Терри Пратчетт - Вольные Мальцы
Тиффани подняла его, и жаба шепнул:
— Я не рекомендовал бы их разочаровывать, а?
Она сглотнула.
— Бабушка никогда не говорила со мной ни о каком колдовстве… — начала Тиффани, но вдруг остановилась. Верно, никогда не говорила. Только показывала каждый день.
…Как-то раз одну из лучших собак Барона поймали, когда она пыталась загрызть овцу. Это ведь была охотничья собака, в конце концов, и она как-то попала без присмотра на пастбище, и раз овца побежала — собака погналась…
Барон знал, какое наказание полагается за потраву овец. На Мелу были законы — такие старинные, что никто и не помнил уже, кем они установлены, и этот закон знали все: нельзя оставлять в живых собаку, которая убивает овец.
Но эта собака стоила пять сотен золотых долларов, и вот — рассказывалось в истории — Барон послал своего слугу в холмы, к хижине на колесах, где жила Бабушка Болит. Она сидела на приступке, курила свою трубку и наблюдала за стадом.
Человек подъехал к ней верхом и не потрудился сойти с коня. Это не самый верный поступок, если вы хотите, чтобы Бабушка Болит была вам другом. Железные подковы оставляют выбоины в мягкой почве, вредя дерну. Бабушка Болит этого не любила.
Он сказал:
— Барон повелевает, чтобы вы изыскали способ спасти его собаку, мистрис Болит. В награду он пожалует вам сто серебряных долларов.
Бабушка улыбнулась, глядя вдаль, посидела, попыхивая своей трубкой, а потом отвечала:
— Кто поднимет оружие на своего лорда — будет повешен. Кто голодает и украдет овцу своего лорда — будет повешен. Собака, что убивает овец — должна быть убита. Вот законы этих холмов, а эти холмы у меня в кости. Что такое барон, ради которого надо рушить закон?
И снова стала смотреть на овец.
— Эта земля принадлежит барону, — сказал слуга. — Закон здесь — его закон.
От взгляда, что Бабушка Болит обратила на него, волосы у него поседели. Так рассказывалось в истории. Но во всех историях о Бабушке Болит было чуток чего-то, похожего на «Волшебныя Сказки».
— Если это, как ты говоришь, его закон — пусть он сломает его и посмотрит, что может статься тогда, — сказала она.
Несколько часов спустя, Барон послал к ней своего бейлифа, что был куда важнее слуги, но знался с Бабушкой Болит куда больше. Он сказал:
— Миссис Болит, Барон желает, чтобы вы использовали свой высокий авторитет и спасли его собаку. Он счастлив будет выделить в ваше распоряжение пятьдесят золотых долларов, чтобы уладить эту сложную ситуацию. Я уверен, что вы сумеете позаботиться о благе всех, кто имеет отношение к этому делу.
Бабушка курила трубку и глядела на новорожденных ягнят. Потом сказала:
— Ты говоришь слово за своего хозяина, твой хозяин говорит за свою собаку. Кто скажет слово за эти холмы? Где этот Барон, ради которого надо рушить закон?
Рассказывают, что когда Барону передали эти слова, он долго молчал. Но, хотя он был напыщен, и часто упрям, и слишком спесив, он был неглуп. Вечером он пришел к хижине и сел рядом на траву. Через некоторое время Бабушка спросила:
— Я могу тебе чем-то помочь, мой лорд?
— Бабушка Болит, я пришел просить за жизнь своей собаки.
— Принес с собой свой блеск и тяжесть?
— Я не принес ни серебра, ни золота, — сказал Барон.
— Хорошо. Если закон рушится от блеска и тяжести, грош цена тому закону. Так что же, мой лорд?
— Я прошу, Бабушка Болит.
— Пробуешь сломать закон словом?
— Так и есть, Бабушка.
В истории говорится, что Бабушка посидела, глядя на закат, а потом сказала:
— Тогда приходи к маленькому каменному амбару завтра на заре, и посмотрим, сумеет ли старая собака научиться новым штукам. Там будет решение. Спокойной ночи тебе.
Почти вся деревня была наутро возле амбара. Бабушка появилась там с небольшой повозкой. В повозке была овца и ее новорожденный ягненок. Бабушка закрыла их в амбаре.
Привели собаку. Она сильно нервничала и злилась, потому что просидела ночь на цепи в хлеву, и пыталась наброситься на мужчин, которые держали ее на двух ременных сворках. Она была очень космата и клыкаста.
Приехал Барон с бейлифом. Бабушка Болит кивнула им и отворила дверь амбара.
— Миссис Болит, вы пускаете собаку в амбар с маткой и ягненком? — спросил бейлиф. — Хотите, чтобы пес подавился до смерти?
Особо много смеха не послышалось в ответ. Бейлифа не очень-то любили.
— Посмотрим, — сказала Бабушка.
