Константин Лишний - Космиты навсегда
— Ето очьень циньично, — сказала Герда.
— Доктор обязан быть циничным, если он будет искренне сочувствовать пациентам, то падет жертвой «сострадательного состояния», а кому это надо? Кому надо превращать чужие страдания в свои собственные? И вообще! Нет на свете ни чужого горя, ни чужих детей, но не потому, что их не существует, а потому, что всем на эти материи наплевать. Подобное утверждение не распространяется лишь на мать Терезу.
— Как говорят в Одессе: «Не делайте ваши проблемы нашими». Это имеется в виду?
— Оно… А еще эндорфины выделяются в кровь при любых видах экстремального спорта…
— Так что? Один поход к стоматологу заменяет восхождение на Эверест?
— В точку, — кивнул Похмелини. — А помимо экстрима и страха эндорфины выделяются при ритмических сокращениях мышц, поэтому в моде дискотеки с музыкой типа сплошной барабан бум-ца-бум-ца-бум-ца. Попрыгаешь с полчасика на танцполе и прибалдеешь, даже без всякого экстази.
— Экстази — эмулятор счастья? — спросил я.
— Эмулятор действия эндорфинов! Но ничего страшнее этой дряни в мире наркотиков нет! Это хуже героина! В результате даже однократного приема экстази можно заполучить органическое повреждение мозга и навсегда остаться дураком. Понял, волосатый?! — Доктор развернулся и прожег меня суровым взглядом.
— А чего сразу я? Я вообще в химию не верю! Мне больше по душе индуска мать Тереза! Ее ведь в миру зовут Агнес Ганжа — значит свой человек…
— Спору нет, — согласился док. — Толковая старушенция, да и ганж в Индии знатный произрастает… Хи-хи…
— Доктёр, а шьто фи есть гофорьить прё ритмичиский сокрачений? — невинно поинтересовалась Герда, завлекательно хлопая глазками…
Никогда мне не понять женщин, серьезно ли они говорят? Верят ли в то, что говорят? Может, издеваются? Может, паясничают? Что вообще они творят — неразрешимая загадка! И не решить ее ни Платону, ни Пифагору, ни Пармениду, ни Аристотелю, ни Сократу! Даже если эти древние умники призовут на помощь мудрейшего Эдварда Радзинского — все ровно дохлый номер, к консенсусу не придут. Будут дергать друг друга за бороды и кудри, рвать туники, лупасить диалектикой в голову, анамнезисом по заднице, идеей блага по мордасам, а софистикой по горбу…
— Про ритм и темп тебе волосатый расскажет, — сказал Похмелини, а я утвердительно закивал головой. — Селезенкой чую…
О том, как не удалось спокойно распить горилку «Первак»
Ближе к вечеру мы достигли пределов Украины — об этом я догадался, когда машина проехала мост, перед которым стояла табличка «Река Уж», значит; уже и до Киева не слишком далеко…
— Корчма! — воскликнул док и начал съезжать с трассы. — Подзакусим!
— О нет… — пробурчал я себе под нос.
То, что все это закончится очередной пьянкой, я не сомневался. Стоит мне остаться в этом мире на одном месте больше пятнадцати минут, как сразу в руках оказывается выпивка и стопки, а уровень алкоголя в крови взлетает до показателей, близких к летальным… Надо драпать из этого мира на фиг! И побыстрее!
Доктор припарковал катафалк у двухэтажного терема, сложенного из сосновых стволов, и мы вылезли из машины. Корчма называлась «Иван Подкова», на первом этаже находился просторный зал метров пятнадцать в длину с парой десятков столиков, в дальнем конце зала расположилась массивная стилизованная барная стойка из неструганых бревен. Ничего такой гадюшник, в моем вкусе. Никакой дрянной музыки, типа шансона, совсем немного посетителей, уютно и тихо…
Мы расселись поближе к стойке, заказали комплексный обед, и шустрый дородный официант в вышиванке лихо застелил новую скатерть и уставил наш столик национальными украинскими блюдами: борщ, залитый в хлебину, галушки, вареники, дымящаяся колбаса, картопля со шкварками, свежие помидорчики и огурчики, зеленый лук, хлеб домашней выпечки и сало, нарезанное толстыми ломтиками. Посреди стола, на почетное место был поставлен большой запотевший графин мутной жидкости.
— Что в графине? — спросил я.
— Горилка «Первак», — ответил официант. — Щоб стояв у кожний хати.
— Аминь! — воскликнул я и принялся разливать водку по стопкам. Похмелини я не налил, но он устроил истерику, так что пришлось наливать и ему. Мы выпили, и я заставил всех закусить исключительно борщом! Наипервейшая закуска в природе! Невежды и придурки думают, что борщ — это вязкая дрисня в тарелке. Болваны! Горячий густой борщик, да с чесночком, да с домашним хлебчиком, да под хорошую водочку — непревзойденная закуска! А икру красную, черную и заморскую баклажанную впридачу можно смело слить в унитаз!
