Андрей Белянин - Дело трезвых скоморохов
Бояре кричали «ура!» и обнимались, поздравляя всех с победой. Еремеевцы, слушавшие у открытого окна, воодушевлённо хлопали друг дружку по плечам и кидали вверх шапки. Матушка царица при всех, не стесняясь, бросилась мне на шею, одарив скупым австрийским поцелуем. Ничего не оставалось, как раскланяться и деликатно отказаться выходить на «бис»…
От шума и криков наконец-то пробудился помятый государь. Глянув на его разукрашенную причудливой гаммой синего, фиолетового, багрового и даже зелёного физиономию, царица Лидия побледнела и, всплеснув руками, взревела во всю мощь динамиков:
– Кто есть посметь так бить мой венценосний сюпруг?! Я сей же един секунд сама поотбиваю? понабиваю?! я поубиваю всех к… к… ет-ре-не-фене!
– Ути-пуси, моя ненаглядная, – растроганно промычал Горох, распахивая объятия.
– Тогда подпишите ордер на обыск балагана, – вовремя встрял я.
Государь, не глядя, чиркнул автограф гусиным пером на чистом листе бумаги. Всё нормально, прочее я аккуратненько допишу сам. И чем быстрее вы осчастливите меня своим уходом, тем меньше времени у циркачей останется на сокрытие улик. А улики есть! Ведь не только они нас били, мы тоже… одного… Митька по лбу ранил. В общем, один калека у них точно есть!
Из терема царственная чета выходила в обнимку, под приветственные здравицы и слёзы умиления. Хорошо всё то, что хорошо кончается…
– Никитушка-а…
– Иду, иду!
Я вспомнил о страдающей Яге и неуклюже бросился ей на помощь. То есть бросился-то я, наверное, очень даже ловко, а вот что делать и как помочь, увы, и близко не представлял. Попробовал деликатный массаж, бабка расхихикалась, покраснев до ушей:
– Охти ж мне, щекотно-то как… ох… ох…хи!… Не могу, пощади старую, отпусти душеньку на покаяние, а тока… ох…хи! по рёбрам инше не елозь, ох-хи-хонюшки!
– Я стараюсь.
– Ох и старанья у тебя… ох и… Э? Эй, Никитка, да ты что ж творишь, дитё неразумное?!
– Бабушка, я массажирую, не сбивайте меня.
– Ага, массажирует он… Жениться тебе надо, вот что!
Я плюнул и отошёл в сторону, демонстративно скрестив руки на груди. Яга отдышалась, подумала и, подмигнув, указала пальцем на полку:
– Во-о-н ту баночку возьми, две ложки отсыпь, с маслом льняным перетри, в трёх водах отпарь, с можжевеловой водкой вскипяти, щепоть перцу брось, соли каменной на глазок и…
– …стрихнина на вкус! – возмущённо продолжил я. – Нет, ну кто над кем издевается?! В прошлый раз по вашим рецептам мы едва весь терем к чертям не похоронили!
– Но ить ты ж рецептуру не дослушал… – тоже ударилась было в обиды моя домохозяйка, как в двери без стука вломился раскрасневшийся Митяй.
– Батюшка Никита Иванович! Да что ж это такое творится-деется?! Не успел я, добрый молодец, одёжу синюю да красную с себя стянуть, а ворьё недобитое уже по всему базару с ухмылочками наглющими разгуливает! Какой свин судейский энтих двоих на волю выпустил, чтоб они мне пред очи честные, оперативные документами об освобождении мельтешили? Покажите мне сего адвоката, я ж его своими руками в наковальне закопаю!
– Митя, сядь.
– А вот не сяду, ибо нет мне покою! – в отчаянье взвыл он, хлопая шапкой об пол. – Почему милиция воров ловит, а крысы судейские отпускают?! Почему вы как сыскной воевода тока руками разводите? Почему бабуленька, спец экспертизный, у печки ра… в непривычной позе стоит?
– Радикулитом скрючило, Митенька, – жалобно пискнула бабка.
– Дык поможем разом!
И, прежде чем я успел раскрыть рот, этот бугай – рекордсмен в тяжёлом весе – мигом подхватил Ягу, упёрся ей коленом в спину, одним рывком с хрустом выпрямляя окаменевшую от ужаса старушку. После чего вновь развернулся ко мне, бухнулся на скамью и, повесив буйну голову ниже полутораметровых плеч, тихо заплакал…
– Ну… ты это… зря, не надо… – Я, смущённо откашлявшись, потрепал его по плечу.
Наша домохозяйка стояла ни жива ни мертва, прямая, как берёзка на выданье.
– Всё утрясётся, главное, чтобы мы продолжали заниматься своим делом и не сдавались. Любые указания сверху – они не навсегда. Царица не дура, должна же она понять рано или поздно…
– Всё одно, – мрачно буркнул он, не поднимая глаз. – Не будут боле злодеи, что лошадушку нашу воровали, пречистую землю лукошкинскую лаптями грязными марать.
