Екатерина Федорова - Способ побега
«Ты еще спрашиваешь? — ликующе курлыкнула Гортензия и взмахнула громадными крыльями. — Легко!! Прямо сейчас? А потом мы будем вместе!»
— Нет, по команде, — нервно прошептал Тимофей. Не зря его мама говорила: не кружи девушкам головы, сынок. Кажется, у него сейчас появился большой шанс доиграться в этом деле до неизвестно чего.
Но выхода, как ни печально, у него не было. Что ж, поступающие проблемы нужно решать постепенно. Вот выберется он отсюда, найдет эльфа, тогда и подумает, что делать с мечтательной Гортензией.
Строй сокамерников развернулся и начал печатать шаг по направлению к нему. Количество ищущих взглядов, брошенных в его сторону, увеличилось. Он слабо улыбнулся и царственно покачал в воздухе кистью левой руки, приветствуя камерный электорат. Правой приходилось держаться за стенку — его ощутимо покачивало от боли и жара. Обрадованные фюреры и каудильо, оказавшиеся не у дел и теперь вынужденные маршировать по тюремной камере, ответили громким кличем из речевки. Приветственным громким кличем.
«Полное единение народа и диктаторов», — подумал Тимофей.
Он дождался, пока шеренга, построенная строем по трое, завернет назад. И скомандовал:
— Давай!
Столб пламени глубокого синего цвета ударил в пол рядом с ним. Тимофей едва успел отпрыгнуть подальше. И яростно зашипел, потому что пришлось ступить на больную ногу.
Брызги расплавленного металла взлетели фонтаном, отразившись от пола — и ему еще повезло, что фонтан был направлен вверх. До него долетело только несколько брызг. Что обидно, одна из брызг попала в раненую щеку. Тимофей взвыл.
«Ой! — смущенно сообщил в голове голос Гортензии. А потом под черепной коробкой у него включилась целая сирена: — О-о, неужели я повредила тебя, Тимоха, источник любви!»
— Я в порядке… — пробормотал он, осторожно прикасаясь кончиками пальцев к коже вокруг того места, куда попала раскаленная капля. Вот и опять не повезло. А еще говорят, что в одну воронку снаряд дважды не бьет…
Тимофей какое-то время морщил лицо, пытаясь забыть о жгучей боли в щеке. Потом обвел взглядом камеру.
Сокамерники, застывшие на полушаге с поднятыми ногами, глядели на него через плечо. Гортензия сверху просунула морду в дыру, проплавленную в решетке, — и тоже уставилась на него круглыми огромными глазами.
Громкая речевка заглушила шум синеватого пламени и плавящегося металла. В этом ему повезло. Хотя удача благоволит только подготовленным. А он, надо отметить, подготовился. Но теперь в камере царила полная тишина.
Плохо.
Он оторвал пальцы от щеки и зло посмотрел в сторону Лехи, затем рявкнул:
— Чего стоим?! Марш по камере! Леха, командуй!
Браток, опомнившись, проревел команду и побежал вдоль строя, торопливо раздавая всем попадающимся тычки под ребра. Поднятые ноги опустились и дружно грохнули об пол.
Тимофей задрал голову и посоветовал:
— Убери свою морду из дыры, Гортензия. Прутья еще горячие, можешь обжечься.
«О-о! — Показалось или действительно в голосе Гортензии зазвучало странноватое смущение? — Ты беспокоишься обо мне, даритель прекрасного чувства любви! Не беспокойся, для моей прекрасной кожи это пустяк!»
Но морда все-таки исчезла из провала в решетке.
Похоже, взамен недавней острой депрессии Гортензия ударилась в манию только что приобретенного женского величия. И самолюбования. Он где-то слышал, что тягу к чему-то нельзя изжить полностью, можно только перевести ее на что-то другое.
Тимофей опасливо посмотрел на концы проплавленных прутьев. Они все еще светились горячим багровым цветом. Так. И что же теперь?
«А теперь, — ответил он себе, — будем делать побег». Этак по-одесски — «будем-таки делать»…
Колонна вновь завернула и подошла к нему, четко печатая шаг. Он проорал приблизившемуся Лехе:
— Речевку!
Следовало создать как можно больше шума. Хоть местные стражники и напоминали больше спящих куриц, чем острозубых сторожевых псов, какими им положено быть по определению, — все же береженого бог бережет.
Леха кивнул и рычащим басом отдал приказание. Колонна грянула:
— Наша жизнь — водопровод, вот! И по ней дерьмо течет! Вот!
Текст был не очень, но это было единственное, что Резвых смог срифмовать и положить на короткий лающий ритм американской речевки. И текст до ужаса хорошо подходил к этой камере, посередке которой находилась дыра определенного назначения. Цинично, но реалистично.
