Иван Мроев - Дорога через миры (сборник фантастических рассказов)
Парашют уже распался. Как напоминание, осталось светлое пятно с подветренной стороны ящика. На следующий год на месте пятна трава вырастет гуще и выше, чем вокруг.
Чтобы согреться, решил походить. На поляну, достаточно широкую, с одной стороны клином врезается молодая рощица. В лунном свете проступили на противоположном краю рощи знакомые очертания. Контейнер. Такой же, как и мой. Только маркировка… Издали не разобрать, надо посмотреть ближе. Металлический куб со всех сторон густо зарос травой и молодыми деревцами. Ого! Да это ж двадцать два года назад! И, странно, пломба не вскрыта… Вдалеке мигнул красный огонёк, похожий на звезду. Но слишком уж низко, да и цвет больно яркий, не бывает таких звёзд.
Станция приближалась медленно, всем видом давая понять, что и здесь я людей не найду: повсюду — заросли кустов и деревьев, некоторые уже догнали по высоте окружающий лес. Сверху я принял её за неопрятный холм. Да и некогда было тогда разбираться в особенностях пейзажа. Похоже, и мой злополучный ящик уже никто не придёт забирать. Зачем же его сбросили на заброшенную станцию? Справа у входа стоит чудовищный угловатый погрузчик. С изумлением увидел в нём кресло и рычаги. Да он же ещё ручного управления! Да уж, здесь точно нет живых людей. Но должен быть хотя бы передатчик. Пусть древний — главное, чтобы работал. Станция выглядит нетронутой, хоть и заброшенной. Ворота открыты, но пройти мешает колючий кустарник. Кое-как продрался, царапая лицо и цепляясь одеждой. Приземистый модуль справа обозначен как столовая. Только сейчас сообразил, что просто дико хочу есть. Передатчик подождёт, столько лет ждал.
Дверь отворилась с надсадным скрипом, похожим на предсмертный. Первой в глаза бросилась архаичность дизайна. В такой старой столовой должен быть ещё склад с «консервированными» продуктами, так это называется. Тогда ещё не было синтезов. Надо же, представился случай попробовать настоящей еды. Сейчас такая только в крутых ресторанах.
Потыкавшись по запертым и просто приржавевшим дверям, всё-таки нашёл нужную. Благо не закрыта, но открывается внутрь, а с другой стороны чем-то привалена. С силой надавил. Дверь подалась всё с тем же надсадным скрипом. За ней что-то рухнуло. Склад встретил беспорядочно разбросанными ящиками, непонятными тряпками и каким-то странным запахом. А прямо напротив большой квадрат ворот зияет звёздным небом: на полу похожий, но искажённый — и цвета лунного серебра.
И чего ломился — не мог обойти, что ли…
Я остановился в центре довольно вместительного помещения. Большинство ящиков разломано и валяется в беспорядке. Как будто здесь что-то взорвалось или…
За одной кучей зашуршало. Послышалось сопение и ворчание. В ноздри с новой силой ударил этот странно узнаваемый запах… запах зверя. Глухой рёв, почти на уровне инфразвука. Из-за кучи выдвинулось что-то тёмное и начало вырастать. И вот уже на фоне ворот возвышается громадная фигура чудовища… медведь. Огромный и недовольный. Рёв стал громким и угрожающим. Он опустился на четвереньки и пошёл на меня. Я попятился, но сзади — завал. Колени предательски дрожат. А в мозгу обречённая мысль: только бы убил одним ударом, чтобы не больно, и не видеть, как чудовище отрывает кусок за куском от моего умирающего тела. Ноги стали ватными, будто поняв, что убегать бесполезно. До двери и до ворот примерно одинаково далеко. А зверь приближается всё быстрей, и всё больше свирепея. Я смотрел на него, не в силах сдвинуться. Вот он уже в пяти метрах, в четырёх… в трёх…
Медведь остановился и, не переставая реветь, закрутился на месте, словно пытаясь дотянуться до кусающей спину блохи. А в спине, я не поверил глазам, торчала стрела! Он снова поднялся на задние лапы, но смотрел уже не на меня. Свист, шмякаюший звук — и в глазной впадине возникло ещё одно оперение. Зверь взвыл уже жалобно и стал заваливаться в мою сторону, но я в оцепенении не мог сдвинуться. Слышал чей-то крик, но не разобрал, откуда и что кричат. Тело послушалось в последний момент, но было уже поздно. Огромная туша с размаху свалилась на меня. Грудь пронзила резкая боль, и что-то хрустнуло. Я не смог вздохнуть, а во рту вдруг стало солоно. Медведь дёрнулся в последней конвульсии, и новый приступ боли отправил меня в беспамятство.
* * *Я открыл глаза и увидел плавно качающиеся ветви деревьев, а сквозь них небо. Ветви уплывают в сторону моих ног, а я лежу на чём-то мягком. Похоже, меня везут… или несут? О, господи, я же на медвежьей шкуре! Этот запах… ужасные воспоминания встали перед глазами. Я невольно застонал, и ребра заныли в ответ.
