь переродившуюся Украину на урчащей бронетехнике двинутся угрюмые солдаты в дедовском немецком камуфляже. Со стороны Грузии в американских вертолетах полетят чеченские боевики. По стылым водам Амура заскользят хищные перепончатые джонки, понесут пиратский десант к российским берегам. Узкоглазые коробейники, хабаровские и благовещенские «ходи», достанут из клетчатых сумок «калашниковы» китайского производства и покорят древнюю Сибирь. На Сахалин, Курилы и Камчатку хозяевами ступят японские войска.
Врага не остановить. Красная кнопка ракетного чемоданчика давно вырвана с корнем. Но даже если бы она была, то не вызвала бы ракеты к жизни. Чрева шахт выскоблены. Тяжелую баллистику давно распилил на части Мирный договор. Не взлетят самолеты, не выйдут из доков подводные атомоходы. Боевая электроника давно убита злым воздействием вражеских сигналов. Никто не спасется.
Но есть особый тайный человек, владеющий сокровенным Семикнижием. Ему известно – покуда читаются Книги, одна за другой, без перерыва, страшный Враг бессилен. Страна надежно укрыта незримым куполом, чудным покровом, непроницаемым сводом, тверже которого нет ничего на свете, ибо возводят его незыблемые опоры – добрая Память, гордое Терпение, сердечная Радость, могучая Сила, священная Власть, благородная Ярость и великий Замысел.
Перед моими глазами чередой разрозненных видений простерлись бессчетные годы. В маленькой комнате, где на окнах бархатные портьеры, за простым конторским столом сидит человек. Мраморная лампа с зеленым абажуром льет электричество на раскрытые страницы. Никто не заходит в комнату и никто не покидает ее. Мы видим чтеца со спины, его сутулые плечи, наклоненную голову в трепещущей диадеме света.
Тот, кто читает Книги, не ведает усталости и сна, не нуждается в пище. Смерть не властна над ним, потому что она меньше его трудового подвига. Этот чтец – бессменный хранитель Родины. Он несет свою вахту на просторах мироздания. Вечен его труд. Несокрушима оберегаемая страна.
Таков был Замысел Книг.
БЕГСТВО
Уже на следующий день крайне встревоженный Дежнев сообщил мне, что Маргарита Тихоновна не отвечает на звонки. Взяв в помощь Сухарева, мы втроем помчались к ней, но никто нам не открыл. Бог знает, что передумал я, пока Сухарев сноровисто и бесшумно взламывал дверной замок. Я заранее корил себя, что изнуренная тяжкой болезнью Маргарита Тихоновна не выдержала нагрузки от прочтения Книги Смысла и умерла.
Самые худшие предчувствия не оправдались. Квартира просто была пуста. Тогда мне подумалось, что домой Маргарита Тихоновна так и не попала, если бы не один странный факт, поселивший во мне тяжелые подозрения. В маленькой комнатушке, служившей гостиной и спальней, произошло неуловимое изменение. Я не сразу заметил, какой предмет сбежал со своего насиженного места. Я ощупал глазами комнату. Стена над кроватью топорщилась пустым гвоздем и следом квадратной пустоты. На обеденном же столе прислоненная к графину на латунном подносе стояла фотография еще молодой Маргариты Тихоновны – портрет в деревянной раме. На этом черно-белом снимке она чем-то напоминала актрису Целиковскую. Упругую щеку с ямочкой улыбки, как грубый прозекторский шрам, пересекала надпись: «Алексею, на добрую помять».
