Терри Пратчетт - Вольные Мальцы
— А вы поможете вернуть моего брата? — сказала Тиффани. Выражение на лицах Фигглов нисколько не изменилось. Она попробовала снова: — Сможете заодно со мной выкрасть моего брата у Кралевы?
Сотни маленьких, но уродливых лиц чуток оживились и просветлели.
— Эччч, то речь по-нашенски речешь, — сказал Роб Всякограб.
— Не… совсем. Вы не обождете минуту? Мне надо кое-что взять, — сказала Тиффани, стараясь говорить таким тоном, словно знает, что делает. И заткнула пробкой Особое овечье Наружное. Нак Мак Фигглы испустили вздох.
Она быстро нырнула на кухню, отыскала холщовую сумку, взяла из медицинского ящика бинтов и мазей, положила в сумку вместе с Особым Наружным — отец говорил, ему оно всегда помогало — а напоследок, подумав, захватила «Болезни Овец» и сковородку. И то и другое может пригодиться.
Когда Тиффани вернулась в маслодельню, человечков было нигде не видать.
Она знала — надо сообщить родителям, что и как. Но знала и то, что из этого толку не выйдет. Выйдет «прекратила выдумывать». И все равно, если повезет — она вернется с Вентвортом прежде, чем ее вообще хватятся. Но на всякий случай…
У нее в маслодельне был специальный дневник. За сырами требуется надзор, и еще она всегда указывала, сколько масла сделала и сколько молока на это пошло.
Тиффани открыла чистую страницу, взяла карандаш и начала писать, высунув из уголка рта язык.
Нак Мак Фигглы постепенно стали появляться снова. Не то чтобы они просто так высовывались из-за предметов. И определенно не выскакивали на пустом месте из ниоткуда. Они появлялись так же, как облака или языки пламени складываются в лица: кажется, чтобы разглядеть их, надо было только захотеть этого и смотреть попристальнее.
Они в благоговейном трепете следили за движением карандаша, и Тиффани слышала их бормотание:
— Зрите, ползет и виляет писцатая палочка. Карговское дело.
— Эччч, писодейство ей ведомо, это так.
— Но ты нас не запишешь, мистрис?
— Айе, чье прозвание в бумажищах, тому век воли не видать.
Тиффани закончила и прочла записку:
Дорогие мама и папа, я ушла искать Вентворта. Со мной все будет прекрасно (зачеркнуто) надеюсь (зачеркнуто) хорошо, потому что я с друзьями (зачеркнуто) знакомыми (зачеркнуто) теми, кто имел дело с Бабушкой, PS сыры на полке № 3 надо перевернуть, если я завтра не вернусь.
Целую, Тиффани.
Она посмотрела на Роба Всякограба, который успел быстро взобраться по ножке стола и теперь пристально наблюдал за карандашом, на случай если тот станет опасен.
— Вы же могли просто сразу прийти ко мне и попросить, — сказала она.
— Не ведали мы, что искомая — ты, мистрис. Тут ходит куча великучих дев по ферме сей. Не ведали мы, пока ты не словила Вулли Валенка.
Еще может выйти так, что и вправду не я, подумала Тиффани.
— Да, но воровать яйца и овец — вот это было лишнее, — сказала она веско.
— Так они плохо лежали, да и не были гвоздями приколочены, мистрис, — ответил Роб Всякограб, словно это было законное оправдание.
— Они лежали как положено, и яйца гвоздями не прибивают! — отрезала Тиффани.
— Эччч, то во власти твоей — ведать премудрости сии, мистрис, — ответил Роб Всякограб. — Вижу, писодейство свое ты уже совершила, в путь бы нам пора. Ты владеешь пометельником?
— Летаешь ли ты на метле, — бормотнул жаба.
— Э… нет, — сказала Тиффани. — Важнейшая вещь в магии, — добавила она высокомерно, — это знать, когда не пользоваться ею.
— То верно, — сказал Роб Всякограб, соскальзывая по ножке стола вниз. — А поди сюда, Вулли Валенок. — Один из Фигглов, очень напоминающий утреннего яйцекрада, подошел к Робу, и оба чуть пригнулись. — Не вступишь ли, мистрис? — проговорил Роб Всякограб.
Прежде, чем Тиффани успела ответить, жаба сказал углом рта, и у жабы это немало:
— Один фиггл может поднять взрослую женщину. Попробуй растоптать его — не сможешь.
— Я не хочу пробовать!
Очень осторожно Тиффани подняла свой большой ботинок. Вулли Валенок забежал под подошву, и Тиффани почувствовала, что ботинок толкнули снизу вверх. Это было как поставить ногу на кирпич.
— Теперя другую мальца ботиночку, — сказал Роб Всякограб.
— Я упаду!
— Нае, мы умеем.
