Кир Булычев - Похищение чародея (сборник)
Он повесил трубку.
– Я так и думал, – сказал он мне.
– Ну ничего, – ответил я. – Они в самом деле могли уехать.
– Куда? – спросил он, как будто я должен был дать ему ответ.
– Столько лет прошло, – сказал я.
– Вы откуда знаете? – Глаза его сразу стали почти белыми от вспыхнувшего недоверия ко мне.
– Я ничего не знаю, – ответил я мирно. Я вообще мирный человек. Я согласен с теми, кто утверждает, что толстые люди более добры и великодушны, чем худые. Хотя, конечно, не мешало бы и похудеть.
– Я был вынужден слушать ваш разговор. И вы сами сказали, что видели своих родственников еще до войны. Маленьким мальчиком.
– Кто мальчик?
– Простите, – сказал я, чувствуя, что есть опасность снова потерять очередь – высокий мужчина в японской голубой куртке стал проталкиваться к телефону, и я, чтобы не упустить очередь, схватил трубку.
Далеко этот человек не ушел.
Я увидел его через пять минут в очереди за мороженым.
Я завистлив. Увидев, как он стоит за мороженым, я сразу захотел мороженого. Отказав себе в пирожках, я тем самым совершил определенное насилие над собственным организмом. Мороженое было паллиативом. Я мог себе его позволить после того, как не позволил пирожка. И тогда я пошел на маленькую хитрость. Я прямо направился к узколицему человеку и протянул ему двадцать копеек.
– Возьмите мне тоже, – сказал я, улыбаясь, словно мы были хорошо и давно знакомы.
– Что? – Он растерялся от такой наглости с моей стороны, но отказать не смог. К счастью, в очереди, которая выстроилась сзади, никто не заметил его мгновенного колебания.
Человек держал мои двадцать копеек осторожно, двумя пальцами, словно это были заразные деньги. В другой руке у него была десятка. Он взял четыре порции мороженого, а потом протянул продавщице мои двадцать копеек и сказал:
– И еще одну.
Брать он мое мороженое не стал, предоставив это мне, а сам свободной рукой принял стопку мятых бумажек и монеток и не глядя сунул в карман плаща.
– Спасибо, – сказал я, ожидая, пока он управится с деньгами. – Помочь вам?
– В чем?
– Давайте, я подержу мороженое.
Слова мои звучали глупо. Любой человек может удержать в руке четыре пачки мороженого.
Мне следовало как-то уладить этот конфузливый момент, чтобы человек не подумал, что я к нему пристаю, что мне от него что-то нужно.
– Поймите меня правильно, – сказал я и почувствовал, что краснею. – Но вы оказали мне любезность, и мне хотелось бы отплатить вам тем же. Если вам мое вмешательство неприятно, то простите ради бога, и я уйду.
Он ничего не отвечал и пошел медленно прочь. Я шел рядом и не мог остановиться.
– Получилось так, – продолжал я, – что мне пришлось застрять на вокзале. Я здесь уже второй день. Я страшно истосковался по нормальному человеческому общению. Мой поезд уходит только вечером. Я уже дважды ездил на экскурсии по памятным местам, я изучил все вывески и объявления, узнаю в лицо всех милиционеров на вокзале. Я просто не представляю, как переживу еще четыре часа. Если не верите, то посмотрите, вот мой билет.
Я полез в карман за билетом, но тот человек сказал:
– Не надо. Зачем?
– Я сам из Мелитополя, – сказал я. – Я технолог, был в Ленинграде у моей тети. Знаете, из старых петербуржских дев. А теперь вот болеет. Возраст.
Так, разговаривая (вернее, разговаривал я, а узколицый человек лишь кивал в знак того, что слышит), мы поднялись по эскалатору наверх. За стеклянной стеной начало смеркаться. У дверей толпились автобусы.
– Извините, – сказал я, останавливаясь наверху. – Я пойду. Еще раз тысячу извинений.
Он ничего не ответил, и я пошел к кассам, но тут же человек меня окликнул.
– Подождите, гражданин, – сказал он. – Вы едете в Мелитополь?
– Да, – сказал я, возвращаясь. – Сегодня вечером.
– Вы там живете?
– Разумеется.
– Мой отец жил в Мелитополе, – сказал узколицый человек.
– Не может быть!
Мороженое, которое он держал обеими руками, размягчилось, и мне было видно, как его пальцы продавили углубления в брикетах. Но он этого не замечал.
– Я хотел бы поехать в Мелитополь, – сказал человек.
– Приезжайте, – сказал я. – Я могу вам оставить адрес. Я живу один в трехкомнатной квартире. Моя жена покинула меня, вот и остался я один.
Наверное, я показался ему человеком с недержанием речи. И, чтобы отвлечься от мелитопольской темы, я сказал:
– Ваше мороженое вот-вот потечет.
