Константин Лишний - Космиты навсегда
— Люды дорби! Товарыши! Що ш це коеться! Кляти москали гэть увэсю корчму разгромылы! Ой лышенько, яки збыткы! Горилку побылы, йижу змарнувалы, викна геть зломалы, двэри знэслы та клиентив налякалы! Якэ лишенько… За що мэни такэ?
— Твой кабак? — грубо спросил полковник.
— Мий, я його ось цимы рукамы збудував! А москали його гэть зруйнувалы… щоб йим повылазыло!
— Страховка есть?
— Та е… як же ж бэз нейи?
— Значит, пасть закрой, и не изображай из себя кающуюся Марию-Магдалину. А кабак твой разнесли не москали, а немецкие рабы! Но, может, ты хочешь сказать, что это «Беркут»? Может, это мои орлы разнесли твою дурацкую корчму? — сурово спросил полковник.
— Ничого такого я не казав! — испугался хозяин корчмы.
— Смотри мне, козак, заточу в узилище, по типу как за разжигание межнациональной вражды. Понял?
— А як же? Я що? Нэсповна розуму? Чы шо? — Хозяин тут же перестал кривляться, изображая безутешное горе, и шустро смылся с глаз полковника.
— Так-с, — обратился полковник к моим «коллегам», — согласно Уголовному кодексу УССР, рабы, совершившие преступление по приказу хозяев, передаются в государственную собственность сроком на три года. По истечении этого срока вам будет возвращена свобода и предоставлено советское гражданство.
— Кул! Вери гуд! — воскликнул один из рабов. — Зафакал ми зыз крейзи Дьябло! Вива фридом! Сри йирс — шит, фридом — кул!
— Так ваш хозяин Дьябло?! — воскликнул полковник.
— Ес, факин Чикито Эль Дьябло! Ступит, крези сановобич!
— Так что ж вы мне раньше не сказали! — Полковник чертыхнулся и принялся отдавать подчиненным приказания, направленные на усиление мер по поимке скрывшегося хозяина рабов.
— Еще людей и передайте всем постам: огонь на поражение! Мне этот чертов конкистадор нужен в гробу, а не в зале суда!
Вот те на! Тот самый колумбиец Чикито, который, в теории, должен помочь нам встретиться с наркобаронами, только что кровожадно взалкал нашей крови. Что за ерунда? Сика-Пуке придется объясниться, пускай расскажет, любитель розовых рубашек, почему его амиго Дьябло пытался нашпиговать нас свинцом. Что вообще происходит? Тут меня посетила подленькая мыслишка: а может, ну его в зад, этого Ван Ваныча? Может, прямо сейчас попросить этого полковника подкинуть нас с Гердой в ближайшее отделение СМЕРШа? Сика-Пуку слить контрразведке, а в обмен попросить помощи в возвращении домой? Помогут… или в дурку упакуют…
— Фаньючий фарфари! Бидло и грубияни! Менья топтять ботьинок! Крютьить рюки и задьирять мой юбька! Испортить мой причьеска! — пожаловалась Герда.
— Остынь, фашистка, — сказал док, — скажи спасибо, что тебя вообще не пристрелили. Это ж не мильтохи, это «Беркут»! У них работа такая…
— Официрен! — обратилась Герда к полковнику. — Я требофать изфинений и материальний компьенсяций!
— Вот как? — Полковник иронично поглядел на злую Герду. — А личное оружие в установленном для иностранцев порядке вы зарегистрировали? А ваш раб зарегистрировал? Официальное разрешение на въезд в СССР у вас есть? А у раба есть? А покажите мне отчет СМЕРШа о вашем статусе? А отчет КГБ где?
— Менья топтять нохой! — вместо ответа истерично выкрикнула Герда.
— Значит, ничего из вышеперечисленного у вас нет? Так я и знал. Сожалею, фройляйн, но до предъявления документов я не могу ходатайствовать о выплате вам материальной компенсации. Озаботьтесь оформлением документов…
— Думкопф! — крикнула Герда. — Зольдафон!
— Все думкопфы в Третем рейхе! Успокойтесь, фройляйн, — сказал полковник, взял у солдата мегафон и скомандовал: «Минус!»
Бойцы забрали рабов и тело погибшего и устремились к вертолетам. Герда преследовала полковника по пятам, сыпала проклятья и угрозы, а полковник отмахивался от нее, словно от назойливой мухи. Когда вертушки начали взлетать, Герда сорвала с ноги туфлю и швырнула ее в вертолет. Сбить, что ли, она его хотела? Ловкий ход. Самого Хрущева переплюнула — тот ботинком долбил трибуну ассамблеи ООН, а Герда на вертолет «Беркута» замахнулась…
— Что это с ней? — спросил док. — Совсем ку-ку? Ей надо меньше курить дури… дольше проживет.
Герда, когда увидела, что вертолет туфлей не одолеть, впала в отчаянье, подобрала свою обувку, расселась на земле и от злости начала стучать туфлей по асфальту. Нет… Хрущев все-таки круче…
Я размышлял, утешить ли мне Герду или пускай сама перебесится, когда зазвонил мой телефон.
