Сергей Кочетов - Ленон и Гаузен: Два клевых чужака (СИ)
Гаузен по натуре был очень упрям, так что он предпринял еще одну попытку захватить себе место для отдыха.
— Слушай, я смотрю, ты вопросы всякие любишь задавать, — вновь обратился юноша к пьянице. — А делать все равно нечего. Давай в загадки, что ли поиграем. Если я выиграю, то ты мне свое место уступишь, а если ты победишь, то я свое.
Пьяница как-то неопределенно посмотрел на Гаузена, силясь понять, в чем разница выигрыша и проигрыша, что юноша счел за согласие.
— Можешь первым задать, — предложил Гаузен, который пока не смог вспомнить какую-либо стоящую загадку.
— Висит груша — нельзя скушать, — после тяжелых раздумий загадал пьяница. Похоже, это была единственная загадка, которая осталась в его пропитом сознании.
— Гнилая, что ли? — недоуменно предположил юноша. Он понятия не имел о чем речь и ожидал более традиционных загадок, например, про речку или про дождь.
По-видимому, пьяница и сам позабыл ответ, и вопрос так бы и повис в воздухе, если бы вновь не дал о себе знать обитатель верхней полки.
— Боксерская! — торжествующе сообщил Гаузену зэк. — Посмотри на мои уши и нос. Видишь, какие помятые? Да не бойся, не обижу! Я вообще в молодости был спортсмен хоть куда! Ногу за шею закладывал! Правда, потом начал закладывать за воротник, как вот этот дурак, — немного погрустнев, закончил узник. Он уже не стал поворачиваться обратно и с интересом наблюдал за происходящим.
— Теперь моя очередь загадывать, — продолжил юноша и обратился к пьянице.
— Ему кланяются, чтобы дать денег, — загадал Гаузен, имея в виду нищего, сидящего на земле.
— Коррумпированный чиновник! — выдал верхний сокамерник, и Гаузен осуждающе посмотрел на него.
— Вообще-то мы здесь вдвоем играем, и ставки у нас реальные, — осторожно сообщил юноша заключенному.
— Ладно, больше не буду перебивать, — не обидевшись, успокоил юношу зэк. Гаузен тем временем, считая предыдущую попытку проваленной, решил загадать чего посложней.
— Она всегда приходит незваной, — отдаленно начал юноша и посмотрел на пьяницу, ожидая от него ответа.
— Моя теща! — испуганно воскликнул пьяница и перекрестился. Гаузен был настолько возмущен такой глупой догадкой, что решил дать своему противнику второй шанс.
— Встречи с ней боится каждый человек! — нарочито гробовым голосом пророкотал юноша.
— Да теща же! — вжался от страха в угол пьяница.
— Еще ее называют костлявой, — не сдавался Гаузен, дивясь недалекости своего сокамерника.
— Моя теща… Она тощая как смерть! — еще больше перепугался выпивоха.
— Ну вот, да ты же сам ее назвал! — не выдержал Гаузен, выдавая отгадку.
— Кого назвал? Тещу назвал? Ее зовут Антонина Казимировна! — настаивал на своем пьяница.
— Какая еще Антонина Казимировна? Я тебе покажу Антонину Казимировну! — рассердился Гаузен, возмущенный столь непроходимой тупостью своего собеседника.
— Не надо показывать! Я боюсь ее пуще смерти! — взмолился алкоголик и от страха свалился под кровать.
Гаузен уже было занял освободившееся место, но койка до того дурно пахла, что Гаузен, поморщившись, подумывал, а не отказаться ли ему от завоеванного удобства?
— Он так боится тещи, что когда она собирается к нему в гости, он всегда напивается и что-то устраивает, лишь бы его забрали сюда подальше от нее, — сообщил сосед сверху, которого, похоже, изрядно повеселило недавнее происшествие.
— А ты парень, я вижу, не местный… Не деревенский, случайно? — поинтересовался зэк. Похоже, что старомодная по меркам этого мира одежда юноши давала о себе знать. Гаузен, сделав вывод, что спорами он пока ни к чему хорошему не пришел, кивнул головой, чем еще больше порадовал зэка:
— Это хорошо. Я сам родом из деревни. Бывало сяду в очередной раз, залезу на верхнюю полку и представляю, будто я на печке лежу… И мечтаю о родных полях да лесах… Брешут про нас, провинциалов, будто мы деревенщина, пропахшая навозом, и нет у нас никакой духовности и романтики. Понимаешь, о чем я, малек? — приветливо поинтересовался зэк, и Гаузен снова решил не спорить.
— Сам я помню, как впервые попал в город, был такой же растерянный, как ты, — и зэк начал рассказывать про местную жизнь, доходчиво объясняя Гаузену про здешние порядки. Юноша тоже задавал вопросы и даже догадался рассказать ему причину, по которой он сюда загремел. На что зэк надавал ему много советов, как вести себя на следующем допросе.
На середине разговора в камеру ввели смуглого молодого человека с испуганным лицом, который был лишь немногим старше Гаузена. Сначала он молча жался в углу, но потом начал прислушиваться к разговору.
