Терри Пратчетт - Пирамиды
Хотя воздух казался липким и тягучим, как резина, Верблюдок уже успел покрыть немалое расстояние, и копыта его мягко шлепали по утрамбованной земле спящих улиц города.
— Кажется, опять начинается, — сказала Птраси. — Пора закрывать глаза.
Теппик кивнул. Раскаленные колышущиеся стены домов снова пустились в пляс, а дорога то взмывала, то опадала, на что приличная твердая земля не имеет никакого права.
— Это вроде моря, — заметил Теппик.
— Никогда не была там, — покачала головой Птраси.
— Море — это… понимаешь, океан, волны…
— Мне рассказывали. За нами гонятся?
Теппик повернулся в седле.
— Не могу разобрать, — пробормотал он. — По-моему…
Отсюда ему были видны приземистая тяжелая громада дворца и Великая Пирамида на другом берегу реки. Пирамиду почти скрывали облака темного дыма, и все-таки то, что сумел различить Теппик, было невероятно. Он точно знал, что у пирамиды четыре стороны, теперь же он видел все восемь.
Казалось, Великая Пирамида то попадает в фокус, то выходит из него, и Теппик инстинктивно почувствовал, что это крайне небезопасно, когда речь идет о нескольких миллионах тонн камня. Он ощутил сильное желание оказаться как можно дальше отсюда. Похоже, даже такая тупая тварь, как верблюд, испытывала тот же позыв.
«Дельта в квадрате, — продолжал рассуждать Верблюдок. — Таким образом, давление размером k будет равно девяностоградусной трансформации в хи (шестнадцать делить на х, делить на ри), умножить на t для всех трех постоянных величин. Или четыре минуты плюс-минус десять секунд…»
Верблюд взглянул на свои большие копыта.
«Примем скорость равной галопу».
— Как ты его заставила двигаться? — только и успел спросить Теппик.
— Никого я не заставляла! Он сам. Держись!
Это было непросто. Надевая на верблюда седло, Теппик напрочь позабыл об остальной упряжи. Птраси вцепилась в несколько клочков шерсти на загривке. Теппику ничего не осталось делать, кроме как вцепиться в руки Птраси. Как он ни старался, его пальцы везде натыкались на теплую, податливую плоть. За весь долгий курс обучения Теппик не столкнулся ни с одним правилом или исключением относительно таких ситуаций, в то время как образование Птраси, казалось, было построено исключительно на подобных случаях. Ее длинные волосы хлестали его по лицу, издавая пьянящий аромат редких духов[22].
— Ты в порядке? — крикнул он. Слова унесло ветром.
— Вишу на коленях!
— Должно быть, непросто!
— Специально проходили!
Особенность верблюжьего галопа состоит в том, что, выбрасывая ноги как можно дальше, животное потом старается догнать их. Коленные чашечки Верблюдка щелкали, точно кастаньеты, а ноги его мелькали подобно крыльям ветряных мельниц. Промчавшись вверх по ведущей из долины дороге, он ринулся в узкое, с обеих сторон окруженное отвесными известковыми скалами ущелье, что выходило в бескрайнюю пустыню.
А позади, попав в тенета геометрических ловушек, мучительно пытаясь сбросить с себя ношу Времени, пронзительно выла Великая Пирамида. Оторвавшись от основания, становясь под прямым углом к земле, она безостановочно раскачивалась в воздухе и творила со временем и пространством нечто несусветное.
Верблюдок несся по ущелью, изо всех сил вытянув свою длинную шею; могучие ноздри его извергали пламя, подобно соплам реактивного самолета.
— Ему страшно! — взвизгнула Птраси. — Животные всегда чувствуют такие штуки!
— Какие?
— Ну там, лесные пожары и прочее!
— Здесь нет ни одного деревца!
— Ну, наводнения и… и всякие такие вещи! У них как бы природный инстинкт!
«…Фи равно тысяче семистам (и делить на v). Латеральное е делить на v. Равно промежутку от семи до двенадцати…»
Звук настиг их. Он был беззвучным, словно звон колокола из одуванчиков, бьющего полночь. Однако этот звук подавлял. Он прокатился над ними — бархатно удушающий, тошнотворный, как прогнивший сервелат.
И понесся дальше.
Верблюдок перешел на шаг — непростая процедура, требующая, чтобы каждая нога строго подчинялась отдельной инструкции.
Все вздохнули с облегчением.
Верблюдок остановился. В предрассветных сумерках он заметил несколько чахлых кустиков, растущих в расселине скалы.
