Курт Воннегут-мл - Табакерка из Багомбо
— Мамочка с папочкой любят Большого Ника, — гундосит Ричард. — Мамочка с папочкой считают, что он — настоящий джентльмен.
— А ты, Уилли, чё скажешь? — спрашивает Берни своего отпрыска.
— Мамочка с папочкой говорят, мы дяде Большому Нику всем обязаны, — пищит Уилли. — Большой Ник — он добрый, щедрый.
— Все вокруг любят Большого Ника, — отчеканила Ванда.
— А кто не любил — тот отдыхает на дне озера Мичиган, надежно упакованный в цемент, — добавил Пуллман и мило улыбнулся продавцу, что как раз поднес ему модель «Мэйфлауэра» и статуэтку бравого моряка. — В самый раз, как раз то, что нужно. Последний вопрос: а в темноте они светятся?
В день детского праздника Берни О'Хэйр стоял на страже у парадного входа в особняк Большого Ника. В данный момент он как раз мистера и миссис Пуллман с сынишкой приветствовал.
— Хо–хо–хо, — шепнул Берни.
— Хо–хо–хо, — Пуллман ему в ответ.
— Ну, чё, Ричард, — говорит Берни Пуллману–младшему, — я гляжу, ты сегодня вроде как утихомирился?
— Мне папочка половинку снотворной таблетки дал, — пищит Ричард.
— Что, — спрашивает миссис Пуллман, — хозяин дома принял уже достаточную дозу горячительного напитка?
— Извиняйте, не попал? — дивится Берни.
— Я вас спрашиваю: он уже нажрался?
— А рыбы в воде живут или как? — хмыкает Берни.
— А солнце каждый день встает? — подтягивает Пуллман.
Тут загудел маленький телефон внутренней связи на стене.
— Чё, Ник? — говорит Берни.
— Они все уже? — интересуется кто–то сурово.
— Точно, Ник. Только что Пуллманы прибыли, а они — последние. Остальные в гостиной уже дожидаются.
— Займись там, — бурчит Ник и вешает трубку.
Вздохнул Берни тяжело. Гирлянду колокольчиков из стенного шкафа вытащил, систему сигнализации вырубил, спрятался в кусты на лужайке.
Потряс колокольчики. Заорал во всю мочь:
— Эй, ребятня! Санта–Клаус прибыл! И олешки его — Большерогий, Быстроногий, Серебряное копытце и Золотой глазок! Люди добрые! Прям у нас на крыше приземлились–то! А вон Санта уже и в дом залазит — через окошко спальной!
А после в дом зашел, колокольцы снова в шкаф упрятал, дверь на все засовы и запоры запер, систему сигнализации обратно включил, а после — прямиком в гостиную, где двенадцать ребятишек и восемь пар папаш с мамашами сидели тихонечко.
Все мужики, что там были, на Ника работали. И Берни — тот единственный из них был, что типичным «быком» смотрелся. Остальные на вид — ни дать, ни взять, респектабельные, честные предприниматели. Трудились они у Ника в штаб–квартире, где никаким насилием и жестокостью даже не пахло. Типа, бухгалтерские книги вели, финансовые и юридические консультации предоставляли, а так же разъясняли Нику, как с преступной его деятельностью управляться самыми что ни на есть современными, значит, научными методами. Белая кость средь его людей, короче. Плюс, у всех — детишки, достаточно мелкие, чтоб еще в Санта–Клауса верить.
— С Рождеством вас всех! — хрипло ревет Санта–Клаус, и его тяжелые черные ботинки грохочут вниз по лестнице.
Уилли из объятий материнских вывернулся. Бросился к Берни — отец всяко лучше защитит.
Внизу лестницы Санта–Клаус на перила облокотился. Борода — из ваты, а из–под белых усов сигара торчит. Заплывшие глазки хитро косят, перебегают по лицам приглашенных. Толстый этот Санта–Клаус, и лицо — бледное, отечное. А перегаром от него так и разит.
— Вот сей момент приперся из собственной мастерской на Северном полюсе, — сообщает этак с вызовом. — Чё тут, никто даже и не поздоровается с самим святым Ником?
Родители, что в комнате сидели, так и зашикали на детишек, сидевших, ровно каменные, — давайте, мол.
— Громче уже! — ревет Санта. — Не в мертвецкой сидим.
И пальцем–сосиской на Ричарда Пуллмана кажет:
— Ты, сынок, хорошим пацаном был, точно?
Мистер Пуллман сынишку стиснул, точно волынщик — инструмент свой.
— Да–а! — взвизгнул Ричард.
— Без базара? — спрашивает Санта подозрительно. — С папой–мамой не борзел?
— Не–ет! — кричит Ричард.
— Лады, — говорит Санта. — Прикинь, может, я тебе электрическую железную дорогу привез. А может, и нет.
Порылся он в груде разноцветных свертков под огромной елкой.
— Куда ж я задевал эту гребаную железную дорогу, а? — а после вдруг нашел сверток, на котором имя Ричарда было написано. — Ну, чё, — хочешь?
— Ага, — шепчет Ричард.
