Юлий Буркин - Остров Русь 2, или Принцесса Леокады
— Еще как! — подтвердил Стас.
Да что с ним такое творится-то? Неужели чары подействовали? Но у нас же на них иммунитет. Я пригляделся к его сияющей роже и все понял. «Волшебные чары», вся эта экстрасенсорика и психокодирование тут абсолютно ни при чем. Он элементарно влюбился. Он всегда был неравнодушен к Леокадии, а встреча «живьем» подкосила его окончательно.
— Вы приняли единственно правильное решение, — кивнула принцесса. — Поверьте, так будет лучше для всех. А теперь, — она хлопнула в ладоши, — позвольте мне пригласить вас на небольшую экскурсию по планете.
Не успела она договорить, как цилиндрический зал со всеми его балконами и зрителями стал деформироваться так, словно раскрывался громадный бутон. Превращаясь в цветок, он разделился на секторы-лепестки, те начали опускаться, и заполненные публикой ложи сначала стали амфитеатром, а потом и просто горизонтально расположенными рядами. И мы, окруженные все той же публикой, оказались в центре открытой всем ветрам площадки на крыше головокружительного небоскреба.
Над нами, под нами и вокруг нас роился воздушный транспорт, и со всех сторон нас окружали подсвеченные огнями сумеречные громады зданий инопланетного города. К небоскребу медленно подплыл почти полностью прозрачный аппарат, размером, да и формой напоминающий автобус.
Принцесса жестом пригласила нас подняться по мостику на палубу, и мы проследовали за ней. Зрители встали и проводили нас долгими аплодисментами. Несколько металлических птичек, сорвавшись с места, прижались к корпусу воздушного корабля и словно бы слились с ним. Когда мы отчалили и метров на десять удалились от площадки, из ее центра, оттуда, где мы только что стояли, в небо ударил фейерверк в форме ажурного сиреневого дерева.
— Это покруче, чем на вручении «Дебюта», — сказал Стас восхищенно.
— Какого еще дебюта? — не понял я.
— Ну, это типа «Оскара», только как раз такую птичку металлическую дают.
— Стас, ты в порядке?
Он озадаченно глянул на меня, потом наморщил лоб, потряс головой и сказал:
— Ой! Это, наверное, мне в момент сборки в перископовском коллайдере что-то чужое в память вплелось!..
Леокадия сидела в кресле напротив нас и с улыбкой наблюдала за тем, как мы таращимся на диковинный пейзаж.
— Мальчики, — сказала она доверительно, чуть наклонившись к нам. — Я правда очень рада вашему появлению. Там, — махнула она рукой в сторону фейерверка, — я не принадлежала себе. Это была официальная встреча представителей иной цивилизации, за которой следили миллионы глаз. А сейчас я — настоящая. — Она улыбнулась так осторожно, будто боялась, что мы не оценим искренности и посмеемся над ней.
— А что в нас хорошего? — спросил я немного грубовато. — Мы же «дикие».
— Я часто жалею, что я не «дикая», — отозвалась принцесса. — Слова «дикий» и «свободный» — почти синонимы и в вашем, и в моем языке, и это не случайность.
— Кто тебе мешает быть свободной? — продолжал я дерзить.
— Я понимаю, Костя, что ты не можешь мне доверять. И тебе, наверное, трудно понять, что престол — это тяжкая ноша, которую не бросишь. Словно дорогое и красивое, но тяжелое и тесное украшение… — говоря это, она коснулась кольца на пальце с сиреневым камнем, и я подумал, что где-то уже видел такое. — Но ведь принцессой я стала не по своему желанию, я родилась ею. И ни один, ни один из всех этих людей, — она с горечью в голосе махнула рукой на город, — не видит во мне меня! Все они видят символ, функцию, знамя… Только вы, люди со стороны, можете видеть во мне меня и ничего больше.
— Я вижу, — заявил Стас с придыханием. Но Леокадия глянула на него с легким скепсисом.
— Да? — усмехнулась она. — И какая же я, по-твоему?
— Красивая, — выдавил Стас.
— Это — внешность, а она ничего не значит. А какая я внутри?
Стас молчал.
— Не знаешь? — покачана головой принцесса. — Не можешь понять? Вот и я не знаю и не могу понять. Потому что с самого раннего детства я знала, что я — принцесса, знала свою роль. И все. У вас есть пословица «Глаза — зеркало души». А какие у меня глаза?
— Они у тебя бывают разные, — пробормотал Стас. — Наверное, и ты — разная.
— «Разная», значит, никакая, — с горечью бросила она.
