Евгений Лукин - Чушь собачья
– Н-ну, учитывая ваш возраст… – не менее деликатно приступил он к ответу. – Скажем так: неплохо… Для первого урока очень даже неплохо. Хотя я не знаю, какие вы перед собой ставите цели. Если, допустим, выступать на соревнованиях…
Предположение прозвучало настолько нелепо, что развеселило обоих. Некоторая церемонность, присутствовавшая до этого в их беседе, исчезла бесследно.
– С восторгом займу уготованное мне последнее место, – лучась приветливостью, заверил шар-пей. Тут же, однако, стал серьезен. Складки, из которых состояло его квадратное личико, словно бы укрупнились. – Нет, – решительно промолвил он. – Бега, бои – это всё для честолюбцев. Моя цель, конечно же, иная…
Разговор их был прерван появлением из-под скамейки черной кошечки с белой манишкой. Брезгливо ступая по мелкому гравию, киска достигла середины дорожки и, приостановившись, дерзко уставила на приближающихся прохожих зеленющие бесстыжие глаза. Узрев Ратмира, вмиг утратила вальяжность и опрометью кинулась в кусты.
Бронзовый медалист инстинктивно дернулся вослед, но, разумеется, сдержался. Толстячок был несколько озадачен.
– Вы суеверны? – полюбопытствовал он.
– Нет, – буркнул Ратмир. – Это профессиональное. Они поравнялись со скамейкой.
– Давайте присядем, – жалобно попросил толстячок. – По правде сказать, меня уже ноги не держат…
Оба опустились на деревянные брусья скамьи. Вымотавшийся с непривычки доминиканец издал легкий
стон наслаждения. В развалах серо-зеленой листвы чернела парковая решетка, сквозь которую за невидимым отсюда обрывом поблескивали пыльной сталью медлительные воды Сусла-реки. Слава богу, день выдался пасмурный. Всю прошлую неделю жара стояла такая, хоть кожу снимай.
– Иными словами, вы решили испытать на собственной шкуре, каково нам живется… – с уважением предположил Ратмир.
– Мне придется испытать это в любом случае .. – меланхолично отозвался шар-пей, разминая натруженную кисть.
Ратмир непонимающе взглянул на собеседника.
– Не собираетесь же вы работать псом!
– А почему бы и нет?
Произнесено это было с кроткой улыбкой, однако юмора в подобных вопросах бронзовый медалист не терпел.
– Хотя бы потому что ни одна солидная фирма вас не примет в штат, – холодно одернул он занесшегося новичка. – Говоря профессионально, вы не в рабочем теле. У вас врожденный неправильный постав задних конечностей. О таких мелочах, как диплом; я уже молчу. И потом подумайте, падре, сколько вам лет! Собачья служба – это дрессура с младых когтей…
– О, не беспокойтесь! Считайте, что работой меня обеспечили.
– Кто?! – ужаснулся Ратмир.
– Те, кто заплатил за мое обучение. Среди доминиканцев-мирян есть весьма состоятельные люди… Кстати, позвольте вам выразить признательность за тот наш разговор на остановке. Вы мне очень тогда помогли…
Ратмир несколько успокоился, пожал плечами. Служба у частных лиц, как правило, особой подготовки не требует. «Сегодня я тебя на поводке выгуливаю, завтра ты меня». Баловство…
– А смысл? – с искренним недоумением спросил он. – Зачем вам всё это?
Собеседник ответил не сразу.
– Видите ли… – сказал он. – Вчера утром, как вы мне и советовали, я вышел к собачьей площадке: наблюдал ваших собратьев за работой, пытался говорить с ними… снаружи, разумеется…
– Ого! – подивился Ратмир. – И как? Успешно?
– Трудно сказать. Они лизали мне руки сквозь решетку, некоторые лаяли, один даже укусил… Нет, не беспокойтесь, ничего серьезного! Это удивительно доверчивые и наивные создания. Во всяком случае, должен признаться, что давно уже не встречал столь благодарных слушателей. Но вот закончился рабочий день… – При этих словах складчатое чело проповедника заметно омрачилось. – Все они вышли из своих офисов уже в человечьем обличье – и, знаете, я ужаснулся. Совершенно другие существа: расчетливые, циничные… Словом, у меня сложилось впечатление, что общаться с ними можно только в служебное время…
– Вы же с этого начали!
– Нет, – сказал доминиканец. – Вы не поняли меня. Вспомните апостола Павла! «Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых». Для эллинов – эллином, для евреев – евреем… И, если я собираюсь проповедовать собакам, я сам должен стать собакой.
Застигнутый врасплох последней фразой, Ратмир секунды три сидел неподвижно. Нижняя губа оползла, открыв для обозрения зубы, что для боксера, как известно, недопустимо в принципе. Наконец бронзовый призер тряхнул головой и оторопело уставился на безумца в черном плаще.