— Ян, ты цел? — Это был лейтенант Шило.
— Цел, спасибо за помощь, полковник со своими ребятами сильно помог.
— Всегда пожалуйста.
— А что ты мне пытался сказать во время стрельбы? Я ни черта не расслышал.
— Предупредить хотел, чтоб ты сразу сдавался «Беркуту». Эти парни образованием и хорошими манерами не блещут, у них другое назначение — мышцы и рефлексы.
— Я это уже понял, еще раз спасибо за помощь.
— Не за что, но с тебя бутылка. — Он отключился.
Вообще-то это странновато: полковник «Беркута» спешит на помощь немке с рабом по просьбе участкового лейтенанта. Странно… но может в этом мире это как раз нормально?
Я подошел к Герде, аккуратно взял из ее рук туфлю и нежно надел ее на босую изящную ножку, а потом помог моей расстроенной подруге встать. Герда жалостливо ткнулась носом в мое плечо. Трогательный момент…
— Нам потребуется прачечная, — сказал я.
— И парьикмахерьская, — сказала Герда.
Да здравствует мой Киев!
Мы продолжили наш путь. Похмелини вел машину так, словно и не пил вовсе. Типичный доктор! Чему удивляться? Не берет этого эскулапа ни дурь, ни водка и ни пуля!
Герда, вооружившись аптечкой, заботливо врачевала порез над моей бровью. Обработала перекисью, замазала йодом и деловито взялась за большой рулон бинта. Очень большой рулон. Забинтовать еще одну мумию Тутанхамона хватит в аккурат.
— Остановись, Герда! — Я прервал ее действия. — Зачем столько бинта? Я ж не мертвый фараон и не гротескный, раненый в голову, белорусский партизан. Пластырем обойдемся.
— Корошо, — сказала Герда и заклеила рану пластырем крест на крест.
Ну вот, теперь я совсем похож на типичный карикатурный образ хулигана. Еще только серенькую тряпичную кепчонку на уши натянуть, и можно смело позировать милицейским художникам-сатирикам, пускай потом вывешивают в окне сатиры ДНД.
— Док, далеко еще до Киева?
— Ерунда осталась… Коростень уже давно минули, до Ирпеня рукой подать, а там и Киев, а там и гостиница «Москва».
— По приезду в Киев устроим «экскурсию» по городу! Кутнем!
— Будьем укряинськую с пьерцем пьить? — обреченным тоном спросила Герда. — Длья здёрофия?
— Во-во…
— Тогда ньет! Рашьши ньеобходьим хорьячий дюш, парьикмахерь и прячечная.
— Душ одобряю, я тебе спинку потру, а прачечную — в печку, у меня сика-пуковских денег полно, новые прикиды прикупим, а грязное шмотье в гостинице в стирку отдадим.
— А здьесь мошно купьить мундьир СС?
— Впился тебе этот мундир? Подберем что-нибудь молодежное, шортики там да маечку короткую…
— Почьему корёткую?
— А у тебя дивных контуров потрясающий живот.
— Пряфда? — Герда польщено заулыбалась. — А мой дьифний шифот ти есть мочалькой потьереть?
— И не только мочалкой… и не только дивный живот… Будь спокойна!
— Шальюнишька…
Я взглянул в окно. Вдалеке сияли огни небоскребов вечернего города. Восхитительное зрелище.
— Это уже Киев? — спросил я у доктора.
— Эти огни? Нет, это Ирпень.
Я почти не удивился. В моем мире Ирпень — это городок с населением 40 тысяч человек, а самые высокие здания в этом городишке — угрюмые блочные девятиэтажки…
— Если это Ирпень, то какой тогда Киев?
— Большой, — буркнул док, — очень большой.
Наконец мы достигли огромной сварной конструкции, сияющей неоновыми огнями и стилизованной под цветущие каштаны — символ города Киева. Окраина, на которую мы въехали, меня поразила и удивила до глубины души. Такой окраины в моем Киеве отродясь не было и, если повезет, то и не будет никогда.
— Чайна-таун? — воскликнул я. — Док! В Киеве есть Чайна-таун?
— А где его нет?
— Китяйоси! — Герда скорчила презрительную гримасу. — Шайсэ! Как оньи здьесь окасальись? Разфи японизи и Пу И их больши нье контрёлирофать?
— Пу И? Из династии Цин? — спросил я. — Главарь липового государства Маньчжоу Го? Так его ж красные раздолбали давным-давно вместе со всей Квантунской армией…
— Симпатичный дядя был этот Пу И, — сказал док, — а вот квантунский генерал Ямада — мудак и самурай…
— Ньет! Ямада короший геньераль!
— Плохой, — сказал я, — раз его раздолбали, значит, плохой, был бы хороший, то сам бы всех раздолбал….
Мы проезжали домики и здания, ресторанчики, магазинчики и торговые палатки типично китайской архитектуры: все украшено китайским орнаментом, фонарями, львами и драконами; но больше всего меня поразил трехметровый портрет Мао Цзедуна, вывешенный на фасаде какого-то дома. Зачем Мао? Почему не Джеки Чан? Не нравится мне все это!