По мере того как мы выпивали по маленькой и славно закусывали, Похмелини все больше и больше тянуло рассказывать всякие истории.
— Марыя хоть и дура, но работать более-менее умеет, — сказал он. — А вот была у меня другая дура, Галя. Совсем безрукая! Я ей говорю: беги в гастроном за коньяком, а она ни в какую! Нет и все, не пойду! Куда это годится, разве это работа? Работать в медицине и не освоить манипуляцию покупки алкоголя в гастрономе? Это вопиющая некомпетентность! В медицине без этого навыка никуда. Мы, доктора, завсегда у спиртов тремся… Уволил ее к чертям собачим.
— Так подай в министерство образования рацпредложение, пускай предмет «хождение в гастроном» введут в курс обучения медсестер.
— И подам! Сидят там яйцеголовые академики, учебные планы строчат, а самый главный навык обходят вниманием! Они там что? Трезвенники великие? Как бы не так! Знаю я этих академиков, у них там вообще не Министерство образования, а подпольная наливайка! После каждого «ученого совета» вытрезвиловки забиты академиками, допившимися до белочки… Я только поэтому в науку и не пошел, мне и так весело. Работа сама по себе скучная, но я не скучаю, ввожу новые методы…
— Да… — сказал я, вспоминая прием у этого доктора. — Это что угодно, но не скука…
— Всякое бывает. Помню, еще при Гале, один комсомольский вожак со стоматологическими наклонностями жену в неверности уличил, и зубы ей пересчитал. Она ко мне на лечение пришла, я пять часов реставрацией целостности фронтальных зубов занимался, уже почти достиг совершенства, и тут звонок — ревнивый муж звонит. Галя берет трубку и муж живо интересуется, почему его жена так долго торчит у доктора и требует ее к аппарату, а великодумная Галя и отвечает: «У нее занят рот, подождите, доктор сейчас кончит, ваша жена сплюнет и вам перезвонит…» и кладет трубку. Чем это закончилось, я узнал позже: комсомольца в тот же вечер повязали мильтохи и посадили за нанесение тяжких телесных повреждений, а жену комсомольца через месяц выписали из больницы скорой помощи. С козлом-комсомольцем она развелась и приходила ко мне на удаление безнадежно переломанных мужем зубов и протезирование уже веселой разведенкой…
— О tempora, o mores, — сказала Герда.
— Да, — согласился док, — времена веселые и нравы еще те! Был у меня как-то интерн-практикант, молодой хлопчик, только после института, я его Абитуриентом дразнил. Поработал в моей конторе пару месяцев и смылся с криком «Мама, забери меня отсюда!». Ну, да не в этом дело. Сижу на работе и пью коньяк, тут звонок из горздрава: на каком основании я допустил к работе абитуриента? Я аж коньяком подавился от таких вопросов! Чего, говорю? Совсем с ума посходили? Какой, говорю, мать вашу, абитуриент? Они и отвечают, мол в субботу в мой кабинет приходила плановая комиссия, работал доктор, но не вы. Доктора от работы не отвлекали, но медсестру Галю спросили, кто таков, а она ответила, что это абитуриент, акт составлен. Вот им и интересно, почему прием в моей конторе ведет не дипломированный спец, а абитуриент. Я им и говорю: идиоты! И комиссия ваша идиотская! И Галя дура набитая! Галя по скудоумию вашей комиссии чушь спорола, статус интерна с кличкой Абитуриент спутала, а ответственейшая комиссия эту муру в акт вписала! Галя — она дура, а члены комиссии? Мудрецы? Так что, говорю, порвите этот акт на два куска, один кусок скомкайте и запихайте в зад членам комиссии, а другой кусок мне отдайте, я его Гале воткну!
Чем меньше становилось водки в графине, тем острее становились темы, в итоге мы добрались и до политики, и до войны в Ираке…
— Херня! — чуть не кричал я. — Страна, которая своей шкурой не прочувствует, что значит вторжение супостатов и ужас войны на собственной территории, будет распространять вирус войны везде и всегда! Проклятые янки! Ни хрена они не знают про ужасы войны, старания террористов в виде рухнувших башен Импаер Стейт Билдинг для наглядного прояснения этого вопроса явно недостаточны…
— А Перл-Харбор?! — вскричал доктор.
— Ну ты тупой?! Перл-Харбор вообще на Гавайях! Близ Гонолулу!
— Ну а Гражданская война в США? — не унимался доктор.
— Тьфу! Причем тут эта поножовщина? Так называемая Гражданская война в США — это пшик, по славянским меркам это просто пьяная разборка на хмельной вечеринке с приблизительно схожим числом жертв!
