Анджей Пилипюк - Ленин-2. Что-то осталось
— С этими лягушками для меня еще не все ясно, — пробормотал полковник. — Если бы вы, товарищ, захотели изложить…
— Это просто. Наш отдел год назад изловил в тайге настоящую ведьму… Когда ее поймали, то есть, до того как ее поймали, она превратила восемь агентов в лягушек… КГБ придерживается правила, что надо заботиться о наших людях и спасать их, пока они не… Так что мы привезли принцессу, чтобы их расколдовала. А потом, когда управились, я подумал, что можно воспользоваться ею с большим размахом. И теперь бабка сидит под посольством в Париже. А принцесса здесь. Упрощая, старушку-ведьму мы используем как шифровальный аппарат, а принцесса действует как своего рода декодер.
Впечатленный полковник отступил на шаг.
— Это огромное достижение передовой советской науки, — воскликнул он. — Но что же будет с законом сохранения массы?
— Отменен. К сожалению, это совершенно секретно, — вздохнул генерал Калманавардзе. — Нобелевская премия из-под носа ушла. Но зато орден дали, — он показал золотую звезду на цветной ленточке.
Полковник поглядел, а потом показал свои награды. Военные не заметили, что тело привязанной к стулу девушки странно задрожало. Ее ноги несколько раз дернулись, а голова упала на грудь… Из задумчивости их вырвал только звонок подъемника. Крышка открылась, внутри оказалась очередная коробка. Генерал торопливо достал ее и какой-то листок. В картонке сидела только одна лягушка.
— Это наш лучший агент, — прочитал содержимое записки полковник. — Пришлось его срочно эвакуировать…
— Ну, за дело, товарищ агент, сейчас вы будете таким, как раньше — генерал улыбнулся лягушке.
Они подошли к принцессе.
— Что-то она плоховато выглядит, — хмыкнул Тихобздеев.
— Нежная, скотина, — рука генерала сжалась от злости, и лягушка перепугано заквакала. — Отправлю ее завтра в колхоз. Поработает в поле несколько дней, сразу поймет нашу заботу и удобства…
— Мне кажется, она умерла, — полковник наклонился, чтобы заглянуть принцессе в лицо.
— Холера, так быстро износилась? — удивился его товарищ. — Точно умерла?
Полковник приложил ладонь к ее груди, и его лицо приобрело мечтательное выражение.
— Мммм, — пробормотал он.
— Ты не анатомию изучай, а проверь, жива она или нет!
— Мертвая, но еще теплая. Дайте эту лягушку, товарищ Калманавардзе. — Может сработает?
Он приложил лягушку к остывающим губам, но ничего не вышло.
— Холера, — генерал бросил агента обратно в коробку, — в задницу такую работу. Если закажу следующую, ребята рассердятся. Если не закажу, погибнет наш лучший человек. Тогда они тем более рассердятся…
Он достал пистолет и, выкрутив руку, приставил ствол к затылку.
— Что вы делаете? Товарищ! — поразился его гость.
— Как это, что? Совершаю самоубийство, чтобы избежать ответственности, — с достоинством объяснил генерал.
— Но почему так?
— Традиции нашей организации обязывают. Именно так совершил самоубийство сам Феликс Дзержинский. Я в книжке читал. Он застрелился тремя выстрелами в затылок… Тебе тоже советую. Лучше умереть от своей руки, чем заметать до конца жизни атомный полигон в Казахстане…
— Может ее как-нибудь оживить? — задумался полковник.
У генерала занемела выкрученная рука, он ее опустил и внимательно слушал гостя.
— Наша передовая советская наука пока не умеет оживлять мертвых, — заметил он.
— Но с Лениным же получилось, — полковник посмотрел на коллегу пронзительным взглядом.
— А вы откуда знаете?
— А вы что думали, у нас свои источники… если этот Вендрович смог обезвредить Ленина, так может сможет и обратно подействовать?
— Может быть, действительно стоит попробовать, — хмыкнул генерал.
Он снял трубку красного телефона на стене и начал набирать номер.
— Кстати говоря, если Ленин ожил, почему вы его не выпустили на свободу? — спросил полковник.
— А зачем? Еще сбежал бы и совершил мировую революцию…
— Так это же хорошо… не было бы капиталистов…
— И у кого бы мы занимали деньги на гонку вооружений? — генерал усмехнулся с жалостью.
В трубке раздался голос дежурного. Надо было выдать соответствующие распоряжения…
Тем временем где-то далеко от Москвы…
Обвинитель откашлялся и начал речь. Якуб Вендрович опер подбородок на закованные в наручники руки и прислушался к его словам. Одновременно он думал о фляжке, лежащей под стулом, на котором он сидел на скамье подсудимых. Фляжку туда, наверняка, засунул кто-то из его корешей, присутствующих в зале.
