Юлия Набокова - Легенда Лукоморья.
К моему удивлению, выпуск лукоморских новостей на этом не закончился. Забава умудрилась набрать репортеров по всему царству, и теперь на тарелочке возник... Колобок. Большой хлебный шар с пронзительными угольками-глазками и вмятиной на месте рта. Пыльный и изрядно раскрошившийся.
— Пока некоторые сыры катаются в масле,— затараторил он,— я, особый гонец Колобок, с опасностью для жизни веду дневной и ночной дозор вокруг замка Кощея. Вот уже неделю катаюсь я вокруг да около высоких стен, затаиваюсь в канавах, залегаю на холмах. Солнце сушит меня безжалостными лучами, роса размягчает мою хрустящую корочку, вороны с голубями пытаются оторвать от меня вкусный кусочек, но меня так просто не остановишь! И вот что мне удалось узнать за эти дни: таинственный и ужасный Кощей живет в замке уединенно, гостей не любит и не привечает. За время моего дозора к воротам поодиночке подъезжали четыре богатыря. Трое вызывали Кощея на смертный бой, но ворота так и не открылись. Каждый из богатырей покрутился у ворот, погрозил Кощею палицей, постращал осадой, но ненадолго их хватило на палящем зное да на сильном ветру. Вскоре и след их простыл, и только я, отважный Колобок, остался нести свою нелегкую, полную опасностей службу. Но одному герою все же удалось прорвать оборону Кощея и проникнуть в замок. Несся он по дороге к замку, будто бы не видя преград на своем пути. И ворота дрогнули перед лицом храбреца и раскрылись. Хорош собой был всадник, по виду — настоящий царевич. Но налицо мне неизвестный. Никак, из заморского царства-государства.
— Эх ты, особый гонец! — с досадой крякнул кто-то из публики. — Хоть бы расспросил, кто таков, откуда?
— Да, поди, он в кустах в то время сидел и трясся от страху,— ехидно заметила какая-то баба.
— Неправда! — оскорблено взвился Колобок.— Я не успел на дорогу выкатиться, как царевич мимо промчался, даже меня не заметил.
— Точно, в кустах отсиживался! — загоготал какой-то детина
— А пока я до ворот докатился, они перед самым моим носом захлопнулись,— не поддаваясь на провокации, продолжил Колобок и, сияя торжеством, добавил: — Но я успел разглядеть его, Кощея!
Публика так и ахнула.
— Неужто? Да каков же он?
—Да говори уж, балабол, не томи,— прикрикнула на Колобка Забава.
— Кощей царевича во дворе встретил,— доложил Колобок.— Царевич только за ворота въехал, а Кощей уже коршуном ему навстречу спешит, загубить торопится. Сам из себя старый, иссохшийся, худой, длинный да нескладный. Борода до пояса, на голове — ни волоса. Зато на лбу обруч медный, что царская корона.
— Ишь ты, чего удумал! — протянул кто-то из сельчан..
— На лицо страшнь1йпрестрашный, продолжил Колобок.— Очи огнем злобным горят, под глазами чернота, вместо щек — впадины. Как будто и не человек он вовсе, а мертвец ходячий.
— Царевича жалко,— тоненько всхлипнула какая-то впечатлительная девица с алой лентой в косе.— Жив ли?
— Два дня уж прошло,— шумно вздохнул Колобок,— а ворота больше не открывались. Царевич таки не возвратился. Но я продолжаю нести свой еженощный и ежедневный дозор, и, как только появятся какие-то вести, вы узнаете их первыми!
Специальный агент Колобок с репортажем из замка Кощея исчез с тарелочки.
— Ну что, люди добрые,— громко окликнула хозяйка,— хороша ли сегодня забава?
— Ох хороша, хороша! — одобрительно загалдели собравшиеся.
— Только мало! — выкрикнул какой-то ненасытный зевака.
— Русалок давай! — потребовал какой-то парень, чем вызвал недовольный рев почтенных матерей семейства.
— Ишь охальник, чего удумал, на девок голых пялиться! — заохали кумушки. А их мужья, заметно оживившиеся при окрике паренька, вынуждены были прятать улыбки в кудлатые бороды и степенно кивать головой, внешне соглашаясь с позицией жен.
— Что ж,— Прищурилась Забава,— покажу вам тогда напоследок то, чего вы никогда в своей жизни не видывали.
Она щелкнула пальцами, и в блюдце вспыхнуло закатное солнце. Да так ярко, что многие с криком зажмурились, а когда отняли руки от глаз, то увидели верхушки деревьев, крыши домов; Синие ленты рек — Лукоморье с высоты птичьего полета. Мне такой вид был не в диковинку. При мысли о недавней Жесткой посадке, которую устроила нам строптивая ступа, я машинально потерла бок. А вот селяне восхищенно заохали и так и подались вперед, расталкивая друг друга локтями
— Гляди-ка, Это, никак, наше село!
