Терри Пратчетт - Шляпа, полная неба
— Вот как надо делать сыры! — воскликнула Тиффани. — Подумать только, я, как последняя идиотка, тратила годы на то, чтобы научиться их делать обычным способом, который отнимает столько сил! Настоящая ведьма не опускается до всей этой возни! Почему мы барахтаемся в грязи, тетушка Вровень? Почему мы шляемся по округе с пучками трав и перевязываем раны вонючим старикам? Почему нам платят яйцами и черствым печеньем? Аннаграмма глупа, как пробка, но даже она понимает, что так не должно быть! Почему мы не используем магию? Чего мы боимся?
Тетушка Вровень попыталась улыбнуться.
— Тиффани, дорогая, мы все через это прошли, — проговорила она, и голос ее дрожал. — Хотя и не таким… взрывным образом, должна сказать. А почему мы не используем магию… просто потому, что это опасно.
— Да так говорят детям, когда хотят их запугать! — сказала Тиффани. — Нам навешали лапши на уши, чтобы мы боялись! «Не ходи в большой дремучий лес помогите, там тебя съедят», — твердят нам. А на самом деле это большой дремучий лес должен нас бояться. Я ухожу!
— Пожалуй, тебе и правда лучше уйти, — слабым голосом проговорила тетушка. — До тех пор, пока не научишься себя вести.
— Я не обязана все делать по-вашему! — прорычала Тиффани и хлопнула дверью.
Тетушкина метла стояла у стены поблизости. Тиффани остановилась и уставилась на нее, лихорадочно размышляя.
Вообще-то она старалась держаться подальше от метлы. Однажды тетушке удалось уговорить ее на тренировочный полет. Тиффани тогда сидела на метле, вцепившись в нее руками и ногами, а тетушка бежала одновременно справа и слева, придерживая привязанные к метле веревки и подбадривая девочку. Когда Тиффани вырвало в четвертый раз, пришлось прекратить.
Но ведь это было раньше!
Тиффани схватила метлу, перекинула ногу… и обнаружила, что вторая нога намертво приклеилась к земле. Она попыталась заставить метлу подняться выше, та бешено закрутилась в воздухе, и когда непослушная нога наконец оторвалась от земли, метла перевернулась и Тиффани повисла на ней вверх тормашками. Пожалуй, не самая подходящая позиция, чтобы гордо улететь в сверкающую даль.
Тиффани тихо проговорила:
— Нет, я не стану учиться летать на тебе. Ты сама научишься возить меня. Иначе на следующий урок я прихвачу топор.
Метла приняла нормальное положение и плавно поднялась в воздух.
— То-то же, — сказала Тиффани.
Она больше не чувствовала страха — только нетерпение. Земля стремительно проваливалась вниз, но Тиффани это ничуть не волновало. Если у этой земли не хватит ума держаться подальше, она, Тиффани, так ей врежет…
Когда метла улетела прочь, в траве раздался шепот:
— Ах, все понапрасну, Явор! Опозднявили мы. То ж не карга, то ж роевник был!
— Ах-ха, а ты ту ножину зырил? Нашая мал- мала карга ишшо держится, хдей-то там, внутре. И пока хоть мал-мала толика ее держится, роевнику не победнуть! Вулли, а ну кык прекратил яблоксы тырить!
— Звиняй, Явор, токо с роевником драке — пусто дело. Это ж все одно что с собой: чем больше ты его драке, тем больше он тя жракс. А когда он сожракс всего тя…
— Ежа тебе поперех, Грамазд Йан! Не бывать этому…
— Раскудрыть! Грамазда карга топс-топс!
Половина тетушки Вровень вышла в искалеченный бурей сад.
Она посмотрела вслед удаляющейся метле, покачала головой.
Тупа Вулли ее появление застало на открытом месте — он как раз пытался утащить упавшее яблоко. При виде карги Фигль кинулся бежать, и сбежал бы, не попадись ему на пути глиняный садовый гном. Туп Вулли с разбегу налетел на истукана, закачался и попытался собрать разъехавшиеся глаза в кучку. Перед ним маячил кто-то большой, пузатый, с пухлыми красными щеками. Вулли так разозлился, что не услышал стук садовой калитки и тихие приближающиеся шаги.
Когда приходится выбирать — бежать или сражаться, Фигли недолго думают. Собственно, они вообще не думают.
— Ты че разухмылялся, рожа хомяцкая, а? — взъярился Вулли. — Че, ежли у тя удудочка, так ты сразу крутняк, ах-ха?
Вцепившись в острые розовые уши гнома, он что было сил врезал головой врагу по носу. Нос оказался глиняный и довольно твердый. Разбить-то его Вулли удалось — мало что устояло бы на его месте, — но и сам Фигль растерял боевой задор и двинулся по кругу, спотыкаясь.
Тетушку Вровень, которая бросилась к нему от крыльца, он заметил слишком поздно. Вулли метнулся в другую сторону — и влетел прямо в руки опять-таки к тетушке Вровень.
Ее пальцы сомкнулись вокруг него.
