Сергей Кочетов - Ленон и Гаузен: Два клевых чужака (СИ)
— А не слышно ли чего нового? — спросил Ленон, понимая, что разговор вновь пошел по накатанной колее, но ничего не мог с собой поделать.
— Как же, слышно, — ответил один из его коллег. Он был лишь немногим постарше Ленона, но всегда общался с ним свысока.
— Одна женщина купила старый заброшенный дом, но когда въехала в него, то увидела, что по всем комнатам беспорядочно летают различные предметы обихода. Но она решила, что это обыкновенные сквозняки. А в другой раз хозяйка дома стояла на балконе и пила чай, но тут что-то толкнуло ее сзади, и она упала вниз и сломала два ребра. Но когда она выписалась из больницы, то снова подумала, что во всем виноваты ужасные сквозняки, и решила, что, за исключением форточек, никогда больше не будет оставлять окна нараспашку.
— А что было потом? — встревоженно поинтересовался заинтригованный юноша.
— А потом ее нашли в луже собственной крови с восемнадцатью ножевыми ранениями, — мрачно закончил историю рассказчик.
— Я всегда… Всегда говорил, что форточку надо закрывать! — испуганно прошептал Ленон и, оглянувшись, заметил, что все в редакции надрываются от смеха, глядя на выражение его лица.
— А есть ли что-то поближе к реальности? — попробовал подойти с другого конца юноша, на этот раз надеясь получить информацию подостоверней.
— Один мальчик испугал охранника. Охранник подавился жвачкой и умер. Когда прибыла скорая, то обнаружили, что он еще дышит, но было уже слишком поздно…
При этих словах Ленон затаил дыхание, предвкушая еще один трагический финал.
— Увы, жевательная резинка уже не подлежала восстановлению.
И кабинет снова покатился со смеху.
Раскусив, что ему опять скормили утку, журналист все же решился еще на одну попытку:
— А есть ли какие-нибудь другие новости?
— Скоро на Мелкопрудной улице откроется платная охраняемая стоянка для собак, — услышал Ленон.
— А чем охраняться будет? — спросил Ленон, предчувствуя подвох.
— А ими же, собаками, и будет! — и помещение вновь разорвалось волною смеха. В этот момент Ленон решил взять игру в свои руки.
— А вы знаете… — начал Ленон, дождавшись, когда сотрудники редакции немного утихомирятся. — Вы знаете, кто бы возглавил французскую революцию, если бы эволюция видов по Чарльзу Дарвину остановилась бы на первой ступени? — произнес Ленон и самодовольно осмотрел обитателей редакции. Эту шутку он придумывал целую неделю и берег, будто козырного джокера в рукаве. Все замокли и уставились на Ленона с любопытством, но отвечать не торопились.
— Напальмеон Бананапад! — победно произнес юноша.
— Напальмеон! — вновь заразительно разразились присутствующие. — Ну, ты дал! Банановый торт «Напальмеон»! А гражданскую войну в Соединенных Штатах Макаки выиграл кто? Абезян Горилкольн? Послушай, Ленон, да мы тебе новый псевдоним выдумали! Будешь не Ленон, а Линкольн! Авраам!
Осознав, что шутка не возымела ожидаемого эффекта, Ленон пристыжено юркнул в кабинет главного редактора, заметив, что из него уже кто-то вышел.
— Ленон, ты где был? — строго, но в то же время с пониманием задал вопрос Валентин Петрович, главный редактор газеты. Он сделал вид, что не расслышал того, что происходило только что за дверями его кабинета. Он также относился к Ленону с иронией, не лишенной, впрочем, снисхождения. Валентин Петрович был человеком, чья голова носила маленькие уши, но вмещала большие амбиции. За глаза его называли «Папаша Тираж».
— А я не заходил, потому что было занято, — растерянно протянул Ленон.
— Запомни одну вещь, мой юный друг, — посерьезнел Валентин Петрович. — Занято — это в туалете, а у нас газета… Газета гораздо более лучшего качества! Что это еще за низкий стиль? Журналист должен каждое слово аккуратно подбирать…. Но не с помойки!
Журналист не должен бояться подыскивать нужные слова самым тщательным образом, даже если выбор ограничен! Как говорится, слово не воробей — глаз не выклюет! Не использовать всего многообразия лексикона — это все равно, что купить целиком небоскреб, а потом спать в подъезде. Или на улице. Или варить холодец из свиной вырезки, — при упоминании свинины Ленон поморщился, а Валентин Петрович сердито поглядел на юношу, видимо подумав, что тому пришлись не по вкусу его наставления.
