Андрей Синицын - Новые мифы мегаполиса (Антология)
Андрей усмехнулся. И шагнул через порог, небрежным жестом прикладывая капсулу к виску.
Как револьвер с последним патроном.
Нахватался театральщины, брезгливо подумал он.
Джер-пятый
Закат растекся пылающей лужей в облачных берегах. Завтра, возможно, прольется дождь — но кто знает свое завтра?
А ночь обещала быть теплой.
Джер шел по бульвару, безлюдному в этот час. Ни одного прохожего — только он сам. Приятно оттягивал плечи рюкзак с баллончиками. Слева пыхтели, поднимаясь в горку, машины. Справа урчали, спускаясь под горку, другие машины. Два потока автомобилей — бампер в бампер, след в след, грея воздух моторами, злобно гудя от бессилия прибавить скорость. Тех, что справа, Джер обгонял.
Прямо перед ним был закат. Джер спускался в закат — но солнце проваливалось под землю быстрее.
Когда бульвар оборвался, распахнув перед Джером площадь, настали сумерки. Джер перешел на левую сторону площади, оставил позади освещенные и охраняемые места, свернул во дворы. Поворот наугад, второй, третий… Джер остановился и огляделся.
Чахлый фонарь освещал проезд между домом и гаражами — не двор, не улица, нечто промежуточное. Глухая стена, стык домов — с одной стороны. Крашенная в помоечно-бурый цвет стенка ближайшего гаража — с другой; а дальше — какой-то ангар, а за ним бетонный забор, уходящий в унылую перспективу.
То, что надо.
Поперек проулка, блокируя движение вглубь, к ангару, сгрудились три мусорных бака. Два были наполнены и переполнены, свидетельствуя, что в районе налажено производство и бесперебойные поставки мусора — но не его экспорт. Третий бак жалобно лежал на боку, обнажив пробитое днище.
С него-то Джер и начал.
По правде, ему было безразлично, с чего начать.
Джер опустил рюк на тротуар, вынул баллончики и мелки.
На сине-ржавом боку изувеченного бака, внизу, он мелками нарисовал кустики травы и несколько одуванчиков. Одуванчики были большие и желтые, а один уже отцвел, запушистился — и от легкого ветерка от него оторвались, поплыли по синему фону парашютики семян. По ребру бака вверх вскарабкался плющ, заплел угол затейливыми побегами, разбросал листья в форме сердечка.
Ну и хватит. Быстрым движением, одновременно небрежным и точным от сотен повторений, он вывел маркером «GeR», в один штрих добавил щегольской апостроф вверху — и перешел к гаражу.
Около самой стенки росло хилое одинокое деревце. Не раздумывая, Джер взялся за баллончики с нитроэмалью. Выбрал зеленую краску, привычно встряхнул баллончик. Брызнул на землю — проверить, не перекошен ли кэп и равномерно ли спрэит. И перестал замечать, что у него в руках.
Средства и техника исполнения рисунка — нечто сродни умению держать ложку и вилку и не пытаться хлебать суп ножом. Да, нужен навык, чтобы сделать ровной заливку. Но когда ремесло освоено, граффер думает не о баллончиках, а о смысле рисунка.
Джер превратил пустую плоскость в заполненное пространство. В нарисованной глубине открылся вид на аллею, усаженную деревьями. Кто-то прогуливался там, вдалеке — взрослый с ребенком вроде бы, но точно не разобрать. На передний план выбежала дворняга — хвост вверх, нос к земле, деловитая целеустремленность. Молодые деревца зеленели дружно, охваченные порывом весны, — и дерево перед гаражом словно встряхнулось, почувствовав поддержку, расправило свежие листочки.
Джер оценил придирчиво, как выглядит деревце на фоне аллеи — уже не жалкий прутик-одиночка, а полномочный посол в трехмерность. Кивнул, соглашаясь с результатом.
Закашлялся. Снова он позабыл закрыть нос и рот хоть чем-нибудь, надышался отравы… Плевать. Джер забросил пустые баллончики на верх кучи мусора в баке и перешел к дому напротив.
Эта задачка была посерьезнее. Но не так, чтобы слишком.
Примерившись, Джер расчертил стену косыми линиями. И снова плоскость послушно обернулась пространством — будто давно была готова к этому и лишь ждала касания его мелка. В новорожденную перспективу устремилась улица. Прямая и широкая, она вела за горизонт, и светлое голубое небо распростерлось над ней, а над крышами дальних домов выгнулся небесный мост радуги. На этой улице не было одинаковых скучных домов, каждый отличался от соседнего — своим, наособицу, крылечком, или башенками на крыше, или затейливым эркером.
