Терри Пратчетт - Ночная стража
Он неохотно подчинился. Рука вытерла его щеку и поднесла платок к свету.
— Темно-зеленый, — произнесла женщина. — Как странно. Насколько мне известно, Хэвлок, ты провалил экзамен по тайным перемещениям.
— Могу я спросить, как вы это узнали, Мадам?
— О, просто кое-кто все слышит, — легко ответила Мадам. — Кое-кому просто нужно приложить деньги к чьему-то уху.
— Что ж, это верно, — кивнул убийца.
— А почему как это произошло?
— Экзаменатор думал, что я мошенничаю, Мадам.
— А ты?
— Разумеется. Я полагал, в этом вся суть.
— И ты никогда не посещал его занятий.
— О, нет, посещал. Постоянно.
— Он говорит, что никогда тебя на них не видел.
Хэвлок улыбнулся.
— Мадам, а вы клоните к…?
Мадам засмеялась.
— Может, шампанского? — Раздался звук извлекаемой из ведерка со льдом бутылки.
— Благодарю, Мадам, но я откажусь.
— Как знаешь. А я буду. А теперь… докладывай, прошу.
— Я не могу поверить тому, что видел. Я считал его головорезом. И он действительно головорез. Видно, как его мышцы думают за него. Но он постоянно держит их под контролем! Мне казалось, я видел настоящего гения, но…
— Что?
— Он простой сержант, Мадам.
— Не стоит это недооценивать. Это очень полезное звание для нужного человека. Оптимальный баланс власти и ответственности. Кстати, говорят, что он читает улицы сквозь подметки своих ботинок, и потому оставляет их очень тонкими.
— Хмм. Ну, да, существует множество различных поверхностей, но…
— Ты всегда так серьезно относишься к подобным вещам, Хэвлок. Совсем не как твой отец. Подумай… мифологически. Он читает улицу. Он слышит ее голос, чувствует ее температуру, читает ее мысли; она говорит с ним сквозь его ботинки. Полицейские так же суеверны, как и другие люди. На все другие здания стражи сегодня напали. Да, люди Каченса подбили их на это, но еще больший урон нанесли злоба и глупость. Но только не на улице Паточной Шахты. Нет. Киль открыл дверь и впустил улицу. Хотелось бы знать о нем побольше. Мне говорили, что в Псевдополисе его считали медлительным, вдумчивым, разумным. А здесь он как будто бы расцвел.
— Я убрал человека, который пытался срезать этот бутон.
— Правда? Это не похоже на Каченса. Сколько я должна?
Молодой человек, названный Хэвлоком, пожал плечами.
— Остановимся на долларе, — произнес он.
— Очень дешево.
— Большего он и не стоил. Но я должен вас предупредить. Скоро вы захотите, чтобы я разобрался с Килем.
— Полагаю, подобный ему не станет связываться с такими как Ветрун и Каченс?
— Он на своей собственной стороне. Он сам по себе — осложнение. Вы можете решить, что лучше бы ему… перестать все усложнять.
Громыхание кареты подчеркнуло тишину, последовавшую за этим замечанием. Теперь они ехали по более богатой части города; здесь было больше света, а за соблюдением комендантского часа, введенного для бедняков, следили здесь менее строго. Женщина, сидевшая напротив убийцы, погладила кошку, что лежала у нее на коленях.
— Нет. Он послужит кое-чему, — произнесла Мадам. — Все говорят о Киле. В мире, где все движутся кругами, он идет прямым путем. А прямой путь в мире виражей позволяет случиться многому.
Она снова погладила кошку. Та тихонько взвыла. Она была рыжей и выказывала поразительное самодовольство, хотя порой и чесала свой ошейник.
— Кстати говоря, — добавила она, — что там случилось с книгой? Мне не хотелось показаться излишне любопытной.
— А, это был чрезвычайно редкий том, который мне посчастливилось достать. О природе маскировки.
— Этот тупой верзила сжег ее!
— Да. Повезло. Я боялся, что он попытается ее прочитать, хотя, — Хэвлок изнуренно улыбнулся, — кому-нибудь пришлось бы помочь ему с длинными словами.
— Она была ценной?
— Бесценной. Особенно теперь, когда она уничтожена.
— А. Важная информация. Может, что-то о темно-зеленом цвете. Ты мне не расскажешь?
— Я мог бы. — Хэвлок снова улыбнулся. — Но тогда мне пришлось бы найти кого-нибудь, кто заплатил бы за ваше убийство.
— Тогда не говори. Но, мне кажется, Собачатник — это очень неприятная кличка.
— Если твое имя Ветинари, Мадам, то ты просто счастлив отделаться Собачатником. Вы не могли бы высадить меня подальше от Гильдии? Я пройдусь по крышам. Хочу навестить одного тигра, прежде чем… ну, вы знаете.