— А вон Егоров дом!
— А вон наша изба!
— Маманя, Гляди, наша Буренка!
— Бабоньки, красота-то какая!
— И почему люди не летают, как птицы?
Изображение переместилось в сторону, побежали на экране поля, луга и деревни.
— Вот Неелово, — зашептались зрители, узнавая знакомые места.— А вон Костогрызово.
— А вон, кажись, Хвалево, у меня батя оттуда родом.
— Глядите, Удальцово! У нас там сват живет.
— Брешешь! Оно в другой стороне. Это ж Лиходеево!
— А вон Муходоево!
Изображение моргнуло, и местность изменилась. Лес рассекала широкая дорога, по которой двигались люди, а в стороне возвышался большой деревянный город, обнесенный высокой стеной.
— Златоград! — восхищенно выдохнули селяне.— Красота-то какая!
На блюдце сверкнули позолоченные башенки теремов, и я взволнованно подалась вперед. Что же там случилось в царском тереме, о чем не успела рассказать Агаша? И с чем придется столкнуться иду, когда завтра он прибудет в город?
Вдруг по земле забегали люди, на крепостную стену высыпали лучники, устремив в небо пики стрел. Изображение сделало лихой вираж, ушло в сторону от города и набрало скорость: леса, реки, озера, поля, деревни слились в один поток. Кто-то вскрикнул, у кого-то закружилась Голова, люди встревожено зароптали.
— Что же это такое?
— А теперь поглядите, чьими глазами вы смотрели на наше царство,— довольно ухмыльнулась Забава и сделала пасс рукой.
Изображение покачнулось, словно невидимая камера ушла в сторону, и блюдце отобразило трехглавого Змея Горыныча, кружащего над лесом и пышущего огнем.
Селяне потрясенно охнули.
— Жив, жив, Горилка! — охнула какая-то баба.
— А чего ему станется? — ответил ей мужской бас.
— Так Илья-богатырь еще по весне хвастался, что головы-то ему отрубил!
— Как отрубил, так и выросли,— хохотнул другой мужик.— Илья соврет, недорого возьмет.
Забава щелкнула пальцами и словно включила звук. Во дворик ворвался свист ветра, рассекаемого мощными кожистыми крыльями, и взволнованный гомон голосов:
— Р-разбойники! — грозно орал первый.— Сразу стрелять! Спалю!
— И ведь мы чего? — оскорблено вторил ему второй, тихий голос.— Мы ничего, просто мимо пролетали.
— Я лечу, словно легкое белое перышко, на двух крылышках у земли,— отвлеченно цитировал третий, звонкий голос.
— Спятил! — прикрикнул на него первый голос.— Зенки-то раскрой да на себя глянь. Какое перышко? Какое белое? Седина вон уже проклевывается, а ты все стихи шкандыбаешь. Тьфу, за что мне такое наказание?
— Седина в бороду, бес в ребро,— вставил свое слово второй голос.
— Я, может, образно выражаюсь! — обиженно возразил звонкий голос.— И бороды у меня нет.
— Правильно, нет. Иначе ты б ее давно спалил, дурила. Но ребро-то есть! — загоготал первый.— А ну, кто избушке Бабки-ежкиной стих писал и замуж звал?
— Так то ж по пьяни было! — засмущался третий голос.
— Зря отказался,— крякнул первый.— Представь только, какие б у нас детки пошли — летающие избушки с тремя крышами. Ха-ха-ха! — загоготал он.
— Хо-хо-хо,— вторил ему второй.
И вот уже люди во дворике заткнули уши от громоподобного хохота, который доносился из блюдечка.
Забава поспешила отключить звук, и тарелка показала Змея, который рухнул на холм и содрогался от смеха. Все так и прильнули к экрану, стремясь разглядеть Горыныча в подробностях. Заохали бабы:
— Вот же страшилище какое! Только гляньте, какие лапы!
— А крылья-то, крылья!
— А морды до чего отвратные!
И ничего не отвратные, не согласилась с ними я. Феликс, мой ручной дракончик, который в Вессалии остался, конечно, посимпатичнее будет. Но и Змей хорош: настоящий дракон, золотая чешуя искрится на закатном солнце.
— Урод! — выразила всеобщее мнение сельчан какая-то баба.
И тут Горыныч, словно что-то почуяв, замер, вытянул все три головы, и три пары глаз уставились на зрителей, как будто Змей и в самом деле всех видел.
— Ой, мамочки! — заголосила какая-то девчонка.
Горыныч облизнулся и дыхнул огнем прямо в центр блюдца. Зрители испуганно отхлынули в стороны, словно боясь, что на них прольется пламя. Кто-то из мужиков от удивления крепко выругался, кто-то из детишек заплакал. Все вскочили на ноги и заметались по двору, не обращая внимания на то, что изображение Горыныча уже исчезло, сменившись успокаивающим видом лесного озера.