«…Левый угол. X равен тридцати семи. Y равен девятнадцати. Z равен сорока трем. Ням-ням…»
Мир снизошел на укрывшуюся в ущелье троицу беглецов. Царящее вокруг безмолвие нарушали только бурчанье верблюжьего желудка да отдаленный крик пустынной совы.
Птраси неловко спрыгнула на землю.
— Да, — произнесла она, обращаясь к раскинувшейся перед нею пустыне, — задница у меня теперь — сплошной синяк.
Теппик спрыгнул вслед за ней, торопливо вскарабкался на тянущуюся вдоль дороги каменную насыпь и перелез через несколько известковых плит: отсюда было хорошо видно долину.
Вот только самой долины не было.
* * *Было еще темно, когда старший бальзамировщик Диль внезапно проснулся: все тело дергалось и зудело от предчувствия чего-то нехорошего. Выбравшись из постели, он торопливо оделся и откинул заменяющую дверь занавеску.
Ночной воздух был мягким, бархатистым. Сквозь стрекотание насекомых пробивался другой, еле слышный, но пугающий звук, похожий на шипение.
Именно он и разбудил бальзамировщика.
Дул несильный, теплый и влажный ветер. Туман курился над рекой, и…
Все пирамиды стояли погруженные во тьму.
Диль вырос в этом доме, в доме, принадлежащем семье старших бальзамировщиков уже не одну тысячу лет, и Диль видел свечение пирамид так часто, что обращал на него внимания не больше, чем на собственное дыхание. Но теперь пирамиды стояли темные и безмолвные, и безмолвие это казалось воплем, а темнота — пылала.
Но не это было самое худшее. Подняв расширенные от ужаса глаза к небесам над некрополем, Диль увидел звезды — звезды и то, к чему они лепятся.
Старший бальзамировщик пришел в ужас. Чуть позже, обдумав случившееся, он устыдился. «В конце концов, — подумал он, — меня предупреждали. Все правильно. Просто я впервые увидел все так, как оно есть. Но стало ли мне от этого лучше? Нет».
Шлепая сандалиями, он бросился бежать по улице, пока не добрался до дома, где жили Джерн и его многочисленная семья. Он стащил упирающегося подмастерье с общей спальной циновки, вытолкал на улицу, указал на небо и прошептал:
— Ну-ка, что ты там видишь? Джерн скосил глаза вверх.
— Вижу звезды, учитель.
— А как они там держатся, парень?
— Ну это несложно, учитель, — с некоторым облегчением ответил Джерн. — Всем известно, что звезды лепятся к телу богини Непт, которая изгибается… вот черт!
— Значит, ты ее тоже видишь?
— Мамочки, — прошептал Джерн и опустился на колени.
Диль кивнул. Он был человеком верующим. Как хорошо и спокойно знать, что боги есть. И как страшно понять, что они уже здесь.
Женское тело аркой изгибалось в небе, в переливах голубоватых теней, в водянистом свете звезд.
Оно было огромным, размеры его — межпланетными. Между грудями — двумя галактиками — тенью пролегла туманность, облако светящегося газа очертило плавную линию живота, в раскаленном, пульсирующем пупке рождались новые звезды. Нет, она не держала на себе небо. Она сама была небом.
Ее большое печальное лицо над горизонтом было обращено к Дилю. И Диля медленно пронзало неотвратимое осознание: немногое способно так поколебать веру, как то, когда мы отчетливо и ясно видим предмет наших верований. Вопреки расхожей мудрости, видение не есть вера. Как раз на видении вера и заканчивается — потому что больше в ней нет нужды.
— О-о-о! — простонал Джерн.
— Прекрати! — Диль ударил его по руке. — Прекрати и пойдем со мной.
— О учитель, что же нам теперь делать?
Диль оглянулся на спящий город. У него не было ни малейшего представления о том, что теперь делать.
— Мы пойдем во дворец, — решительно произнес он. — Может быть, все это козни, козни… козни темных сил. Так или иначе солнце должно взойти.
Диль двинулся вперед. Сейчас ему очень хотелось оказаться на месте Джерна, зубы которого громко стучали от ужаса. Подмастерье вприпрыжку, на четвереньках последовал за ним.
— Я вижу тени вокруг звезд, учитель! Вон там, видите? Там, у Края света, учитель!
— Это просто туман, мальчик, — заверил его Диль, не отрываясь глядя вперед и сохраняя осанку, подобающую Привратнику Левых Врат Натронской Ложи и кавалеру нескольких наград за заслуги в области шитья по телу.
— Смотри, Джерн, — указал он. — Смотри, солнце встает!
Оба застыли, глядя вдаль.
Джерн тихонько поскуливал.
Над горизонтом медленно, очень медленно поднимался пылающий шар. Его катил перед собой громадный навозный жук.