– Митя… ты с ума сошёл?! – ахнул я.
Он гордо вскинул зарёванное лицо и срывающимся голосом доложил:
– Можете уволить меня грешного, а не стерпел я! Как их на базаре увидел, так и вскипело ретивое… Схватил жульё за химок, бочонок ближайший капустный опростал да в ёмкость евонную опять-таки обоих и упёк! До ворот отделения пинками катил, сердце радовал! Теперича хоть казните, хоть расстреливайте, а отвёл душу…
Я честно досчитал до десяти, медленно сделал два дыхательных упражнения китайской гимнастики и только после этого позволил себе пулей кинуться во двор. Заботливый Еремеев поймал меня на ходу, успокоил и оттащил в сторону:
– Не смотри, Никита Иванович, он ить не со зла, а от обиды милицейской. Щас ребята топор да зубило приволокут, и освободим задержанных.
– ???
– А иначе никак… Парень твой их не иначе как ногами утрамбовывал, ни в какую не выковыриваются!
Я застонал и отвернулся в сторону. Минут через десять – пятнадцать все было кончено… Расклёпанный на досточки бочонок валялся посреди двора, а двум конокрадам стрельцы терпеливо пытались вернуть человекообразную форму. Дразнящий запах кислой капусты разливался в воздухе. Лихорадочно подбирая слова извинений за противоправные действия своего же сотрудника, я не сразу обратил внимание на то, что меня тянут за рукав…
– Батюшка сыскной воевода, а вот не изволите ли глянуть?
Молоденький стрелец протянул мне объёмный свёрток, упакованный в мягкую кожу и перетянутый верёвочкой.
– Мы с Петровым тока что обнаружили, ко днищу прилип. Может, и не важное что…
– Важное, – автоматически отметил я, снимая со свертка прилипшую ягодку мороженой клюквы…
* * *– Митя, перед суровым лицом своих товарищей – говори правду и только правду, без всяких лирических отступлений, начиная с того момента, как тебя отправили в отпуск! Кстати, тобой же с пеной у рта вытребованный…
– Никитушка!
– Молчу, молчу, увлёкся. Итак?
– А и пошёл же я, сиротинушка, ой да крестьянский сын! Вдоль да улицы широкия, вдоль заборов высокия, под прицелами стрелецкими грозными! А не по волюшке своей, по желанию начальственному, приказу служебному, во краткосрочный отпуск, на деревню к маменьке! А и вот она судьба-кручина злодейская довела парни-шечку-у…
– Бабушка?!
– Да вижу, вижу, сокол, у самой от пения его жалостливого аж волосья под платочком на дыбки встают. Митенька, дитятко, уж ты давай по существу, по делу, а не то ить и я залютую-зазверствую! Не вводи старуху во искушение…
– Нет в вас горенья творческого, – разочарованно вздохнул наш артист и, отложив распевно-сказительный стиль, заговорил языком нормальным: – Ребята наши меня до ворот городских сопроводили, на дорогу столбовую вывели, всякого хорошего пожелали, а охрану предупредили – обратно не пущать! Я и побрёл с горя, ибо хоть отпуску и хотелось очень, да рази ж можно отделение родное в сей трудный час без усердия моего оставлять?! Иду себе, глядь-погладь, а навстречу карета золочёная катит, из окошечка Кнут Гамсунович (святой человек, хоть и немец!) улыбается. Дык я-то и не будь дурак…
Короче, он тормознул попутку, наплёл послу с три короба, под прикрытием дипломатической неприкосновенности пробрался обратно в город и до вечера обретался в той же слободе. Вёл умные беседы с господином Шпицрутенбергом, распевал деревенские частушки юным краснеющим фройляйн, а к вечеру созрел для дела.
В его понимании оставить Лукошкино на меня и Ягу – значит бросить беззащитное общество на растерзание неумолимой преступности. А так как официальные службы правопорядка сосредоточены в отделении, то он, добрый молодец, организует в своём лице – неофициальные… Из моих рассказов о Голливуде ему особенно запомнилась череда популярных супергероев, спасителей человечества. Для черепашек-ниндзя не было соратников, на Бэтмена не нашлось подходящей маски, а Пауков он и сам до смерти боялся. Получалось, что костюмчик Супермена – самое компромиссное и всех удовлетворяющее решение! Кстати, синее трико, красные сапоги, плащ и короткие атласные панталончики раздобыл всё тот же посол, о чём с ним непременно следует побеседовать…
– Вот целая пачка заявлений на твоё самоуправство. Если этому дать ход, ты загремишь у нас лет на десять!
– Да за что же?! Я ж как лучше хотел… они сами… Ох и нет в жизни места подвигу!
– Ладно, о подвигах потом и отдельно. Как я понимаю, ты был с утра откомандирован на базар за покупками. Там чисто случайно встретил двоих подследственных, отпущенных до суда, и учинил над ними…