— В ходе следствия было установлено следующее. Обвиняемый закупил на сельскохозяйственной базе в Войславицах поврежденный элеватор. Факт продажи государственного имущества частному лицу является явным нарушением уголовного кодекса ПНР и это дело выделено в отдельное производство. Потом обвиняемый транспортировал элеватор на территорию своего хозяйства, и отремонтировав, сразу после уборки урожая, наполнил его зерном. Элеватор имеет емкость пятьдесят тонн. Принимая во внимание, что хранение зерна в количестве более двух тонн, попадает под действие параграфа о накоплении спекулятивных запасов…
— Возражаю, — выкрикнул Якуб, но его проигнорировали.
Он перевел взгляд на пол и посмотрел на фляжку. Толкнул ее слегка сапогом. Она была полной.
— Тем более, что скупка зерна у населения разрешена только закупочным пунктам.
— Прошу слова, — сказал Якуб, вставая.
— Предоставляю слово обвиняемому, — судья очнулся от спячки.
— Пусть обвинитель докажет, что я это зерно купил.
— И даже заплатил долларами, — огрызнулся обвинитель.
— Прекратите. Может быть в материалах следствия есть какие-то доллары с моими отпечатками пальцев?
— Так откуда обвиняемый раздобыл пятьдесят тонн ячменя? — мягко спросил высокий суд.
— Я его размножил вегетативно в элеваторе.
Зал взорвался смехом. Судья тоже смеялся.
— Обвиняемый захочет поделиться этим открытием с народом, — сказал он. — Кто знает, может быть, это средство от наших временных проблем…
— Высокий суд, — сказал Якуб. — Секрет размножения пшеницы почкованием мне передали мои предки, и я поклялся сохранить его для нужд моего семейства! — он улыбнулся, радуясь удачной фразе.
— Пятьдесят тонн левого зерна это только начало, — голос обвинителя сочился ядом. — Гораздо важнее, что обвиняемый с ним сделал.
— Слушаем, — сказал судья.
— Обвиняемый залил ячмень водой и добавил дрожжи, а потом подождал месяц. Далее он установил под элеватором газовую колонку, кстати, не имеющую разрешения…
— Где мне было брать это разрешение, если я сам ее сделал? — запротестовал Якуб, но в этот раз не получил ответа.
— …А с верхушки элеватора он вывел трубу длиной двадцать метров, заканчивающуюся в его гнусном логове.
— Протестую! — выкрикнул Якуб.
— Протест принимается, — сказал судья. — Даже если этот дом напоминает давно неприбранный хлев, стоит сохранить хоть частичку уважения к обвиняемому, — посоветовал он прокурору.
— Прошу слова, — отозвался подсудимый.
— Предоставляю.
— Высокий суд принимает за чистую монету заявления обвинителя?
— А у вас есть какое-то объяснение?
— Однако, высокий суд! Пятьдесят тысяч литров браги?
— Тогда представьте свою версию происшедшего.
С похмелья фантазия Якуба не имела границ.
— Высокий суд. Дело было так. Некоторое количество воды в элеваторе уже было. Она требовалась в процессе размножения. В конце концов, это ненужные технические подробности. Непосредственно после наполнения хранилища пошел сильнейший дождь, а я забыл закрыть крышку и осадки залили…
— У меня вопрос к обвиняемому, — отозвался обвинитель.
— Разрешаю.
— Как вы, гражданин Вендрович, объясните нам такой факт. Элеватор имеет шесть метров высоты. Дождевая вода не могла его наполнить по той простой причине, что согласно показаний метеорологической станции в Красноставе количество осадков в месяц, когда вы занялись своим противоречащим законодательству и чувству человеческого достоинства…
— Короче, — велел судья.
— …Предприятием, количество осадков составило едва двадцать сантиметров?
Якуб глотнул самогона из фляжки, чтобы прояснить мозги. Милиционеры фляжку сразу же отобрали.
— Что в этой посудине? — поинтересовался судья.
— Самогон, — сообщил милиционер, с явным отвращением нюхая содержимое.
— Может ли обвиняемый объяснить нам происхождение этого предмета?
Якуб несколько раз моргнул.
— Нет, высокий суд.
— Точно нет?
— Враги подбросили, чтобы меня скомпроментировать.
Судья на мгновенье склонился к столу. Когда он поднялся, лицо его выглядело слегка покрасневшим.