— Тигра. Как интересно. — Она снова погладила кошку. — Ты уже нашел свой путь?
Ветинари пожал плечами.
— Я знаю об этом уже несколько лет, Мадам. Но теперь вокруг дворца выставлено с полполка. Четверо или пятеро стражников у каждой двери, а посты нерегулярно проверяются патрулями. Я не смогу пройти мимо них. Просто дайте мне возможность пробраться внутрь, и тогда те люди, что будут там, перестанут быть проблемой.
Кошка потеребила лапой ошейник.
— А может у нее аллергия на бриллианты? — промолвила Мадам. Она подняла кошку. — У моей кисоньки аллергия на бриллиантики?
Хэвлок внутренне вздохнул, ведь он все-таки уважал свою тетю. Ему просто хотелось, чтобы она немного разумнее относилась к кошкам. Он инстинктивно чувствовал, что если уж, обсуждая интриги, ласкаешь кошку, то она должна быть белой, с длинной шерстью. Но никак не старым рыжим оборванцем с периодическими приступами метеоризма.
— Так что с сержантом? — спросил он, вежливо отодвигаясь вдоль сиденья.
— Полагаю, мне стоит познакомиться с мистером Килем как можно скорее, — ответила она. — Может, его удастся обуздать. Все начнется завтра вечером. Э… ты не против, если я открою окно?
В тот же вечер Низз, пошатываясь, возвращался в свою комнату, неплохо проведя время в Общем Зале Старост, как вдруг заметил, что один из факелов погас.
С быстротой, которая удивила бы любого, кто не заметил ничего, кроме его раскрасневшегося лица и нетвердой походки, он выхватил кинжал и всмотрелся в коридор. Он уделил внимание и потолку. Везде были лишь серые тени, и ничего больше. Иногда факелы просто гаснут сами собой.
Он сделал шаг вперед.
Когда он проснулся утром в своей постели, то списал головную боль на какой-то низкосортный бренди. И еще, какой-то скот разрисовал его лицо в оранжевые и черные полоски.
Снова начался дождь. Ваймс любил дождь. В это время преступлений совершается меньше. Люди предпочитают сидеть дома. В самые лучшие ночи его службы шел дождь, а он стоял в тени под покровом зданий, втянув шею так, что между шлемом и воротничком почти ничего не было видно, и вслушивался в серебристый шелест дождя.
Однажды он стоял так тихо, так незаметно, что сбежавший от своих преследователей грабитель прислонился к нему, чтобы перевести дыхание. А когда Ваймс ухватился за него и прошептал на ухо «Попался!», тот чуть не наделал в штаны, от чего его дорогая матушка терпеливо отучала его лет сорок назад.
Люди разошлись по домам. Зашитого Щербина проводили до дома в Новых Сапожниках, где Фред Колон терпеливо пересказал случившееся его родителям, излучая неподдельную честность. Лоуни, наверняка, прослушивал шумы в подушке.
Дождь журчал в водостоках, и лил из пастей горгулий, и кружил в канавах, и заглушал все звуки.
Бесполезная это штука, дождь.
Ваймс взял бутылку лучшего имбирного пива миссис Арбитр. Он помнил его.
Газа в нем было больше, чем в аду, и потому оно пользовалось огромнейшей популярностью. Мальчишка, при должных тренировках, мог прорыгать весь первый куплет гимна города после одного-единственного глотка. А это очень важный признак твоего положения в обществе, когда тебе всего восемь лет.
Для этого задания он выбрал Колона и Вади. Он не хотел вовлекать юного Сэма. Вовсе не потому, что планировал что-то незаконное, просто оно и цветом и запахом напоминало что-то подобное, а Ваймсу не хотелось бы ничего объяснять.
Камеры были старыми, гораздо старше, чем здание над ними. Железные решетки были довольно новыми, но они не занимали все пространство. С другой стороны арки находились и другие подвалы, в которых не было ничего, кроме крыс и мусора, но, что очень важно, их нельзя было увидеть из этих камер.
Ваймс приказал пронести мертвого арбалетчика мимо них. В этом не было ничего такого. Полночь, мерзкая погода, вовсе незачем будит служащих в морге, когда есть холодный подвал.
В замочную скважину он следил, как тело проносят мимо камер. Это вызвало некоторое волнение, особенно у того, кого он первым притащил сюда. Другие двое казались людьми, что повидали много мерзостей, за которые платили деньги; грабеж, или убийство, или работа копов — для чего бы их не нанимали, звучало для них одинаково, и они научились не обращать особого внимания на смерть, только если это не их собственная.
Первый же начинал нервничать.
Ваймс прозвал его Хорьком. Его черная одежда была лучше, чем у других; кинжал был дорогим, а на его пальце Ваймс заметил серебряное кольцо в виде черепа Смерти. Другие двое были одеты невзрачно, а оружие их было не особенно красивым, но зато практичным.