— Ерунда это все! — сказал я, почему-то начиная злиться. То есть что значит «почему-то»? Земля захвачена, мы здесь — не гости, а пленники. И тут нам, понимаешь, начинают душу изливать. — Нету ни «тебя в чистом виде», ни меня. Мы все играем какие-то роли, носим какие-то маски. Это нормально, и по-другому не бывает. В чистом виде только лоси по лесу бегают.
— Сам ты лось, — сказала принцесса и обиженно отвернулась.
— Точно, — подтвердил Стас.
Принцесса не удержанась и фыркнула. Глянула на Стаса и заявила:
— Ты тоже лось.
— А я-то почему? — удивился тот.
— Потому что вы братья, — заявила она, и тут уж мы расхохотались все вместе.
— Слушай, а почему ты так просто одета? — спросил я, когда мы успокоились. — Даже какой-нибудь короны или еще чего-нибудь такого нет.
— Ты имеешь в виду символы монаршей власти? Я сама этот символ. Такова традиция нашего мира: все его жители имеют какие-то внешние знаки отличия — в званиях, в должностях, в профессиях. Только верховный правитель империи не имеет никаких знаков. Я — эталон, и мой цвет — белый.
А город, над которым мы летели, не был к нам равнодушен. То и дело кто-нибудь из пассажиров встречных капсул, радостно улыбаясь, махал нам рукой.
— Неужели нас тут так хорошо знают? — удивился Стар.
— Хорошо знают мой корабль, — пояснила Леокадия, — и то, что у меня сегодня гости с Земли.
— Но ты ведь говорила, что у нашего дуэта тут высокий рейтинг, — напомнил Стас.
— Я сказала, рейтинг сопоставимый с моим, — поправила его принцесса. — А у меня он не такой уж и высокий.
— Не может быть! — искренне изумился Стас. — Неужели леокадийцы равнодушны к твоим песням?!
Принцесса посмотрела на него подозрительно, но, удостоверившись, что он не ерничает, скромно призналась:
— Их ценят. Но это, скорее, дань моему высокому положению и заслугам. Видишь ли, поп-музыка — жанр, с помощью которого мне проще всего добиваться своих политических целей в отсталых мирах, вроде вашего. Не обижайтесь, но по сравнению с Леокадой почти все миры — отсталые. Мои подданные скорее прощают мне мои песенки, нежели увлекаются ими. Настоящую же приверженность они проявляют к классике. И не только к нашей.
— А к чьей еще? — спросил Стас, явно недовольный тем, что леокадийцы так непочтительно относятся к творчеству его любимицы.
— Сталкиваясь с каждым новым миром, мы, словно пчелы, бережно собираем в свои копилки все самое возвышенное. Это длится уже много веков. Мой мир — средоточие прекрасного. Вся наша цивилизация насквозь пронизана творчеством. Леокада — планета-галерея, планета-филармония, планета-музей.
— И кто из земных композиторов удостоился ваших симпатий? — поинтересовался я.
— Многие, — отозвалась она. — Мы очень хорошо знаем земных классиков. Генделя и Баха, Моцарта и Штрауса, Паганини и…
— Страдивари, — ляпнул Стас.
— Страдивари был скрипичным мастером, — очаровательно улыбнулась брату Леокадия. — Он скрипки делал.
Стас растерянно моргнул, а потом упрямо заявил:
— Ну… Он ведь их не только делал, он и сбацать на них мог что хочешь. И с завязанными глазами, и стоя на канате. На одной ноге.
Несколько секунд длилась неловкая пауза. Наконец девушка нарушила ее, снисходительно бросив:
— Естественно. Нам это известно.
И тут же сменила тему:
— К сожалению, после моего воздействия… После того, как мир становится добрее и цивилизованнее, его творческий потенциал часто снижается.
— Вот как? — покачал я головой. — То есть вы берете в очередном мире все лучшее, а ничего нового там уже не создается… Когда пчелы собирают нектар, они не губят цветы. Так что это неудачное сравнение. Так поступают паразиты.
— Не надо меня оскорблять, это и без того очень болезненная для меня тема! — воскликнула Леокадия. — Но, кстати, не все народы после моего воздействия меняются так радикально. Это зависит как раз от степени «дикости». Те, кто и без того не слишком кровожаден, почти не меняются. Они становятся еще добрее, у них исчезает преступность, но ни на творческий потенциал, ни на рождаемость это не влияет. А есть такие миры, как ваш, в которых все завязано на агрессии… Мы не виноваты, что вы такие злые! Ну скажи, что лучше: когда пишут прекрасную музыку и при этом убивают друг друга или когда НЕ пишут и НЕ убивают? Искусство, при всей нашей трепетной любви к нему, все-таки явление вторичное. Правящая партия Леокады — партия гуманистов-перфекционистов, и мы не можем стоять в стороне, если видим, что убивают разумных существ.
