Дмитрий Подоляк - Велики Матюки
– Ну и?
Старик издевательски медленно жевал. Было понятно, что он набивает себе цену, и я по опыту знал, что сейчас последует шуточный торг, после которого я окажусь ему что-нибудь должен. Проглотив, наконец, кусок бутерброда, Зиновий Маркович объявил:
– Женечка, а ведь вы запрашиваете у меня ценную информацию.
– И что же вы хотите взамен?
– А что вы готовы предложить?
Я порылся в кармане и выложил на стол перед стариком две шоколадные конфетки.
Кацапович посмотрел на угощение, затем поднял на меня наигранно недоуменный взгляд. Я хмыкнул, пошарил рукой в ящике своего стола и извлек из него бублик, невесть с каких времен валявшийся там под стопкой бумаг.
– Вот, с чаем можно. Помакать, – пояснил я.
Кацапович осторожно взял бублик двумя пальцами, брезгливо оттопырив мизинчик, и демонстративно постучал бубликом по столу.
– Молодой человек, вы что, издеваетесь? – он изобразил на своем лице незаслуженную обиду. – В каких гробницах вы нашли эту окаменелость? И кто из нас двоих теперь бо́льший жмот?
– Чего же вы от меня хотите?
– Заберите от меня эту бакалею, дома на елку повесите. Значит, так. Антивирус мне переустановите – это раз. Реестр почистите – это два. Интернет наладите – это три.
– Зиновий Маркович, вы – старый скупердяй, – шутливым тоном пожурил я коллегу.
– Да, я старый скупердяй, – охотно согласился Кацапович. – Старый и больной.
– Ваша информация столько не стоит, – продолжал я. – Я, конечно, помогу вам, но только из уважения к вашим сединам.
– Вот и ладушки. – Кацапович с готовностью поднялся, освобождая стул. Он устроился за моим столом, перетащив туда свой обеденный набор, и приготовился не спеша завершить обед под шахматную партию. Я занял его место и принялся за дело, ворча про компьютерные вирусы, срамные сайты, седину и беса в ребрах своего престарелого коллеги.
– Кстати, Зиновий Маркович, а откуда у вас такие способности к стихосложению? – поинтересовался я между делом. – Вот мне бы так!
– А что, завидуете? – рассеянно пробормотал Кацапович, занятый развертыванием индийской защиты. Он всегда разыгрывал именно индийскую защиту.
– Завидую, – честно признался я. – Там, у Гоманова, вы были неподражаемы!
– Вы мне льстите, Женечка, – пожурил меня Кацапович, но было заметно, что похвала пришлась старику по душе.
– Как вы это делаете?
– Что вы имеете в виду?
– Ваши стихи.
– Как Микеланджело. Он брал камень и отсекал все ненужное. А я беру русский язык и тоже отсекаю все ненужное.
– А меня научите?
– Да вы с ума сошли! Это же колоссальная работа! Это годы тренировок, Женечка! Вам это будет дорого стоить.
– А я и так у вас почти что в рабстве здесь.
– Так это – здесь! – протянул Кацапович. – Вот огород мне перекопать поможете.
– Перекопаю, чего уж…
– Отлично! Тогда вот вам первый урок. – Старик оторвался от игры, откинулся на спинку стула и закинул руки за голову. – Для начала вы должны научиться подбирать рифмы к любым словам.
– Ну, это просто, – сказал я. – Палка-галка, печка-гречка, мишка-книжка…
– Пакля, – вставил Кацапович.
– Что – пакля?
– Дайте мне рифму на слово «пакля», – терпеливо пояснил Кацапович.
Я подпер голову ладонью и задумался. Надолго задумался.
– Ну, что же вы заснули, Женечка? Простое ведь слово! – ехидничал старик.
Я молчал.
– Ладно, Женечка, пожалею вас, а то вы так просидите до моей смерти, и мой огород останется не вскопанным. Вы что же, «Незнайку» в детстве не читали? Еще никому и никогда не удавалось найти рифму на слово «пакля», – назидательно сообщил Кацапович. – Даже вашему покорному слуге. Кроме похабщины, конечно, но…
– Сакля, – перебил я старика.
– Что-что?
– Ну, сакля. Хижина у восточных народов, – пояснил я. – А еще ракля и шпакля.
– Это что еще за шпакля такая?
– Шпаклевка.
– Хм, допустим. А ракля?
– Ракиль. Инструмент такой. Для штукатурных работ.
– Знаете, а вы не такой бо́лбес, как я себе о вас думал! – не без уважения заметил Кацапович. – Раз так, поехали дальше. Вот вам, Женечка, второй урок: стихотворный пинг-понг.
– Это как?
– Это так. Один говорит фразу, а второй сочиняет свою, стараясь попасть в рифму и в размер. Ну-ка, дайте мне свою фразу. Только не очень длинную.