Два ближних дома были видны в подробностях, двухэтажный справа, трехэтажный слева. В правом на балкон второго этажа карабкались потешные каменные обезьянки; левый отличала застекленная веранда-оранжерея, створки высоких окон были распахнуты по причине ясной погоды, и хозяйка дома протирала стекла, улыбаясь своим мыслям…
Здесь жили хорошие люди.
Парой штрихов Джер добавил на стену дома с обезьянками детский рисунок — человечка и солнце. Граффити внутри граффити, легкая шалость творца. Вздохнул, отступил на два шага. Бывшая глухая стена теперь вела в другой мир — пусть нереальный, зато счастливый.
Джер перешел к стенке ангара. Некрашеный металл — трудная поверхность. Тем и заманчивая. Он вытащил из кармана тряпку, из рюкзака — флакон с растворителем, щедро смочил ткань и быстро протер участок поверхности. Стремительно испаряясь, ацетон холодил пальцы.
Минуту Джер стоял, глядя на металлический, выпуклый, огромный бок и ощущая, как поднимается внутри волна сопричастности. Выпуклость, чуждая привычно плоским поверхностям и прямым углам нашей цивилизации, представилась ему гранью иного пространства, стыком миров. Кто-то явно хотел заглянуть к нам оттуда, давил всем весом, прогибал стенку…
Джер нарисовал дыру. Черную большую дырищу с отогнутыми краями — металл был разодран, как жесть консервной банки, и с той стороны вырвалась в наш мир огромная когтистая лапа. Вырвалась, проскребла борозды в металле и замерла. А повыше — насколько хватило роста — и подальше от первой дыры Джер нарисовал вторую. Из нее смотрел огромный, желтый, с горизонтальным зрачком, неожиданно не страшный, а любопытствующий глаз.
А на заборе Джеру рисовать расхотелось. Лишь на одной из бетонных секций он задумчиво изобразил переплетение букв и цифр в стиле техноджангл. Суставчатые стебли бамбука плавно переходили в серые трубы с заклепками на стыках, одна труба протекала — и капли воды орошали остренькие листья бамбука, а в самом низу рисунка набежала лужица… Буквенно-цифровая комбинация была случайной — рандомно сгенерированный пароль в другую реальность.
Новое понимание неотвратимо рождалось в Джере, рвало сознание изнутри — как та, не враждебная, но безжалостная лапа дракона.
Еще немного…
Закусив губу, Джер привалился спиной к забору.
Он увидел…
Он увидел ГОРОД.
В единой нестерпимой вспышке озарения ему предстали острые шпили, устремленные в небо, и широкие улицы, полные света, бесшумных машин и смеющихся людей. Джер увидел город на перекрестке времен и пространств, живущий в мире с собой, со своими обитателями — и с внешними соседями. Мегаполис, полный любви, а не ненависти. Город, каким он должен быть.
Слезы навернулись Джеру на глаза. Сквозь их дрожащую пелену он по-новому глянул на преображенный им кусочек старого города, на рисованные окна в другой, прекрасный мир.
Все, что делал и сделал он до сих пор, явилось Джеру в ином освещении, в правильной проекции.
Что может он — не финансист, не политик? Граффер — и то без команды. Художник-одиночка.
Только лишь рисовать.
Рисовать!
Заполнить своими граффити грязные, тусклые стены тоскливого обиталища мертвых людей. Показать им жизнь — такой, какой она должна быть. И тогда, возможно…
Время обернется вспять. Дождь напоит мертвую розу, и она оживет, и бабочка прилетит из-за двери, и люди поймут, как надо быть.
Подхватив рюк, Джер заспешил прочь, дальше. Ночь коротка — а он хотел, чтобы утром они увидели… повсюду… и не смогли не заметить…
Пересохло во рту. Горело в горле. Безжалостно стучало в висках.
Задуманное тобой — одному не под силу, трезво подумал кто-то внутри Джера. Для этого нужно много, слишком много тебя. Одиночка — ты надорвешься. Сойдешь с ума.
Ну и пусть, упрямо ответил Джер.
Он бежал.
В этом городе было довольно глухих стен и заборов. Глухих, немых и незрячих. Даже много. Даже чересчур.
На серой стене казенного учреждения Джер нарисовал фонтан, весело разбрызгивающий воду, и воробьев, прилетевших ее пить.
По забору трамвайного парка Джер отправил гулять чинную цепочку розовых слонов. Каждый слон держался хоботом за хвост предыдущего. Вслед за ними ехал маленький трамвай того же цвета.
На глухой стенке кирпичного дома Джер изобразил балкон. На протянутых бельевых веревках сохли детские вещи. Крошка черный котенок сидел на пороге балконной двери.