И в следующий миг Тиффани стояла на двух пиктси. Они шевелились взад-вперед под ботинками, держа ее в равновесии, но Тиффани чувствовала себя очень устойчиво. Все равно что просто надеть ботинки с толстыми подошвами.
— Двинулися, — сказал Роб Всякограб снизу. — И не заботься, что станет кися твоя цапать птушанятков. Парни будут бдеть.
Крысоед полз по ветке. Не из таковских он был котов, которые так вот просто умеют менять взгляды на жизнь. Он был из котов, которые умеют находить гнезда. Он различил писк, еще когда был на другом конце сада, и уже от подножия дерева углядел три желтых клювика в гнезде. Теперь он приближался, облизываясь. Еще чуть-чуть…
Три Нак Мак Фиггла приподняли над головами соломенные клювастые шляпы и радостно улыбнулись ему.
— Привет, Мистер Киска, — сказал Фиггл. — Не учисся, да? ПИ-ПИ!
Глава 5. Зелёное море
Спокойно выпрямившись, Тиффани летела в нескольких дюймах над землей. Ветер свистел у нее в ушах, когда Фиглы промчались через главные ворота Фермы и дальше, в холмы…
Вот она, летит. И вот, в данный момент, жаба у нее на голове, держится за волосы.
Отодвинемся, поглядим издалека — вот зеленая китовая спина плоскогорья. Теперь Тиффани — бледно-голубая точка среди бескрайней зелени трав, сгрызенных овцами в тонкий коврик, почти до корней. Но зеленое море не тянется сплошь, там и сям виден след людской жизни.
В прошлом году Тиффани потратила яблоко и две морковины на полчаса геологии, хотя одну морковину получила обратно за то, что посоветовала учителю не писать на вывеске «Г алло Г». Учитель сказал, что меловое плоскогорье сформировалось миллионы лет назад, под водой, из крошечных ракушек.
Тиффани решила, что это звучит разумно. В мелу попадаются такие окаменелые отпечатки. Но учитель не сумел особо много рассказать о кремне. Кремень крепче железа, но его почему-то находят в мелу, мягчайшем из камней. Иногда пастухи обтачивают один кремень другим и делают ножи. У ножа из лучшей стали не добьешься лезвия такой остроты, как у кремневого.
И люди в те времена, что на Мелу называли «давние дни», добывали кремень в специальных ямах-карьерах. Ямы и посейчас были видны, глубокие дыры среди зеленой глади, густо заросшие колючим вереском и ежевикой.
Здоровенные, шишковатые кремни до сих пор кто-нибудь время от времени находил у себя в саду. Попадались крупнее человеческой головы. И часто с виду напоминали голову. Эти камни словно кто-то плавил, мял, перекручивал, так что теперь погляди на кремень подольше — он покажется похож на что угодно: лицо, невиданное животное, морское чудище. Иногда самые интересные из них пристраивали наверху садовой стены, пускай все посмотрят.
Старики говорили о кремневых булыжниках: «меличи», это значит «меловы дети». Кремни всегда казались Тиффани… странноватыми, как будто эти камни стремились ожить. Некоторые были похожи на куски мяса, или костей, или еще чего-то такого с мясницкой колоды, словно во тьме ниже морских глубин мел когда-то пытался вылепить живую плоть.
Было много других следов, кроме заросших карьеров. Много разных древних следов повсюду на Мелу. Круги стоячих камней, хотя половина теперь была уже лежачими камнями. Погребальные курганы, как зеленые прыщи — в них, говорят, вожди-старейшины давних дней похоронены вместе со своими сокровищами. Никому и на ум не взбредало копаться и проверять, что там на самом деле.
Были странные рисунки, вырезанные в мелу. Их порой расчищают пастухи, когда остаются надолго со стадами в холмах, и работы выдается не так чтобы по горло. На плоскогорье слой земли толщиной всего несколько дюймов, дальше — мел. Отпечатки копыт могли запросто держаться несколько месяцев. А эти вырезанные рисунки сохранялись тысячи лет. Изображения лошадей и великанов, а самое странное в них было то, что их невозможно толком осмотреть ни с какого места внизу, на земле. Они были сделаны словно для зрителей, глядящих с неба.
И еще были чудесатые места, вроде Стариковой Кузни. Просто четыре больших плоских камня, которые напоминают полузарытую в землю хижину на склоне холма. Внутри она глубиной всего чуть больше пары футов. На вид совершенно ничего особенного. Но если крикнешь туда свое имя, то пройдет несколько секунд, прежде чем услышишь эхо.
Люди повсюду на Мелу оставили свои знаки. Мел был местом важным.
Загоны для стрижки остались теперь уже далеко позади Тиффани. Никто не провожал ее взглядом. Стриженые овцы нисколько не интересуются девочкой, что несется вперед, не касаясь ногами земли.