— Ты не извлекаешь выгоду из того, что попадает тебе в руки, Ленон, — продолжил поучать главный редактор. — Но не буду называть градусник термометром, а расскажу все как на духу. Вот у нас в бытность на телевидении был один диктор, который выговаривал не все буквы, и вообще картавил, как черт. И вместо того, чтобы скинуться на логопеда, ему писали такие тексты, в которых проблемных букв не встречалось ни при каких условиях.
— А если вдруг «редиска»? — пришло в голову юноше.
— Писали «маленький малиновый овощ», — ни на секунду не задумываясь, нашел замену папаша Тираж.
— А «парикмахерская»? — поинтересовался Ленон, у которого часто возникали трудности с синонимами.
— Место для укладки и удаления волос, — с ходу ответил главный редактор.
Ленон подумал о том, какое бы еще слово с буквой «р» придумать, но тут его осенило, и он спросил нечто совершенно иное:
— А нельзя было другого сотрудника подыскать?
— Нельзя! — сердито отверг предложение юноши Валентин Петрович. — Ты знаешь, чей это был родственник?
— Неужели Леонида Савушкина? — изумился Ленон. Эта мысль пришла ему в голову, так как Валентин Петрович очень гордился своим знакомством с известным космонавтом и вспоминал о нем при каждом удобном случае. Кроме того, Савушкин был персональным кумиром Ленона.
— Да как ты смог только подумать так про Савушкина? — вознегодовал Валентин Петрович. — У меня про него сказать такое язык бы не повернулся!
Ленон пристыжено замолчал, и главный редактор продолжил свою речь:
— Но это все телевидение, а в газете такая халтура не пройдет! Поэтому, садясь писать, каждый твой ход должен быть точным и выверенным, как при ограблении банка!
— Но я никогда не грабил банк, — испугался Ленон тому, что ему придется заниматься чем-то подобным.
— Да как ты только мог подумать, что журналист может пойти на что-нибудь противозаконное! — возмутился папаша Тираж. — Газета — это скатерть стола новостного изобилия! Парус корабля, несущегося в информационном пространстве! Призрак, летящий на крыльях правды!
Ленон, понимая, что от него могут ускользнуть крупицы мудрости главного редактора, накопленные им за годы упорного профессионализма, достал блокнот и начал сбивчиво записывать услышанное.
— Чего это ты там черкаешь? — недовольно прервал свою речь Валентин Петрович и вырвал записную книжку у Ленона из рук.
— Да твои каракули не разобрать! — воскликнул главред и так же грубо сунул блокнот обратно Ленону в руки. Журналист хотел было сказать, что он не так богат, чтобы писать в блокноте, делая интервал между строчками на каждой странице, но побоялся очередной волны недовольства со стороны начальника.
— А как бороться с неусидчивостью? — все же спросил юноша, набравшись смелости. У него действительно часто не получалось сконцентрироваться над текущим занятием.
— Неусидчивость? Для усидчивости таблетки в аптеке выдают. Помнится, я в Кокосовых прериях как-то отравился, так я часами на одном месте, кхм… — тут главный редактор недовольно поморщился и усиленно замотал головой, пытаясь избавиться от болезненных воспоминаний. Ленон решил больше не пытать его этой неприятной темой и переключился на следующую:
— А что делать, когда наступает сдохновение?
— Сдохновение? — вновь недоуменно переспросил Валентин Петрович.
— Это когда вдохновение, только наоборот. Когда писать вроде бы и хочется, но не получается, — пояснил Ленон.
— А, писательский блок, — разобрался папаша Тираж. — Тут надо вдохновляться трудами известных классиков. Или на их жизненном опыте постигать, как надо описывать актуальные события. Но ты пойми главное, журналистика — это тебе не книжки писать. Это поэзия! Тут не неделю надо пыхтеть над одной страницей как Густав Флобер над «Мадам Бовари». Все должно литься одним потоком, как сквозняк из форточки! Пришел! Увидел! Записал! И принес мне на стол. А дальше…. Дальше некуда расти только фикусу — ему мешает горшок и потолок! Да прекрати уже, наконец, крутиться! — одернул главный редактор своего подчиненного, но Ленон даже и не помышлял о том, чтобы сдвинуться с места хотя бы на миллиметр. Просто когда Валентин Петрович увлекался рассказом, он начинал беспокойно разгуливать по своему кабинету. Юноша же рефлекторно поворачивал шею, следя за траекторией его блужданий.
— Голова дана затем, чтобы в ней мысли были! А будешь вертеть ею налево и направо — все мысли растрясешь, — поделился наставлением папаша Тираж и вернулся к своим воспоминаниям:
