Курт Воннегут-мл - Табакерка из Багомбо
— Сколько?
— Пятьдесят шесть сотен и пятьдесят один доллар, — сказал Кайе.
Даггетт вяло, с досадой ухмыльнулся.
— У тебя, Кайе, хорошая память.
— Пятьдесят шесть сотен! — сказал покупатель. — Я люблю моего мальчика, но у любви есть пределы. Беру эту. — Он вынул из кармана чековую книжку.
Длинная тень Кайе легла на чек, который выписывал Даггетт.
— Кайе, будь добр. Ты загораживаешь свет.
Кайе не двинулся.
— Кайе, что тебе нужно? Почему бы тебе не подмести заднюю комнату или заняться бы еще каким–нибудь делом?
— Я просто хотел сказать, — сказал Кайе, часто дыша, — что когда вы закончите с этим джентльменом, я хотел бы заказать «Мариттима–фраскати».
— Ты что? — сердито спросил Даггетт.
Кайе вынул свою чековую книжку.
— Отстань! — сказал Даггетт.
Покупатель засмеялся.
— Вы поняли, что у меня к вам серьезное дело? — сказал Кайе.
— Я займусь тобой, детка. А сейчас сядь и подожди.
Кайе сидел, пока покупатель не ушел.
Тогда Даггетт медленно, со сжатыми кулаками двинулся к Кайе.
— Ну–с, молодой человек, твое дурацкое дело чуть не сорвало мне продажу.
— Мистер Даггетт, даю вам две минуты на то, чтобы позвонить в банк и узнать, есть ли у меня деньги, или я куплю себе машину в каком–нибудь другом месте.
Даггетт позвонил в банк.
— Джордж, это Билл Даггетт. — Он презрительно хихикнул. — Слушай, Джордж, Кайе Хиггинс хочет выписать мне чек на пятьдесят шесть сотен долларов… Вот и я говорю. Ручаюсь, что он… О'кей, я подожду. — Он постукивал пальцами по столу и старался не смотреть на Кайе. — Прекрасно, Джордж. Спасибо. — Он повесил трубку.
— Ну? — спросил Кайе.
— Я позвонил, чтобы удовлетворить свое любопытство, — сказал Даггетт. — Поздравляю. Я поражен. Вернемся к делу.
— Это мои деньги. Я их заработал, — сказал Кайе. — Я работал и копил их четыре года, четыре долгих паршивых года. Теперь я хочу эту машину.
— Я думал, ты шутишь.
— Я не могу думать ни о чем, кроме этой машины, и вот теперь она может стать моей. Этот проклятущий автомобиль, которого здесь никто отродясь не видывал.
Даггетт еле сдерживал раздражение.
— «Мариттима–фраскати» — это игрушка для махараджи или для Техасского нефтяного барона. Парень! Пятьдесят шесть сотен долларов! Что у тебя останется на счете?
— Хватит на страховку и несколько баков горючего. — Кайе встал. — Если вы не хотите иметь со мной дела…
— Ты, должно быть, болен, — сказал Даггетт.
— Вы, мистер Даггетт, поняли бы, если бы выросли здесь, а ваши родители разбились бы насмерть.
— Вздор! Да что такого особенного в этой деревушке? Ты еще не пожил в городе. Как бы то ни было, для чего тебе эта машина?
— Эта машина чертовски много значит для меня — и как раз вовремя. Я собираюсь начать жить, мистер Даггетт. Так что в начале следующей недели, мистер Даггетт?
Послеполуденная тишина деревни была нарушена жужжанием стартера и благородным рокотом великолепного мотора.
Кайе погрузился в лимонно–желтое кожаное кресло нежно–голубой «Мариттима–фраскати», вслушиваясь в сладчайший шум, который следовал за каждым ласковым нажатием носка его ботинка. Кайе ослеплял чистотой, его волосы были только что пострижены.
— Не гони, пока не пройдешь тысячу миль, слышишь? — сказал Даггетт. У него было приподнятое настроение, пришедшее на смену удивлению от причудливого поступка Кайе. — Там под капотом — драгоценность высокой пробы, и лучше обращаться с ней по всем правилам. Первую тысячу — не превышай шестидесяти, потом до трех тысяч — не больше восьмидесяти. — Он засмеялся. — И не пытайся понять, на что она действительно способна, пока не проедешь на ней пять тысяч. — Он хлопнул Кайе по плечу. — Смири свое нетерпение, парень. Не беспокойся — все будет в порядке!
Кайе снова включил зажигание. Казалось, он вовсе не обращает внимания на собравшуюся вокруг него толпу.
— Как вы думаете, сколько таких во всей стране? — спросил Даггетта Кайе.
— Десять—двенадцать. — Даггетт подмигнул. — Не волнуйся. Все они в Далласе или в Голливуде.