Эхо дружного выкрика заметалось по камере. Тимофей настороженно посмотрел на дверь. Никто не появлялся.
Во времена Сталина местных стражников давно содержали бы вместе с узниками. За вредительство и измену родине. Охраняемые сбиваются в сообщество с признаками военизированной организации, дракон, сидящий на решетке в качестве дополнительного неудобства для них, любезно плавит эту самую решетку — и никто не прибегает, не наводит порядок. А если он тут всю тюрьму разнесет под шумок — они и тогда не появятся?
Сэнсэй мрачно глянул на медленно остывающие прутья. У него еще есть время кое-что разузнать. Затем поймал за плечо свинорылого — тот как раз проходил мимо, выпучив глазки и старательно вытягивая носок при ходьбе. Именно товарищ Пятачок предлагал ему солидное вознаграждение в случае побега.
— Милейший… — Тимофей выпалил это слово в лицо свинорылому.
Тот отшатнулся. Может, запах у меня изо рта, мельком подумалось Тимофею. Тюрьма не лучшее место для соблюдения гигиены. О том, что Пятачка могло испугать его лицо, перекошенное в этот момент гримасой боли и внутреннего напряжения, он даже не предположил.
— Вас куда надо вывести — в город или за его пределы?
Пятачок немного поразмыслил.
— В город, пожалуй. — Свинорылый развел то ли руки, то ли лапы, оканчивающиеся тремя пальцами со странными пенечками на концах. — У всех нас имеются небольшие сбережения в местных меняльных конторах. Так, на всякий случай. А с деньгами в городе магов можно просочиться куда угодно, как вода в песок.
— Как предусмотрительно с вашей стороны. — Тимофей вовсе не хотел хвалить свинорылого, его голос прозвучал скорее ехидно.
Но Пятачок расплылся в страшноватой улыбке, примятой сверху его громадным пятаком — так, словно услышал комплимент.
— И как же вы с такими деньгами попали сюда?
Пятачок вздохнул:
— Мои враги заплатили магам-оружейникам. Вот меня и… арестовали. Спасибо, хоть не выдали им в руки. То ли мои враги пожадничали, то ли Карамуче Пузатому пока не выгодна моя смерть. А самому перекупить магов-оружейников — чтобы выпустили — невозможно. В городе магов четкая специализация — маги-пространственники помогают беглецам, маги-оружейники арестовывают их. Каждый делает только то, что записано у него в прейскуранте. И маги-оружейники стараются быть честными в своем бизнесе. Никаких освобождений за деньги или как-то по-другому. Иначе лишишься доверия, а это чревато… Понимаете?
— Понимаю. — Тимофей кивнул. — Начальник сказал — арестован, значит, арестован, и никаких гвоздей.
Действительно, в таких странных делах не обойтись без коммерческой честности, а то можно растерять всю клиентуру.
Небо над головой стало уже темно-фиолетовым. Теперь камеру освещали лишь слабые проблески звезд и гаснущие пурпурные отсветы с закатной стороны. В полутьме строй узников продолжал мерно маршировать по камере, скандируя дурацкую речевку, придуманную им самим. Прямо сюрреализм какой-то творился в одной отдельной камере…
Прутья в проплавленном проеме уже не светились. Значит, пора было сматываться.
Он толкнул свинорылого по направлению к строю, сквозь зубы пробормотав:
— Вы пока походите, а я осмотрюсь.
— Но как же… — слабо пискнул свинорылый.
Но тут на него налетел подоспевший Леха, грозно рыкнув:
— Командир сказал — в строй, значит, в строй!
И чуть ли не пинками погнал свинорылого к шеренге.
Так. Надо собраться. Тимофей скрипнул зубами и постарался забыть обо всем — о нестерпимой боли в ноге и чуть более слабой боли во всем остальном теле, о температуре, головокружении и всем прочем. «Мкадо наготу» — воин собран. «Мкадо ираму» — воин идет…
Он несколько раз повторил про себя эти слова, убыстряя темп дыхания и концентрируясь мыслями только на том, что ему предстояло. «Мкадо ираму» — и разбегайтесь все, кто не там стоит.
Боль не исчезла, но отошла на задний план. Тимофей ощутил странную собранность и покой. Жар в голове перерос в горячечную четкость сознания. Это был последний шанс. Если он не использует его — он погибнет. И «мкадо ираму» обернется для него «мкадо айтэну» — воин уходит в последний полет. Немного длинно, но именно таков дословный перевод…
— Гортензия. Там наверху, на решетке, ты никого не видишь?