– Да, конечно, – согласился он, думая о чем-то другом.
– Вы отнесите его, – посоветовал я.
– А вы уйдете? – Я понял, насколько одинок и не уверен в себе этот человек. – Вы, пожалуйста, не уходите. Если, конечно, можете.
– Разумеется, – сказал я. – Конечно, я буду с вами.
Мы с ним пошли через зал. Его семья ждала его в дальнем конце зала, за закрытым киоском. Двое детей сидели по обе стороны женщины средних лет с таким же узким лицом, как у моего нового знакомого, и с еще более длинным носом. Я даже вообразил сначала, что это его сестра. Но оказалось, что жена. При виде нас женщина почему-то прижала к груди черную матерчатую сумку, а дети, один совсем маленький, другой лет семи, замерли, будто крольчата при виде волка.
Женщина была коротко подстрижена, почти под скобку, и лишь на концах волосы были завиты. И платье, и пальто с большими серыми пуговицами были очень неправильными, именно неправильными. Я бы даже не сказал, что они немодны или старомодны. Они принадлежали к другому миру.
– Маша! – сказал быстро мой спутник. – Не волнуйся, все в порядке. Этот гражданин из Мелитополя, мы с ним покупали мороженое.
С этими словами он положил ей на руки полурастаявшие пачки, и женщина инстинктивно вытянула вперед руки, чтобы капли сливок не падали на пальто.
– Моя жена, – сказал узколицый человек. – Мария Павловна.
Женщина как-то сразу обмякла, видно, она боялась тут сидеть одна, с детьми. Дальше на длинной скамье дремал казах с электрогитарой, затем сидела парочка голубков лет пятидесяти. На нас никто не смотрел.
Женщина оглянулась, куда деть мороженое.
– Дай сюда, – сказал семилетний мальчик. – Я подержу.
– Только не накапай на штанишки, Ося, – сказала женщина.
– А мне? – спросила малышка. Она сидела на лавке, поджав ноги, покрытая серым одеялом, на котором можно было угадать изображение белки с орехом.
– Сейчас, Наташенька, сейчас, – сказала женщина.
Она быстрым кошачьим движением извлекла из сумки носовой платок, вытерла руки и, поднявшись, протянула мне ладонь.
– Мик, Мария Павловна, – сказала она. – Очень приятно с вами познакомиться.
– Мы тут проездом, – быстро сказал узколицый. – Да вот застряли.
Он вдруг засмеялся, показав, как далеко вперед торчат его длинные зубы.
– И очень хотим уехать, – сказала его жена.
– Простите, – я не хотел ничем пугать этих странных людей, – но мы с вами так и не познакомились. Меня зовут Лавин, Сергей Сергеевич Лавин.
Я протянул ему руку.
Он с секунду колебался, будто не знал, сказать ли настоящее имя или утаить. Потом решился.
– Мик, – сказал он. – Анатолий Евгеньевич.
Мне было знакомо это имя. Я его слышал, когда Анатолий Евгеньевич говорил по телефону. Но я не стал ничего говорить. Рука у него была холодной и влажной, и мне показалось, что я ощущаю, как быстро и мелко бьется его пульс.
– Подвиньтесь, дети, – сказала жена Мика. – Дайте товарищу сесть.
– Спасибо, я постою.
Дети покорно поднялись. Одеяло упало на пол. Дети стояли рядышком. Они так и не ели мороженое, которое текло между пальцев Оси и капало на пол.
– Ешьте, дети, а то будет поздно, – сказал я. – Видите, я уже доедаю.
– Почему поздно? – спросил мальчик.
– А то придется лизать с пола.
Дети удивились, а родители вежливо засмеялись.
– Вы оставайтесь здесь и не волнуйтесь, – сказал Мик жене. – Нам с Сергеем Сергеевичем надо поговорить.
– Не уходи, папа, – сказал мальчик.
– Мы будем стоять здесь, где вам нас видно.
Он взял меня за руку и повел к стеклянной стене. Воздух за ней был синим. Очередь на такси казалась черной.
– Они очень нервничают, – сказал Мик. – Я в отчаянии. Моя жена страдает от гипертонической болезни. Мы с утра здесь сидим.
– У вас никого нет в городе? Я слышал, что вы звонили, но вам сказали…
– Это уже не играет роли. Но вы мне показались достойным доверия человеком. Я решил – мы поедем в Мелитополь. Как вы думаете, можно ли будет купить билет?
– Я достал его с трудом, – честно признался я. – Много желающих.
– Впрочем, мы можем уехать и в другой город. Но приехать на место, где тебя никто не знает и ты никого не знаешь…
– Честно говоря, Анатолий Евгеньевич, – сказал я, – мне все это непонятно.