— А нельзя ли и мне помочь? — робко вмешался недавно прибывший юноша.
— А тебя-то за что, Маугли? — наконец обратил внимание на новичка зэк.
Молодой человек, уставший от долгого молчания и тяжелых дум, горестно покачал головой и начал свою историю:
— Меня зовут Арчи Кунашвили! Я приехал погостить к своей семье, а заодно и поторговать. И вот иду я по рынку, кричу: Халва! Халва! А они меня схватили и теперь говорят мне, что я кричал «Хвала Аллаху».
— И что? Плохо похвалил что ли? — не понял Гаузен.
— Да при чем здесь Аллах? Я вообще кахетинец! — громко возмутился Арчи и, будто бы испугавшись собственных слов, добавил:
— Вы не подумайте чего, я Аллаха очень уважаю. Просто я другого исповедания… Это еще не все, — утерев слезы, продолжил несчастный кахетинец. — В милицию кто-то сообщил, будто на рынке взрывчатка заложена, и милиционеры привели с собой собаку. А она идет себе между рядов, а потом как подскочит ко мне! Как занюхает! Как залает! А товарищ лейтенант и говорит мне: Ну что, Арчи, допрыгался! Что это у тебя там в лотке? Гексоген? Подорвать нас хочешь?
— Ну так докажи им! — не выдержал зэк. — Консистенция, конечно похожа на взрывчатку, но любая экспертиза докажет, что ею в халве и не пахнет.
— Не могу, — заплакал еще горше прежнего кахетинец. — Собака съела все доказательства моей невиновности, — и перешел с причитаний на проклятия:
— Во всем виноват этот пес нечестивый, этот кебаб недожаренный! Да будь он проклят до конца своих дней!
— Собака-то тут при чем? — вступился за животное Гаузен. — У нее ума мало, а кушать хочется постоянно.
Юноша вспомнил, как часто кормил любимца Леканта Брюхогрея. Иногда он прямо на глазах пса съедал кусочек-другой, но тот не обижался, так как кормили его от пуза. Да еще Лекант, боясь отравления, давал собаке пробовать свою пищу, и только после этого принимался сам. Когда же пес исчез, пришлось Гаузену этим заниматься, но много принц все равно не давал. А вот ястреба Когтервача принц любил еще больше, чем пса, и тот ел только сырое мясо.
— Да я не про собаку, — пояснил незадачливый торговец. — Это все Филимон Зеленых! Его сын сбежал без спроса с моей сестрой, и теперь он мстит всей нашей семье.
— Филимон Зеленых! — презрительно повторил зэк и сплюнул сквозь зубы.
— Одно дело, если человек плюет мимо урны, а другое — когда на окружающих. Плевок — преступление разовое, а неуважение куда хуже, потому что это непрекращающееся преступление. Уж по сравнению с этим мерзавцем я просто мелкий нарушитель! Мы с ним вместе начинали, но у него не было никакой чести. Он даже вступил в банду ГНУСНО.
— А можно в банду и по-честному было вступить? — не понял Гаузен.
— ГНУСНО — это значит «Грабь, Насилуй, Убивай Совместно с Нашей Организацией», — пояснил юноше зэк. — А потом он перешел в банду под названием «Летучий Голландец Шульц». Это была самая бандитская из пиратских и самая пиратская из бандитских группировок! Он заработал миллионы на продаже нелегальных копий кассет, а на рэкете — и того больше! Да он ограбил бы собственную бабушку и заснял преступление на видео, а потом продавал, если бы был уверен, что это принесет ему хоть немного денег!
Тут заключенный обратился к другому юноше:
— Ладно, Арчи, я и тебе помогу! Мне только дай повод этому колбаснику просроченному в овсянку плюнуть.
Весь оставшийся день Гаузен болтал с зэком и Арчи. На пьяницу же никто не обращал внимания. Гаузен многое узнал об окружающем мире и даже чему-то научился у матерого уголовника. Зэк даже объяснил, почему его так зовут:
— Я в юности, когда первый срок отсиживал, то книжку прочитал, как ее там… «Униженные», кажется. Или нет, «униженных» Федя написал, а мой любимый автор Витя…
— Витя в тигровой шкуре… — подал с пола голос пьяница.
— А вам не кажется, что ваше мнение в данном вопросе не существенно? — желчно поинтересовался Волжанин, и все еще не протрезвевший сокамерник испуганно замолк.
— В какой еще тигровой? Он что, как Гомер, на каменных табличках наощупь писал? — вступился за любимого классика бывалый узник. — Это ж Виктор Гюго! И книжка у него есть… Ну, в общем, у него там герой, он прям как я! Где его не носило, куда его не мотало! И в тюрьме был, и в монастыре, и в канализации! Мне эта книга так в душу запала, что я даже документы себе новые сделал! Но сам понимаешь, имя французское, привлекает внимание… И я немного его подредактировал! Так я и стал Иван Волжанин!
