Чингиз Цыбиков - Бабайка
— Дуэль — это просто.
Вот с этих слов в гостинице «Рубеж», в комнате констебля началась лекция на тему «Что такое поединок, как его провести и при этом не умереть». После недолгих препирательств, в которых участвовали констебль, шериф (оба на законных основаниях), Джоанна (не имея на то никакого права) и я (не имея на то никакого желания и основания, но меня всё время в это препирательство втягивали). Шериф считал, что научать меня должен констебль — как представитель власти, столичная штучка и знаток последних веяний, констебль же упирал на то, что опыт здесь важнее, да и какой он знаток; всего один поединок! — восклицал шериф, у вас был поединок?! — восклицала Джоанна; уймись, хором говорили представители власти; скажите ему, Григорий, говорил шериф; да какая там столица, с каких это пор Йорк — столица? — это уже констебль; ну и как там в Йорке? уймись, Джоанна! уж и спросить нельзя; мастер Григорий, скажите им!
И так далее, в том же духе. Сошлись на том, что начнёт Гривз, а констебль поможет.
— Дуэль — это просто. В урочный час вы выйдете друг против друга, и тот, кто останется жив — победил. И вот что ещё. Нельзя пользоваться истинными вещами. Вот, — и шериф в замешательстве посмотрел на констебля.
Доннерветтер, сакраменто. Какая короткая лекция. И из-за этого они препирались четверть часа.
— Насколько я знаю, — задумчиво сказал констебль, — для тебя все может быть немного по-другому.
Шериф, моргая глазами, некоторое время смотрел на констебля.
— Ах да, — сказал он наконец, — разрушитель веры. Сынок, ты же обвиняешься в разрушении веры, так что губернатор может счесть, что тебе будет достаточно отбить атаку дуэлянта. Бывало такое, бывало.
— Но потренироваться надо, — сказал констебль.
— Да, — согласился шериф. — Потренироваться надо. Завтра.
— Завтра, — согласился констебль. — Отдыхайте, мастер Григорий. А я наведаюсь в салун. Поговорю кое с кем. Джоанна!
— Да, дядя Джефф.
— Завтра у мастера Григория будет тяжелый день.
Вот так вот, милая, подумал я, застукали нашу черешню. Джоанна потемнела с лица, надо полагать — покраснела, и быстро вышла из комнаты
XXI
— Давайте попробуем еще раз, — терпеливо сказал констебль.
Я вздохнул и сказал:
— Конечно, Джефф. Само собой.
— Ну что? — крикнул с вершины холма шериф.
— Попробуем ещё раз! — крикнул в ответ констебль.
— Хорошо! — крикнул шериф. — Давайте!
Мы разошлись на пятьдесят шагов.
— Готов? — крикнул шериф с вершины холма.
Готов, подумал я, глядя на силуэты Гривза и Джоанны, чётко видимые на фоне полуденного неба. Прикончит меня этот дуэлянт, как пить дать, три раза пытался, и что-то всё без толку. Копать-колотить! Не появляется в моей руке этот растреклятый арбалет, и всё тут!
— Готов!
— Начали! — проорал шериф и для вящей наглядности махнул рукой.
Ну же! подумал я яростно, давай, скотина!
И услышал, как тренькнула тетива арбалета, и болт с тугим свистом ушел в небо над головой констебля.
И увидел, как, удручённо покачав головой, зашагал ко мне Джефф Хёрст.
Я опять убит.
— Если бы я не видел своими глазами… — сказал подошедший констебль.
Я молчал. В самом деле, у меня же получалось. Я доставал ложку, заверял рану, и почти разжёг костёр.
Подошёл шериф с Джоанной, и теперь на меня смотрели все трое. Один раз я уже испытывал нечто подобное. В десятом классе, когда меня вызвали на педсовет школы.
— А может на настоящей дуэли у него получиться? — сказала Джоанна.
— Всё, конечно, может быть, — сказал шериф. — Но надеяться на такое… Лучше уж верить в бога.
— Мне бы посмотреть на него, — сказал я уныло.
Джоанна фыркнула.
— Можно подумать, ты арбалет никогда не видел.
Тихо, тихо, тихо. Ого, подумал я, вот где, похоже, собака зарыта. Губернатор-то был прав. Мне не веры не хватает, а знания. Я ж не знаю, по большому счёту, как выглядит арбалет.
— Ты никогда не видел арбалет? — сказал шериф ошеломленно. — Но я же только что стрелял из него!
— Много ли за пятьдесят шагов увидишь, — пробормотал я себе под нос.
— Да какая разница… — начал было констебль, но шериф перебил его.
— Джефф, покажи ему арбалет, ведь если он его и вправду не видел…
Констебль замолчал, и вид при этом у него был весьма упрямый. Джоанна с острым любопытством смотрела то на констебля, то на шерифа, то на меня.
Констебль, с выражением досады на лице опустил голову вниз и влево, и вскинул правую руку, полураскрыв ладонь.
— Пожалуйста, — и он протянул мне арбалет с наложенной стрелой.