– О чем?
– О чем угодно!
– Ну, это… – Я искательно повертел головой по сторонам и остановил взгляд на мониторе. На нем была забавная заставка: по дну моря в окружении стайки мелкой рыбешки ехал водолаз на ржавом тракторе.
– У вас на заставке смешной водолаз…
– И плавает рыбка методом брасс! – моментально срифмовал старик.
– Ух ты! – восхитился я.
– Теперь вы попробуйте. Вот вам фраза: на клетке е-восемь черный король.
– И плавает рыбка методом кроль, – парировал я, удивляясь самому себе.
– Ловко! – похвалил меня Кацапович. – А вы не так уж безнадежны, Женечка!
– Это было несложно, Зиновий Маркович, – заметил я. – А вот как научиться, чтобы еще и со смыслом, а?
– О, об этом не заботьтесь! – ответил Кацапович. – Открою вам маленький секрет: чем больше бессмыслицы будет в ваших стихах, тем более глубокими будут их находить ваши читатели. Они сами станут выискивать в них аллегории и скрытые смыслы. И даже находить!
– Да ладно вам!
– Женечка, вы еще слишком молоды! Понимание некоторых вещей только с возрастом приходит! Поверьте моему опыту, Женечка!
В кабинет ввалился круглый как аэростат и красный как помидор Иван Ильич Булда по прозвищу Кукрыникс – сотрудник газеты, ответственный за передовицы. Несколько месяцев назад в погоне за прибавкой к окладу Булда вызвался рисовать в газету карикатуры на тему международных отношений, за что, собственно, и получил от коллег свое прозвище. Иностранные политики изображались им в виде гротескных буржуев времен Антанты, и поначалу такой его стиль вызвал у Гоманова справедливое недоумение. Но Булда сумел убедить шефа, что именно такой подход как нельзя лучше отражает неизменность западной геополитической парадигмы. В действительности же все объяснялось тем, что Булда тайно паразитировал на толстом иллюстрированном сборнике «Мастера советской политической карикатуры», срисовывая оттуда своих персонажей. Эта его курьезная афера раскрылась мною совершенно случайно. Однажды вечером, проходя мимо редакции, я заскочил к себе в кабинет за забытым зонтиком. В редакции кто-то трудился сверхурочно, и, к моему удивлению, это оказался Булда – личность, принципиально несовместимая со сверхурочными работами. Распластавшись брюхом на столе и высунув кончик языка, Булда с великим старанием срисовывал карикатурного Черчилля. Он был настолько увлечен своим занятием, что сразу и не заметил моего появления. Застигнутый врасплох, Булда почему-то сильно смутился. И без того красные его щеки густо побагровели, и он, конфузливо пряча глаза, попросил сохранить увиденное мною в тайне. Разумеется, мне пришлось взять на себя обет молчания, но, надо сказать, молчание давалось мне очень нелегко.
– Здорово, кореги! Приятного аппендицита! – бодро пожелал Булда. Ко всему прочему у него был забавный дефект дикции – вместо «л» Булда выговаривал «р».
– Здравствуйте немножко, господин Бурда, – сухо ответил Кацапович.
Я тоже пробормотал что-то приветственное. Я давно заметил, что Булду Кацапович недолюбливал. Дело было в том, что Иван Ильич частенько разыгрывал своего коллегу. Розыгрыши эти были грубоватыми, иногда жестокими, но всегда очень смешными. И не так давно Булда очередной раз зло подшутил над стариком: подложил ему в портфель кирпич. Ничего не подозревавший Кацапович поволок этот кирпич на фестиваль юмора в Автюки[3], сетуя всю дорогу, что стареет и силы уже не те. Подмена обнаружилась лишь в самый последний момент, когда старичок вышел на сцену читать свои сатирические басни. И пока он растерянно вертел в руках злополучный кирпич, зрители бились в истерике. Право же, у Зиновия Марковича были все основания дуться на шутника.
– Зяма, а ты видер, что с курсами варют творится? – вкрадчиво полюбопытствовал Булда.
Кацапович молча кивнул.
– Зяма, а что дерать? Сдавать ири покупать?
– А почему ты этот вопрос мне задаешь?
– А кому мне его задавать? Кто у нас еврей?
– Я не у вас еврей. Я сам по себе еврей, – проворчал Кацапович. – Свой собственный.
– Ну, хорошо, скажи, ты что бы сам по себе дерар?
– Я бы… – Зиновий Маркович откусил от бутерброда, задумчиво пожевал и шумно втянул в себя глоток чая. – Я одну половину сдал бы, а на вторую бы купил. Только откуда у дедушки трудодни…
– Кто бы прибеднярся! – буркнул Булда и повернулся ко мне. – А как дера у мородого специариста?