— О, очухался, Вортислав, он очухался! Ну и дал же ты, паря! Попёр прям беру в логово. Хорошо, мимо проходили. Мы тя когда увидали, ты ужо почти со светом белым попрощался. Ножки поджал, глазки закатал. И в луже какой-то странной. Хм… наверно, крыша худая там, а, Вортислав? Га-га. Только лук-то мой всегда со мной. Ты что ж не отпрыгнул-то, когда он на тебя мертвяком падать стал? Я ж кричал — прыгай, мол… а ты — как лягуха, в лёд вмороженная…
— Дубыня, перестань. Ты, когда бера первый раз увидел, тоже — не сразу на него с рогатиной.
— Да я чо? — он смутился, — А здоровенный был детина. Хозяин, сразу видно. И шкура вона какая! Ёрш обзавидуется. У него-то, поди ж, самая большая была, да вытерлась вся.
— Зверя без надобности бить не по Покону. А покон всего выше.
— Дык это ж не без надобности… А вот мы с Ершом за реку на кабана ходили. Кабан там крупный, породистый. Потому как дубов много и жёлуди… вот с яйцо куриное!..
Он рассказывал со смешками и шуточками об охоте и просто жизни. Видимо, нашёл во мне благодарного слушателя, так как передний, которого звали Вортиславом, насколько мне было видно, совершенно не слушал. Либо эти рассказы уже набили оскомину, либо он думал о чём-то более важном. И, вообще — голос этого Вортислава производил впечатление важного человека. Важного в том смысле, что от него зависит очень многое. Дубыня же, напротив, вызывал симпатию своей простотой и весёлым нравом. С его слов я узнал о Деревне на лесной речушке, и — что до ближайшего жилья и вообще цивилизации пешком дней пять, и это если без передыху. Слушал и слушал, но, в конце концов, ослабленный пережитым организм погрузил сознание в спокойный сон. Когда я проснулся на привале, ноздри щекотал запах, знакомый по фильмам и баймам. Только теперь запах дыма был не смоделированный, а настоящий, чёткий и насыщенный. Неужели я попал туда, куда с такой силой мечтал попасть?
В Деревне, после рассказа Дубыни, мужики в основном смеялись, а женщины сочувствовали. Но все с одинаковым интересом приходили посмотреть на нового человека. Видимо, нечасто здесь появлялись гости. Я несколько дней провалялся на печке в избе Вортислава. Он поил меня отварами и заставлял жевать какие-то корешки. Как ни странно, рёбра срослись на удивление быстро, и через неделю я уже не чувствовал боли при движениях.
Дубыня, натешившись славой спасителя, взял меня под свою защиту и заступался, когда мужики пытались подшутить или задраться. Он года на три младше меня, но с ним уже считались, как с мужчиной. Здесь вообще рано взрослеют. Иначе — не выжить. Дубыня же взрослость сочетал с детской весёлостью. Могучий, казалось бы, мужчина, он всегда собирал вокруг себя кучу детворы и каждому был приятелем. Он всюду таскал меня с собой и своим другом, Ершом. Ёрш, вечно лохматый и недовольный, чуть ниже и уже Дубыни в плечах, считался мастером налаживания ловушек и западней. Вместе они всегда приходили с добычей. Вот только постоянно соперничали и подшучивали друг над другом. Несколько раз, как рассказывали, доходило даже до драки. Но Дубыня не мог долго сердиться, и вскоре они вместе уходили на охоту друзьями. Я как-то незаметно стал частью их компании, а из обучающегося новичка — арбитром в их спорах и подколках.
О том, чтобы вернуться, я даже и не думал. Я наконец-то нашёл, что искал. Поисковые операции по моему спасению, если они были, уже прекратились. А, скорее всего, посчитали, что я вообще не садился во флаер. Обмануть электронику не так-то сложно — благо, погрузка полностью автоматическая. Так что меня почти ничто не держит. Я счастлив. Вот она — настоящая жизнь!
Вортислав — что-то вроде главы или волхва, длинноволосый седой старик с такой же длинной седой бородой. Я принял его за волхва сразу, как увидел: тем более, недалеко на возвышении стояли вкопанные кругом в землю деревянные чуры.
Капище.
Неужели здесь до сих пор сохранилось язычество? Но жителей ничуть не удивляло и существование внешнего мира. Они просто предпочитали с ним не связываться. И что-то в этом было непонятное…
Обычно, если случалось такое чудо, и учёные находили первобытные племена, то через год-два аборигены уже щеголяли в джинсах и жевали «стиморол». Здесь же у этих, вроде бы наивных, людей — как будто иммунитет к цивилизации. Более того, упоминание о ней считается стыдным, словно о собственном публичном позоре. Я пытался выяснить об этом у Вортислава. И он охотно рассказывал, как они сохраняют культуру. И по мере того, как я больше понимал эту философию, она мне всё больше и больше нравилась. Всё выстроилось в настолько стройную и законченную религию, что я не понимал, как люди не додумались до неё раньше. Не прост этот Вортислав, не прост… Если бы всё, что он говорит, поместить в Сеть… Вот только для этого придется воспользоваться плодами цивилизации. Надо подумать, как бы уговорить его.