– Вы собираетесь проповедовать в качестве пса?! Каким образом?
– Условные телодвижения, богатейшая мимика морды… – без тени улыбки напомнил доминиканец. – Добавьте к этому акустические сигналы: рычание, скуление, фырканье, визг! А главное – собственный пример. Делай как я! Неужели этого мало?
– Ересь какая-то… – честно сказал Ратмир.
Шея у толстячка была, как выражаются специалисты, загруженная, с подвесом, то есть короткая, в тяжелых складках, поэтому голову он повернул не без труда.
– А знаете, что говорил по этому поводу упомянутый вами в прошлый раз святой Франциск Ассизский?
– Вы переоцениваете мою начитанность… – кисло заметил Ратмир. – И что же он говорил?
– «Проповедуй Евангелие постоянно. – Толстячок приостановился и закончил, таинственно прищурясь: – Если нужно, пользуйся словами».
Ратмир недоверчиво хмыкнул. Сказано было изрядно.
Вдалеке под чьими-то неровными шагами заскрипел гравий. Затем из-за изгиба аллеи быстрой расхлябанной походкой вывернулся отрок в черной майке и камуфлированных штанах с подтяжками. Подтяжки, впрочем, были скинуты с нешироких плеч и свисали петлями вдоль бедер. Стриженная под ноль голова покачивалась, как у китайского болванчика. Вскоре бросилось в глаза, что черная матерчатая грудь шалопая украшена изображением повешенной собаки с вываленным языком. Рисунок сопровождали кровавые нарочито расплывшиеся письмена, разобрать которые на ходу не представлялось возможности.
Почти уже миновав скамью, прохожий остановился, как споткнулся, и, повернувшись к сидящим, с вызовом вскинул средний палец правой руки. Но поскольку зрачки его были при этом полностью расфокусированы, собеседники невольно оглянулись, полагая, что неприличный жест адресован не им, а кому-то за их спинами.
В кустах, однако, никого не обнаружилось, и оба вновь вопросительно посмотрели на задиру, заодно ознакомившись с надписью на его груди. «Она съела кусок мяса!» – гласили письмена.
– Вы это, юноша, кому? – полюбопытствовал Ратмир. Юноша засуетился, отбежал подальше и уже оттуда, сочтя себя в относительной недосягаемости, ликующе объявил:
– Собаки противные!
Ратмир сделал движение, но не вверх, как это свойственно человеку, намеревающемуся подняться со скамейки, а вперед и вниз, словно бы собираясь пасть на четвереньки. Реакция юноши в точности повторила реакцию черной кошечки с той лишь разницей, что та, умница, сразу порскнула в кусты, а этот придурок сломя голову задал прямика по аллее.
– А-а… – начал толстячок, завороженно глядя вслед.
– Да эти… – Ратмир пренебрежительно повел ухом. – Кинофобы…
– В смысле!
– Отморозки, – пояснил Ратмир. – В «Парфорсе» про них статья была, будто кое-кто из Капитолия их прикармливает. Тайком, разумеется.
– И чего же они требуют?
– Рассобачивания. В лучших отечественных традициях…
За Сусла-рекой раздался звук, точно в неимоверной дали захлопнуло сквозняком огромную дверь.
– Кстати! А почему вы не на службе?
– Отгул коротаю, – признался Ратмир. – Вообще плохо переношу выходные.
– Предпочитаете собачью жизнь?
С задумчивой гримасой, которую вполне можно было принять и за полуулыбку, Ратмир глядел в конец аллеи, где теплая зелень дубов смешивалась с прохладной зеленью тополей.
– Пожалуй, что предпочитаю, – согласился он.
– И в чем же ее преимущество?
– Да мало ли… – сказал Ратмир.
Ему всегда нравился этот уголок парка, достаточно удаленный от мест увеселения с их бухающими динамиками и в то же время чудом избежавший опустошительных набегов пьяных людских свор, после которых остаются пепелища и незакопанные объедки. Даже какая-то живность тут водилась: в кронах то и дело звучала дробь дятла, столь быстрая, что еще немножко – и получился бы скрип.
– Василий Степанович упомянул, что, кроме физической подготовки, мне еще предстоит практикум по психологии… – так и не дождавшись продолжения, осторожно подал голос толстячок.
– А как же! – усмехнулся Ратмир. – Главная-то задача не в том, чтобы научиться бегать на четвереньках, а в том, чтобы ощутить себя псом… Ох, помню, и боялись мы этого практикума! И правильно, кстати, боялись. Завкафедрой Искандер Шайхуллович до сих пор снится… Блещешь ты типом, не блещешь – отчислял почем зря! Однажды его спросили, каким образом ему удалось воспитать такую плеяду медалистов. И знаете, что он ответил? «Я многих принимаю и многих бракую…» Мы его промеж собой Кабыздохом звали.