Кайе спокойно кивнул. Ему хотелось выглядеть человеком, который сделал разумное приобретение и теперь, довольный вложением своих денег, собирается отвезти покупку домой. Он переживал прекрасный, радостный момент, но он не улыбался.
Он впервые выжал сцепление. Это было легко.
— Прошу прощения, — сказал он стоящим у него на пути. Он предпочел газануть, а не гудеть.
Когда Кайе вывел машину на шестиполосную магистраль, он перестал чувствовать себя самозванцем в этом мире. Он был такой же его частью, как облака и море. Со снисходительной усмешкой бога, путешествующего инкогнито, он позволил «Кадиллаку» с откинутым верхом проехать мимо него. Симпатичная девушка, сидевшая за рулем машины, улыбнулась ему.
Кайе слегка нажал на газ и пронесся мимо девушки. Он засмеялся, увидев в зеркало заднего вида, как она превратилась в пятнышко. Стрелка температуры поползла вверх. Кайе сбавил скорость «Мариттима–фраскати» и тут же простил себя. Только разок — можно рискнуть. Вот это жизнь!
Девушка и «Кадиллак» снова проехали мимо него. Она улыбалась и пренебрежительно указывала на крышку своего капота. Ей нравилась его машина. Она ненавидела свою.
У въезда на идущую по кругу дорогу к отелю, девушка посигналила, помахала рукой и свернула внутрь. «Мариттима–фраскати» последовала за ней, мурлыча при въезде на стоянку, будто она приехала домой. Человек в униформе помахал рукой, ласково улыбнулся и указал Кайе место рядом с «Кадиллаком». Кайе проследил, как девушка исчезла в вестибюле, каждым своим шагом приглашая следовать за ней.
Когда Кайе проходил по площадке, усыпанной белым гравием, на солнце наползло облако и, вздрогнув от неожиданного холода, Кайе замедлил шаг. Он снова почувствовал себя самозванцем в этом мире. Он остановился на ступеньках вестибюля и посмотрел через плечо на машину. Низкая, утонченная, пожирающая расстояние машина ожидала своего хозяина — Кайе Хиггинса.
Умывшись, Кайе спустился в прохладный вестибюль. Девушка в одиночестве сидела в угловой кабинке. Она, опустив глаза, развлекалась, играя палочками для размешивания коктейлей. В комнате не было больше никого, кроме бармена, который читал газету.
— Кого–то ищешь, сынок?
Сынок? Кайе показалось, что он въехал на «Мариттима–фраскати» прямо в бар. Хотелось надеяться, что девушка не слышала.
— Дайте мне джин с тоником, — сказал он холодно, — и не забудьте лайм.
Девушка подняла глаза. Кайе панибратски улыбнулся, у него было преимущество в лошадиных силах, на дороге.
Удивившись, девушка снова наклонила голову и вернулась к своим палочкам.
— Получай, сынок, — сказал бармен, ставя перед ним выпивку. Он схватил свою газету и уткнулся в нее.
Кайе сделал глоток, прокашлялся и сказал девушке:
— Хорошая погода.
Девушка будто бы и не слышала, что Кайе что–то сказал. Кайе обернулся к бармену, как если бы с самого начала обращался к нему.
— Вы любите ездить на машине?
— Иногда, — сказал бармен.
— Такая погода дает человеку почувствовать, что в самом деле можно выжать из его машины.
Бармен, не отвечая, перевернул страницу.
— Но я еще пока только укрощаю свою и не должен превышать пятидесяти.
— Полагаю, так и надо.
— Соблазн велик, если знаешь, что она точно делает сто тридцать.
Бармен раздраженно опустил газету.
— О чем это вы?
— О моей новой машине, моей «Мариттима–фраскати».
Девушка заинтересованно подняла голову.
— Ваше что? — сказал бармен.
— Моя «Мариттима–фраскати». Это итальянская машина.
— Название точно не американское. Вы у кого шофером?
— У кого я шофером?
— Ага. Кто ее хозяин?
— Как вы думаете, кто ее хозяин? Я ее хозяин.
Бармен снова поднял газету.
— ОН ее хозяин. Он ее хозяин, и она делает сто тридцать. Счастливый паренек.
В ответ Кайе повернулся к нему спиной.
— Хелло, — сказал он девушке и подумал, что сказал это слишком уверенно. — Как Кад обходится с вами?
Девушка засмеялась.
— Мой автомобиль, мой жених или мой отец?
— Ваш автомобиль, — сказал Кайе, почувствовав себя дураком, который не смог найти ответа поостроумней.
— Кады всегда хорошо со мной обходятся. Я теперь вас вспомнила. Это вы были в той миленькой голубой штучке с желтыми сиденьями. Я как–то не связала вас с той машиной. Вы с ней так не похожи. Как вы ее называли?
— «Мариттима–фраскати».
— М–м. Никогда не смогу это произнести.
— В Европе эта машина очень известна, — сказал Кайе. Все шло как по маслу. — Знаете, она дважды выигрывала гонки в Авиньоне.
