Евгений Лукин - Чушь собачья
Лорд Байрон в недоумении поворачивается к Адмиралу.
– Где ж остальные-то? – почти испуганно спрашивает он.
– Пораспродал, видать… – отвечает ему с тоской Адмирал.
К Ратмиру протискивается непривычно озабоченный Боб. Он – распорядитель. Гильдия поручила.
– На, возьми, – глухо и отрывисто говорит он, глядя куда-то в сторону. – Впереди понесешь…
Ратмир бережно принимает на диво потертый кожаный ошейник с медными позеленевшими бляшками, намордник, поводок – и занимает место во главе формирующейся процессии.
Хорошо еще, что в Капитолии не отказали – распорядились насчет Староникольского кладбища. Иначе повезли бы Цезаря на «выселки», ровно бомжа какого. А так отпевали чин по чину – в церковке Флора и Лавра, выстроенной на пожертвования Гильдии, ибо, согласно народным верованиям, мученики эти покровительствуют не только лошадям, но и всем без исключения домашним животным.
Ах, Староникольское, Староникольское… С одной бронзовой медалькой сюда лучше и не соваться. Почитай-ка, что выбито да вызолочено на зеленовато-черном жилковатом мраморе по обеим сторонам осененной кленами центральной аллеи! «Мороз Глеб Борисович. Генерал МОПС. Герой Суслова». «Щов Арчибальд Харитонович. Профессор. Член-корреспондент». «Аполлон Хренов. Поэт. Лауреат премии Михаила Архангела». А вот и свои… «Выжловатый Герман Францевич. Сеттер. Четырежды чемпион». На верхней оконечности гранитного креста подобно терновому венцу топырится ржавыми шипами полураспавшийся жесткий ошейник. Внизу – эпитафия, почему-то на немецком: «Da liegt der Hund begraben…»(«Здесь зарыта собака» – нем .)
Цезарю нашлось местечко в глубине кладбища, у самой стены. Какая-то шавка из администрации Президента торопливо протявкала надгробную речь и, извинившись, сгинула. Из бывших хозяев не было никого. Потянулись прощаться. Разом погрузневший, обрюзгший Лорд Байрон постоял над покойным, вздохнул, сдавленно сказал: «Отмаялся, псина…» – и, зажмурившись, отошел в сторонку. Заколотили, опустили, бросили по три горсти земли, а когда всё закончилось, сворой, как того требовал обычай, стали на четвереньки – прямо в плащах, в костюмах – и, запрокинув морды, завыли…
Внезапно Ратмиру почудилось, что кто-то опять мнет ему пятки. Обернулся – никого… Ну вот. Уже и нервишки шалят. В следующий миг тучи за рекой озарились слабой беззвучной вспышкой. Стало быть, все-таки воюют. Хотя, может, зарница…
«Какого тебе еще рожна? – хмуро упрекнул себя Ратмир. – Люди вон из-под бомбежек не вылазят…»
И тут же мысленно огрызнулся:
«Да уж лучше бомбежка, чем вот так…»
Одно кладбищенское воспоминание потянуло за со бой другое. Надо бы родителей навестить: могилки поправить, оградку… Ах, мама, мама! Трех лет не дожила, не увидела своего Ратьку призером «Кинокефала»… Вот бы радости было старушке! Всегда и во всем шла навстречу, отцу не побоялась возразить, когда Ратмир, будучи еще передержанным щенком, объявил о своем намерении подать заявление в Госпитомник. Отец был на вздым против. Работяга прежнего закала, старый брокер, он до самого конца жизни так, кажется, и не понял, за что его сын получает деньги и кому вообще нужна такая служба…
Естественно, что подобная мерихлюндия накрывала Ратмира исключительно во внерабочее время.
«Приду домой, – угрюмо думал он, – завалюсь спать, а завтра с утра на работу. Пробежался на четырех – и никаких тебе проблем…»
Но тут он вспомнил некстати, что завтра у него отгул, – и таким зияющим провалом представился ему грядущий день, что Ратмир чуть было впрямь не опустился на четвереньки посреди бетонной набережной и не завыл, запрокинув морду в темное, выложенное пухлыми тучами небо.
Утро, впрочем, началось неплохо. Разбуженный собственным гулким всхрапом, Ратмир на всякий случай подобрал лапы, заплямкал губами, затем приоткрыл глаза и, убедившись, что лежит не на коврике у дверей кабинета и не под столом для заседаний, а по-человечески, в собственной постели, укрытый простыней, перестал осторожничать, открыто перевернулся на спину и, прислушиваясь к ощущениям, потянулся. Нет, ничего нигде не хрустнуло, не щелкнуло, и водоворотики перед глазами не поплыли.
Судя по голосам в прихожей, Лада собиралась в клуб первоначальной натаски «Тузик». Ратмир бы, разумеется, предпочел, чтобы дочь посещала музыкальную школу или, скажем, курсы информатики, но супруга месяца полтора назад, когда речь зашла о клубе, по обыкновению приняла сторону Лады, а двух женщин не переспоришь даже теоретически.
Хлопнула входная дверь, и Регина вернулась в комнату – утренняя, свежая, улыбчивая.
– Проснулся? – приветливо осведомилась она. – Добытчик ты наш! Денежку выдай…
– Сколько?
Регина возвела глаза к потолку и принялась считать, загибая пальцы.
– Майонез… – бормотала она как бы в забытьи. – Куриные грудки… для оливье… Два апельсина… Сыру, само собой… – Очнулась, взглянула непонимающе. – А в чем дело? Ну, хочешь, я на бумажке всё распишу…
– Короче, – сказал он. – Сколько надо? Примерно.
– Примерно – сто… – Вспыхнула, сверкнула глазами. – А как ты думал? Цены-то – кусаются!
М-да… Что верно, то верно. Кусаются, срываются с цепи, хватают за пятки… А после вчерашнего приобретения простыни и вина в кошельке наверняка осталось всего-навсего несколько сусловских центов. Хочешь не хочешь, а придется залезть в трофейное портмоне. Забавно будет, если окажется, что в нем одни визитки.
– О! – сказала Регина, глядя во все глаза на извлеченное из-под подушки изделие из натуральной кожи. – Бумажник у него новый! Когда это ты?..
– Новый! – фыркнул Ратмир, доставая сотенную. – Вторую неделю ношу, а тебе всё новый…
На красивом лице Регины проступило смятение. С памятью у нее в последнее время и впрямь становилось все хуже и хуже. Молча взяла купюру и вышла из комнаты с несколько пришибленным видом.
Оставшись в квартире один, Ратмир переждал последний спазм неловкости и сделал то, что должен был сделать еще вчера, а именно проверил содержимое трофейного портмоне. Ни документов, ни визитных карточек нечаянная добыча не содержала. Пачка сусловских долларов бумажками среднего достоинства – и всё.
Теперь предстояло придумать, как замести следы. Идеальный вариант: не надеясь на склероз Регины, купить нечто похожее, свой старый кошелек выбросить в урну, а бумажник Льва Львовича набить сырым песком, чтобы не всплыл, и зашвырнуть в Сусла-реку.
Повеселев, как это всегда бывало с ним, когда удавалось принять простое и ясное решение, Ратмир поднялся, привел себя в порядок, прибрал постель, включил телевизор. На экране возникла хорошенькая, но всё равно противная клоунесса Жучка (она же Клава Суржик) с придурошно раскрытыми глазами. Популярная эстрадница то становилась на четвереньки, то снова вскакивала, изображая прогулку расфуфыренной дамочки с плохо обученной болонкой.
– Такая лохматая! Такая лохматая! – восторженно вскрикивала Жучка. – Вчера хотела ей в глаза заглянуть – так, вы не поверите, полчаса челку распутывала… Оказалось – не с того конца!
Ратмир поморщился и торопливо переключил программу, не дожидаясь троглодитского гогота невидимых зрителей.
– Урюпинск? – благоговейно переспросили с экрана. – Как раз про Урюпинск-то знает каждый! А вот про нас – никто…
– И слава богу! – агрессивно отозвались в ответ. Видимо, ток-шоу. Причем в самом разгаре. Клыки обнажены, губы оттянуты, контакт – пасть к пасти. Со стороны даже смотреть страшно. На деле же – всего-навсего демонстрация правоты.
– Вспомним историю! – запальчиво продолжал оппонент. – Вот заметил нас однажды Петр I… И что? Тут же переименовал, да так, что до сих пор боимся это слово в школьных учебниках печатать! В другой раз удалось привлечь внимание товарища Сталина… Может, все-таки пора поумнеть, господа?
Речь была прервана дружными аплодисментами аудитории.
Ратмир выключил телевизор и положил пульт на тумбу. Захотелось вдруг, как в былые времена, пригласить Регину, пока та трезва и приветлива, в кинотеатр «Пират» на какой-нибудь старый-престарый фильм. «Ко мне, Джульбарс», «Шла собака по роялю»…
Он почти уже утвердился в этом своем намерении, но тут вернулась сама Регина.
– Вот, – сказала она, предъявляя для досмотра сумку с покупками и кладя на стол исписанную карандашом прямоугольную бумажку с пришпиленными к ней канцелярской скрепкой магазинными чеками. – Цент в цент. Проверь.
– Да не стану я проверять! – ощетинился Ратмир.
– Нет, ты проверь, проверь! А то потом опять скажешь…
Возможно, в Регине погиб выдающийся бухгалтер. Было времечко, когда Ратмир со всем тщанием изучал составленные ею счета. Цифры каждый раз волшебным образом сходились, в сумке тоже ничего лишнего не обнаруживалось. Откуда бралась вечером бутылка – непонятно.
– А я говорю: проверь!
Ратмир зарычал и устремился из комнаты. Регина с бумажкой и чеками последовала за ним. Семейная жизнь входила в наезженную колею. Через пять минут уже не хотелось идти ни в какой кинотеатр. Мечта была одна, как можно скорее покинуть родную конуру и как можно дольше в нее не возвращаться.