— Видишь ли, я ведьма, — сказала тетушка, — и если ты сию секунду не перестанешь брыкаться, я подвергну тебя самой страшной пытке на свете. Знаешь, какой?
Туп Вулли в ужасе покачал головой. Хватка у тетушки была стальная — давали о себе знать долгие годы жонглирования. Пикеты в траве до боли навострили уши.
Тетушка Вровень поднесла пленника чуть ближе к лицу:
— Я отпущу тебя прямо сейчас, не дав попробовать двадцатилетнего односолодового «МакАбра», бутылка которого стоит у меня в буфете.
Явор Заядло выскочил из укрытия.
— Ыть, хозяйка, да что ты за человечина така! Неужли в тебе нет ни капелюхи добросердия, чтоб так одеваться? — заорал он. — Ах ты, така-сяка бессердна карга… — Он осекся.
Тетушка Вровень улыбалась. Явор Заядло оглянулся, швырнул меч в траву и в сердцах воскликнул:
— Да раскудрыть его все!
То, что на языке Нак-мак-Фиглей ведьма зовется каргой, еще не означает, что они не уважают ведьм. А эта карга выставила для приема гостей большой каравай хлеба и целую бутылку виски. Такую хочешь не хочешь, а зауважаешь.
— Разумеется, я слышала о вашем племени, да и мисс Тик про вас обмолвилась, — говорила она, глядя, как Фигли едят, а это зрелище само по себе требует крепких нервов. — Но я думала, вы просто миф.
— Ну, ежли ты, хозяйка, не против, мы б лучше мифой и останулись. — Явор Заядло сыто рыгнул. — Нам и так архиолухи почем здря докучают, все норовят кургансы нашие разрытить, токо фоль- хлорных дамочек с кистями-красями и не хватает.
— И вы присматриваете за фермой Тиффани, господин Заядло? — спросила ведьма.
— Ах-ха, призыриваем, и совершенно бескоры- стенно, — гордо заявил Большой Человек.
— Ах-ха, токо мал-мал яек берем, да яблоков, да одежонки старенной… — подхватил Туп Вулли и осекся под яростным взглядом Явора Заядло. — Эт’ был тот сам рядь, когды мне не надыть было раззевывать мой жиренный рот, ах-ха?
— Ах-ха. Тот-сам. — Явор Заядло снова обратился к тетушке Вровень: — Мож, мы и цапнем случаем че-нить этакое, че плохо полеживает…
— В подзамоченном шкафе, впример… — радостно вставил Вулли.
— …такое, об чем не схватятся, но в отплату мы призыриваем за буранами, — закончил Явор, одарив брата еще одним яростным взглядом.
— Так вы и погодой можете управлять? — спросила тетушка Вровень, постепенно впадая в то состояние общей растерянности, которое рано или поздно настигает любого в ходе беседы с Фиглями.
— Явор Заядло имел в виду баранов, — пояснил Ой-как-мал Билли Мордаст.
Гоннаглы чуть лучше прочих пикетов владеют языками.
— Ах-ха, дык я и грю, за буранами, — кивнул Явор Заядло. — Вобсчем… оно так, мы призырива- ем за фермсой. Наша мала грамазда карга — карга холмов, как бабка ее, — добавил он с гордостью. — Эт’ чрез нее холмы бум-бум, что они живы.
— Ясно. А роевник, про которого ты говорил, это?..
Явор замялся:
— Я ни бум-бум, как про его по-карговски рас- толконуть. Вон пусть Ой-как-мал Билли Мордаст сказанет, он словей длиннявых кумексает.
Билли нервно сглотнул.
— Про роителя говорится в старинных балладах, хозяйка, — сказал он. — Он кык… кык разум без тела, только он сам по себе думать не может. Сам по себе он просто комок страха, и нипочем не умирает. И он… Он кык… — Крохотное личико гон- нагла перекосилось от умственных усилий. — Ну, такие штуки, еще на баранах бывают…
Те Фигли, кто не был занят едой и питьем, попытались ему помочь:
— Роги?
— Шерсти?
— Хвостья?
— Ноги?
— Тубуреты? — Это был Туп Вулли.
— Кровососки, — вспомнил наконец Билли.
— Хочешь сказать, он паразит? — догадалась тетушка Вровень.
— Ах-ха, и уж как поразит — так только держись, — согласился Билли. — Роитель, он тихой сапой в балду забирается. Ищет человеков помогучее, королей там, волшебников, вождей всяких. А в совсем древнющие времена, когда людей еще не было, он забирался в головы к зверям. Самым сильным таким зверям, с огроменными зубищами. А как найдет тебя, забирается тихо в голову и становится тобой.
Фигли притихли и уставились на тетушку.
— Становится тобой? — переспросила она.
— Ах-ха. Все, что ты знаешь, все, что помнишь, — он тоже знает и помнит. И вообще все твое теперь его. Только… он тебя меняет. Много силы дает, а тебя самого себе забирает и превращает в себя. И последняя малость, которая все еще ты… Она, мож, долго драться будет, но роитель станет все откусывать и откусывать понемногу, пока от тебя одно воспоминание не останется.
