Кир Булычев - Похищение чародея (сборник)
Тишину нарушил стук капель. Темная жидкость, проникнув между досок кузова, выбивала дробь по асфальту, расплываясь в зловещую чернильную лужу.
— Кровь, — прошептала Элла Степановна, — человеческая кровь.
Шепот ее был громок и страшен. Кричали галки.
— Нет, — ответил тоже шепотом Эдуард, — это, наверное, не кровь…
Из кузова донесся удар, потом слабый голос Вениамина:
— Почти ничего не пролилось.
— Ты поврежден? — спросила Элла Степановна, поднявшись на цыпочки, чтобы заглянуть через борт. Эдуард обнял женщину и приподнял.
— Спасибо, — сказала Элла, не оборачиваясь. Все ее внимание было устремлено внутрь кузова.
— Я цел, — сказал Вениамин, закрывая бидон.
Он поднялся. Элла в ужасе запрокинула голову.
Лицо Вениамина было разделено пополам широкой черной вертикальной полосой, которая продолжалась на рубашке и, раздваиваясь, нисходила по брюкам. Руки были черными по локоть.
— Что с тобой, мой мальчик? — Элла Степановна отпрянула, и Эдуард, который продолжал держать ее на весу, был вынужден отступить на два шага.
— Это вытекло из бидона, — сказал Вениамин. — Во всем виноват только я один.
— Вы должны были предупредить, — сказала скорбно Элла Степановна и поняла, что находится в воздухе. — Отпустите меня!
Эдуард подчинился и перевел дух.
— Я хотел вам помочь, — сказал он.
— Надеюсь, — сказала Элла Степановна. — Вениамину надо умыться.
Эдуард хмыкнул.
— Ничего смешного, — сказал Вениамин.
— Я не смеюсь. Но придется потерпеть до реки, — сказал Эдуард. — Километра через два. Это спиртовая тушь. Отмывается, простите, с трудом. Василий весь запас в канцелярском магазине купил.
— Спиртовая тушь? Это еще зачем? — спросила Элла Степановна.
— Пузырьками покупали, — сказал Эдуард. — Целое состояние. Вася будет переживать. Он полы красить хотел.
Вениамин смотрел на свои ладони и страдал. Он был сам себе противен. Разве нормальный человек обливает себя спиртовой тушью из молочных бидонов?
В этот момент с разных концов пустынной раскаленной площади, увязая в асфальте, показались Василий и Андрюша. Андрюша нес блок сигарет, Вася — детскую эмалированную ванночку. Вслед за Васей семенил маленький человек в большой кепке. Увидев полосатого Вениамина, человек присел и бросился назад. Василий сбился с шага и на секунду прикрыл ванночкой лицо. Но Андрюша узнал Вениамина почти сразу.
— Не пижонь, Веня! — крикнул он. — Не надо!
Испуганные галки вились над колокольней кирпичного собора.
Вдали показался милиционер и, приставив ладонь козырьком к фуражке, всматривался в фигуру на грузовике.
— Придется, простите, спрятаться, — сказал Эдуард. — Будешь на полу сидеть. Тебе уже все равно, а люди пугаются.
Василий остановился, не доходя до машины, и мрачно спросил:
— Все вылили?
— Самую малость, — сказал Эдуард. — Пузырьков десять.
— На что только мы не идем ради красоты, — сказал Андрюша. — Это сливки?
— Замолчи, — сказала Элла Степановна. — И посмотри, не облил ли Вениамин вещи. Он сейчас в таком состоянии…
Василий, передав Андрюше ванночку, взобрался на подножку, заглянул в кузов и сказал:
— Рублей на пять как минимум.
— Мы заплатим, не беспокойтесь, — сказала Элла Степановна.
— Не надо, — сказал Вениамин, — плачу я.
— Вот и превосходно, замечательно! — веселым голосом воскликнул Эдуард. — Свистать всех наверх! Через минуту отдаем концы!
3
У моста через реку Сотьву простояли полчаса. Эдуард Олегович оказался прав. Тушь была спиртовой, качественной, стойкой. Ни мыло, ни песок ее не взяли. Полосы и пятна на Вениамине лишь слегка потускнели.
На дне кузова тушь засохла и блестела. Солнце отражалось в ней, как в бездонном омуте.
Наконец поехали дальше. Андрюша и Эдуард стояли, держась за кабину. Вениамин сидел в углу и делал вид, что читает в оригинале роман Агаты Кристи.
После сельца Красное дорога сузилась. По сторонам потянулись вековые ели, которые закрывали дорогу от опускавшегося солнца. Иногда стена елей прерывалась голубым озером, подпиравшим стену скал. Впереди показался каменный мост через ручей. Мост был стар и удивителен. Его ограждали перила на точеных столбиках, а на въезде, охраняя мост, щерились каменные львы ростом с дворнягу.