Арбалет был материально увесист, и было в нём что-то от зверя, сжавшегося перед прыжком. Грозно сверкая острым наконечником стрелы, он удобно лёг деревянным ложем в руку. Пять секунд он был в моей руке, а потом исчез, оставив в моём сердце ощущение настоящей вещи.
— Ну, — сказал констебль, — давай, пробуй.
Я вдохнул воздуху. Интересно, зачем люди делают это перед ответственным моментом? Вернусь, надо будет спросить у Шаха, что думает на этот счёт медицина. Он у нас медбрат, фельдшер и мировой эксперт по медицине.
Закрыл глаза. Медленно отставил в сторону правую руку.
Арбалет. Мне нужен арбалет. Тяжелый, с зубчатым колесиком натяжки, с острой короткой стрелой, с деревянным ложем… и я почувствовал, как что-то увесистое оттянуло руку. Открыв глаза, я увидел, что действительно в моей правой руке — арбалет. Радость острой волной плеснулась в моём сердце. Потеплели лица Бэнкса и Гривза, рассмеялась Джоанна.
— Йа-ахо-оу! — и я вскинул арбалет, и пустил стрелу в большой валун на склоне. Облачко пыли поднялось много левее и выше по склону от цели, и арбалет пропал.
Надо полагать, у меня сильно вытянулось лицо. Сужу по тому, что все разом перестали улыбаться.
— А куда ты целился, сынок? — спросил шериф. — В холм?
— Тебе не победить, — сказал констебль и посмотрел на шерифа. — Он даже не умеет стрелять!
— Да, не умеет, — согласился шериф.
— Значит, мы зря потратили утро, — сказал констебль.
— Да, зря, — сказал шериф.
— Даже, если он первым выхватит арбалет, он не попадёт!
— Не попадёт.
— Значит, ему надо сделать как-то по другому, — вмешалась Джоанна. — Раз он не может попасть, пусть попробует отбить.
— Ага, — сказал шериф после недолгой паузы. — А на мечах ты как?
Я представил себе свою жёлтую саблю, и тут же почувствовал её рукоять в своей ладони.
И я показал как. Точнее попытался.
— Погоди, — сказал Хёрст. — С щитом. Без щита ты с ним не сблизишься.
Опа… Теперь придётся выяснять, как выглядит щит.
— Только не говори мне, что ты и щита не видел, — сказал констебль. — О нет, да что ж ты за иностранец! Это где ж такие люди живут?!
Где-где… в восемнадцатом квартале, вот где, беззлобно подумал я. Хёрст сердитым жестом вскинул руку, и протянул мне круглый щит. Составленный из нескольких, хорошо подогнанных друг к другу деревянных деталей, с круглой металлической шишкой по центру, диаметром сантиметров в семьдесят. Я взял его и внимательно рассмотрел. Довольно тяжелый, подумал я, но это было так, мысль фоном. Меня куда больше занимало совсем другое. Я внимательно изучил крепление, сунул руку, сжал ремень в кулак. Довольно удобно. Подвигал руками — туда-сюда. Посмотрел на своих спутников. Все они молча и сосредоточенно смотрели на меня.
— Кгхм… ясно, — сказал я, и щит исчез.
Так-так… значит, щит.
— Что это такое? — сказал шериф недоуменно. Получилось, подумал я, получилось, ёкарный бабай.
В моей руке, тускло поблёскивая на солнце, красовался ладный, идеально круглый и лёгонький щит из титанового сплава. Наверное, самый прочный щит этого мира.
Тут есть над чем поразмышлять, как вы думаете?
XXII
Зеленая равнина, над которой нежно-зеленым куполом раскинулось небо этого мира, и дорога, которая, упираясь в горизонт, делит этот мир пополам. Констебль сказал — они уехали с Теренсом Пэйном, шериф сказал — я знаю, где живёт Пэйн, Джоанна сказала — я еду с вами, и вот мы едем в Пэйн-хауз.
Что значит ровная степь: сверху Далекая Радость, должно быть, похожа на солнце — с диаметрально разбегающимися лучами-дорогами.
Где-то высоко в небе заливался переливчато какой-то птах. Местный жаворонок. Стрекотали кузнечики, Джоанна, впрочем, называет их стрёкотами. И от земли шёл густой, духовитый, нагретый зелёным солнцем аромат. И мне вспомнилось прошлое лето: солнце, жёлтый песок берега, усыпанный сосновыми иголками, насыщенно-синий Байкал. И, конечно, Ольга, аккуратными движениями раздвигающая прохладную байкальскую воду, и Никита, плещущийся в полосе ласкового летнего прибоя. Воспоминание это мягкой кошачьей лапкой сжало моё сердце, заставив судорожно вдохнуть воздух.
— Отсюда до Пэйн-хауза четверть часа, — сказал шериф.
Интересно, как он это определил, подумал я. За эти два часа я не видел на дороге ни одного верстового столба, ни одного указателя, ничего такого, за что мог бы зацепиться глаз.