Мужчины подтащили пса к амбару, впихнули внутрь и единым духом захлопнули дверь. Все кинулись к маленьким окошкам.
Внутри заблеял ягненок, зарычала собака, потом раздался голос овцы. Но не обычный овечий голос. В нем была натянутая струна.
Что-то ударило в дверь изнутри так, что та заходила ходуном. В амбаре взвыла собака.
Бабушка Болит подняла Тиффани к окошку.
Дрожащий пес пытался встать на ноги, но не успел: на него снова налетела овца, семьдесят фунтов ярости так и врезались, как стенобитный таран.
Бабушка опустила Тиффани на землю и раскурила трубку. Мирно попыхивала, пока у нее за спиной каменный амбар весь трясся и оттуда летел собачий визг и вой.
Через пару минут она кивнула мужчинам. Те отперли дверь.
Пес выскочил оттуда на трех лапах, но не смог пробежать и нескольких футов, как овца кинулась из дверей следом и боднула его так, что он покатился по земле.
Он остался лежать. Может, понял, что ему будет за попытку встать.
Бабушка Болит кивнула людям, они схватили овцу и затащили обратно в амбар.
Барон смотрел, и рот у него был открыт.
— Он в прошлом году взял медведя! Что вы с ним сделали?
— Он поправится, — сказала Бабушка Болит вместо ответа на вопрос. — У него сильно побита только гордость. Но на овцу он больше и глаз не подымет, за это дам палец. — Она лизнула большой палец на правой руке и подняла вверх.
Секунду помедлив, Барон тоже лизнул свой большой палец, подошел и прижал к Бабушкиному. Все знали, что это значит. На Мелу договор, заключенный на больших пальцах, нерушим.
— Ради тебя, по твоему слову, был нарушен закон, — сказала Бабушка Болит. — Будешь держать это в памяти, когда сам станешь творить суд? Будешь помнить нынешний день? У тебя на то еще найдется повод.
Барон кивнул ей.
— Пойдет, — сказала она, и тогда их большие пальцы разомкнулись.
На другой день Бабушка Болит все-таки получила от Барона золото. Это была золотистая фольга на обертке унции «Бравого Морехода» — зверский дешевый табак, что Бабушка всегда курила и не признавала другого. Впадала в скверное расположение духа, если бродячие торговцы долгонько не появлялись и табачный запас у нее выходил. Бабушку Болит было не подкупить за все золото в мире, но унция «Бравого Морехода» гарантированно могла привлечь ее внимание.
После того случая жизнь идти стала легче, бейлиф себя вел чуточку терпеливее, когда кто-то задерживался с арендной платой, Барон стал чуточку вежливее, и отец Тиффани как-то вечером сказал после пары пива, что Барону дали взглянуть, какова разъяренная овца, и придет еще день, когда многое переменится, и мать Тиффани шикнула — не надо таких речей, мало ли кто услышит.
А однажды Тиффани слышала, как он тихо сказал ее матери: «Старая пастушья штука. Опытная матка всегда за ягненка дерется как лев. Любой овчар знает».
Вот так это получалось. Вовсе никакой магии. Но в тот раз это было магией; и не переставало ею быть, хоть вы и поняли, как она делается…
Нак Мак Фигглы внимательно наблюдали за ней, лишь изредка отвлекаясь на проникновенный взгляд в сторону бутылки Наружного. Я даже не нашла еще школу для ведьм, думала Тиффани. Не знаю ни одного-единого заклинания. У меня даже нет островерхой шляпы. Мои таланты — делать сыр и не бегать кругами, воздев руки, если случилось что-то плохое. А, да, еще у меня есть жаба.
И я все-таки не понимаю половину того, что они говорят. Но им известно, кто похитил моего брата.
Мне почему-то кажется, что Барон в этом деле не сможет ума приложить. И я тоже. Но думаю, что я не смогу приложить ума более разумно.
— Я… многое помню про Бабушку Болит, — сказала Тиффани. — О чем вы хотели меня попросить?
— Келда нас прислала, — сказал Роб Всякограб. — Чует она, что Кралева идет, беда будет. Рекла нам: скоро станет худо, идите да сыщите каргу новую, из племени Бабушкина, рода Болитова — ей будет ведомо, что делати.
Тиффани обвела взглядом сотни выжидательных лиц. У некоторых Фигглов были в волосах перья, у некоторых на шее ожерелья из кротовьих зубов. Можно ли кому-то, с мечом в его собственный рост, взять и сказать прямо в его синее татуированное лицо: «Вообще-то я совсем не ведьма»? Можно ли обрушить на них такое разочарование?
— А вы поможете вернуть моего брата? — сказала Тиффани. Выражение на лицах Фигглов нисколько не изменилось. Она попробовала снова: — Сможете заодно со мной выкрасть моего брата у Кралевы?