— Остановитесь! — завопил Андрюша. — Немедленно остановитесь!
Машина судорожно дернулась, тормозя. Дверца кабины распахнулась, оттуда высунулось розовой луной злое лицо Васи.
— Чего еще? — спросил он.
— Наш юный друг, — разъяснил Эдуард, — увидел достопримечательность.
Андрюша, прижимая к животу камеру, перемахнул через борт грузовика.
— Ехать надо, — сказал Василий. — Темно будет.
— Ничего, — возразил Эдуард Олегович. — Объявляем пятиминутный привал на свежем воздухе. Вениамин, рекомендую провести повторную очистку лица в этом изумительном ручье.
Вениамин покорно спустился к ручью. Эдуард подал руку Элле, помогая выйти из кабины. Василий сидел за рулем и глядел вперед. Андрюша кружил по мосту, под мостом, вокруг моста, выискивая точки для съемки.
— Откуда это могло произойти? — крикнул Андрюша.
— С дореволюционных времен, — сказал Эдуард. — В литературе об этом сведений мне не удалось отыскать.
— Очень похоже на восемнадцатый век, — сказала Элла Степановна, поглаживая льва по озлобленной морде. — Наивно и провинциально.
— Здесь и была провинция, — согласился Эдуард. — Может быть, сам Полуехтов поставил.
— Кстати, кто такой этот Полуехтов? Почему деревня ваша так странно называется?
— Местный помещик, майор, — сказал Эдуард. — О нем ходит множество сказок.
Вениамин вернулся от ручья.
— Великолепно, замечательно, — обрадовался Эдуард. — Лучше, намного лучше.
— Еще сорок ручьев, — сообщил Андрюша, перематывая пленку, — и можно выпускать в свет.
Когда поехали дальше, Василий, который раньше упрямо молчал и даже не глядел на Эллу Степановну, вдруг обернулся к ней и сказал:
— Он не просто майор, а секунд-майор.
— Вы о ком? — спросила Элла.
— О Полуехтове, о ком же еще? У нас полдеревни Полуехтовы.
— А давно он жил?
— До революции.
— У вас сохранились старожилы? — спросила Элла, которая любила работать со старожилами.
— Есть один, который помнит, — сказал Василий. — Только не станет он с вами говорить.
— Переубедим, — возразила Элла Степановна. — У меня достаточный опыт. Как его зовут?
— Григорием.
— А фамилия?
— Не знаю. Не говорил он мне своей фамилии.
И хоть Василий не улыбался, смотрел вперед, в голосе его Элла Степановна интуитивно почувствовала издевку, замкнулась и прекратила расспросы.
Машина выехала на каменное покрытие. Торцы были уложены полукружиями, ровно, словно на площади немецкого города. Грузовик сразу прибавил скорость, покатил веселее.
Андрюша вытянул вперед голову и сказал:
— Одна тайна набегает на другую. Кто мог ожидать?
— А что там? — спросил из угла кузова Вениамин.
— Торцовая мостовая. Это тоже майор-помещик баловался?
— В этих местах помещики не жили, — сообщил Вениамин. — Слабое развитие сельского хозяйства.
Солнце скрылось за синим длинным облаком. Встречный ветер стал зыбким, резким, словно впереди открыли дверь в холодильник. Грузовик дребезжал, ревел, одолевая подъемы.
— А эта дорога только до Ручьев? — спросил Андрюша.
— Дальше пути нет. Тайга, болото, горы, — сказал Эдуард. — Край света. Так и живем.
Вениамин стал кашлять. Надрывно и скучно. Ему было стыдно, но остановиться он не мог. Эдуард достал из верхнего кармана пиджака пачку таблеток и спросил:
— Без воды сможешь проглотить?
— Смогу, — сказал Веня.
— Глотай. К утру пройдет. У меня здесь дисквалификация наступает. Воздух чистый, никто не болеет. И я, фельдшер, по совместительству руковожу культурой.
Василий включил фары. Темнота сразу поглотила тайгу.
Через несколько минут машина выкатила на вершину холма, и впереди в распадке показались уютные теплые огоньки. Грузовик замер, словно Василий хотел, чтобы его пассажиры ощутили бесконечную благостную тишь этого вечера.
И вдруг в эту тишину вплелся, не нарушая, а лишь подчеркивая ее совершенство, далекий ясный девичий голос, который пел нечто сказочно печальное, трогательное и нежное.
Голос был лесным, он принадлежал вечеру и небу, луне и первым звездам, шуршанию листвы вековых берез у дороги.
— Что это? — прошептала Элла Степановна.
Василий не ответил. Достал папиросы и закурил, стараясь не шуметь.