— Ну, тогда и веди себя так, чтоб я это понял! — ворчит Санта.
Малыш Ричард, бедняга, только слюну сглотнул.
— Ты, пацан, прикинь вообще, сколько эта дорога стоит? — говорит Санта. — Сто двадцать четыре бакса с мелочью! — Выдерживает драматическую паузу. — И это — ежели только оптом брать.
Наклонился он над Ричардом:
— Ну, сынок, скажи теперь спасибо!
Мистер Пуллман снова бока Ричарда сжал.
— Спа–асибо, — протянул Ричард.
— Да уж точно «спасибо», без базара, — ухмыльнулся Санта с этаким горьким сарказмом. — Со своего старика ты железную дорогу за сто двадцать четыре пятьдесят хрен когда получишь, век свободы не видать. Слышь, пацан, я те вот чё скажу: кабы не я, папаша твой по сей день не знал бы, как за больничные счета расплатиться и чем кредиты отдавать. Я так понимаю, это здесь все помнят.
Мистер Пуллман зашептал что–то сынишке.
— Чё за хрень такая? — спрашивает Санта. — Ну, пацан, говори — чё тебе твой папаша шепнул?
— Папа сказал: «Камень ударит, а злое слово — так пролетит», — похоже, Ричарду было неловко за отцовы высказывания. Не говоря уж про миссис Пуллман, — она так устыдилась, что только воздух ртом хватать могла.
— Ха! — ухмыльнулся Санта. — Мощно сказано. Башку об заклад поставлю — он эту фразочку раз десять на дню изрекает, не меньше. Ну ладно, — а вот чё он про Большого Ника дома болтает, а? Давай, Ричард, — ты с самим Санта–Клаусом базаришь, а у меня там, на Северном полюсе, особая книжка заныкана — про детишек, которые неправду говорят. Так и чё твой папашка по–настоящему думает про Большого Ника?
Пуллман взор в никуда устремил — с таким, значит, видом, ровно ему и дела нет до того, что Ричард ответит.
— Мамочка с папочкой, — выдал Ричард урок, как по нотам, — говорят: Большой Ник — истинный джентльмен. Мамочка с папочкой любят Большого Ника.
— Ладно, сынок, — заулыбался Санта, — вот тебе твоя дорога железная. Хороший ты пацан.
— Спасибо, — пищит Ричард.
— А тут у меня еще огроменная кукла для красотули Гвен Зерба, — говорит Санта, очередной сверток из–под елки извлекая. — Только ты, Гвен, сначала сюда выйди. Давай на ушко с тобой пошепчемся, а, детка? Чтоб никто нас с тобой не подслушивал?
Главный бухгалтер Большого Ника так поддал дочурке в спину — она к Санта— Клаусу прямо бегом выбежала. А папаша сам — маленький он был, толстенький такой — ухмыльнулся двусмысленно, уши навострил, да и позеленел слегка. Кончились вопросы. Выдохнул Зерба с облегчением, снова малость порозовел. Санта–Клаус до ушей улыбается, Гвен куклу в свой угол тащит.
— Уилли О'Хэйр! — возглашает Санта–Клаус. — Говори Санте все, как на духу, — получишь клевый кораблик. Что твои старичок со старушкой там треплят про Большого Ника?
— Говорят — они ему многим обязаны, — отвечает Уилли покорно.
Санта–Клаус так хохотом и взорвался.
— Да уж без балды — обязаны, сынок! Прикинь, Уилли, где бы твой папашка был сейчас без Большого Ника? Совсем бы крышей поехал, сам с собой болтал бы, в башке — пустота кромешная, мозги наперекосяк. Вот тебе, пацан, твой кораблик. И это — с Рождеством тебя.
— Вам тоже счастливого Рождества, — ответил воспитанный Уилли. — Извиняюсь, а тряпочку мне можно?
— Тряпочку? — подивился Санта.
— Пожалуйста, — тянет Уилли. — Мне бы кораблик протереть.
— Уилли! — так и ахнули хором Берни с Вандой.
— Тихо, тихо, без понтов, — говорит Санта. — Пускай пацан выскажется. Тебе зачем кораблик протереть надо, а, Уилли?
— Грязь с него стереть бы и кровь, — отвечает Уилли.
— Кровь?! — рычит Санта. — Грязь?!
— Уилли! — вопиет Берни.
— Мама говорит: все, что мы от Санты получаем, кровью заляпано, — объясняет Уилли и указывает на миссис Пуллман. — А вон та тетя говорит: Санта грязный.
— Ничего, ничего подобного я в жизни не говорила! — визжит миссис Пуллман.
— Говорила–говорила, — вступает Ричард, — я сам слышал.
— А мой папочка, — светски нарушает Гвен Зерба неловкое молчание, — говорит: что собаку целовать, что Санта–Клауса.
— Гвен! — стонет ее отец.
— А я собачку свою каждый день целую, — продолжает Гвен, явно намеренная мысль свою до конца довести, — и ни разу не заболела. Вот.
— Наверно, мы кровь с грязью и дома отмыть сумеем, — говорит Уилли задумчиво.
