Кир Булычев - Похищение чародея (сборник)
– Ну, здравствуй, — сказал он, откидывая с фуражки капюшон плащ-палатки. Будто и не удивился. — Куда идешь?
– Я к вам ходил, — ответил я.
– Ко мне в другую сторону.
– Знаю. Я дошел до опушки, увидел дом, Марию Павловну. И пошел обратно.
Крепкие кисти лесника лежали на руле. Фуражка была низко надвинута на лоб.
– И чего же обратно повернул?
– Стыдно стало.
– Не понял.
– Я узнал ваш адрес, взял ружье, решил к вам приехать, поохотиться.
– Так охотиться ехал или как?
– Поговорить.
– Раздумал?
– Когда увидел Марию Павловну одну — раздумал.
Лесник вынул из внутреннего кармана тужурки гнутый жестяной портсигар, перетянутый резинкой, достал оттуда папиросу. Потом подумал, протянул портсигар мне. Мы закурили, прикрывая от дождя яркий в сумерках огонек спички. Лесник поглядел на дорогу впереди, потом обернулся. В лесу стоял комариный нервный звон, листва приобрела цвет воды в затененном пруду.
– Садись. Ко мне поедешь. — Лесник откинул брезент с коляски мотоцикла.
– Я бы тебя до Селища подкинул, да не люблю Машу одну вечером оставлять.
– Ничего, — сказал я. — Дойду. Сам виноват.
Лесник усмехнулся. Усмешка показалась мне недоброй.
– Садись.
Коляска высоко подпрыгивала на буграх и проваливалась в колеи. Лесник молчал, сжимая зубами мундштук погасшей папиросы.
Маша услышала треск мотоцикла и вышла встречать к воротам. Лесник сказал:
– Принимай гостя.
– Здравствуйте, — кивнул я, вылезая из коляски. Ружье мне мешало.
– Добрый вечер. — Маша смотрела на Сергея Ивановича.
– Сказал: принимай гостя. Покажи, где умыться — человек с дороги. На стол накрой. — Он говорил сухо и подбирал будничные слова, словно хотел сказать, что я ничем не выделяюсь из числа случайных путников, если такие попадаются в этих местах. — В лесу встретил охотника, подвез. Куда человеку в такую темень до Селища добираться?
– Он не охотник, — возразила Маша. — Зачем он приехал?
– Ну, пусть не охотник, — согласился лесник. — Я мотоцикл в сарай закачу, а то дождь ночью разойдется.
– Я вас не стесню, — сказал я Маше. — Завтра с утра уеду.
– Так и будет, — подтвердил лесник.
Маша убежала в дом.
– Не обращай внимания, — сказал лесник, запирая сарай на щеколду. — Она диковатая. Но добрая. Пошли руки мыть.
В доме засветилось окно.
– У меня водка есть, — вспомнил я. — В рюкзаке.
– Это Донатыч подсказал?
– Он, — сознался я.
– А я второй год не пью. И потребности не чувствую.
– Извините.
– А чего извиняться? В гости ехал. Ты не думай, я за компанию могу. Маша возражать не будет. Как тебя величать прикажешь?
– Николаем.
Рукомойник был в сенях. Возле него на полочке уже стояла зажженная керосиновая лампа.
– Электричества у нас нету, — пояснил лесник. — Обещали от Лесновки протянуть. В сенокос бригада жить будет. Может, в будущем году при свете заживем.
– Ничего, — сказал я. — И так хорошо.
В комнате был накрыт стол: наверное, лесник возвращался домой в одно и то же время. Шипел самовар, в начищенных боках которого отражались огни двух старых, еще с тех времен, когда их старались делать красивыми, керосиновых ламп. Дымилась картошка, стояла сметана в банке, огурцы. Было уютно и мирно, и уют этого дома подчеркивал дождь. Дождь, стучавший в окно и стекавший по стеклу ветвистыми ручейками.
– Я эти стулья из города привез, — похвастался лесник. — Мягкие.
– Хорошо у вас.
– Маше спасибо. Даже обои наклеил. Если бы Донатыч или кто из старых охотников сюда нагрянул, не поверили бы. Да я теперь их не приглашаю.
На этажерке между окнами стоял транзисторный приемник. За приоткрытой занавеской виднелась кровать с аккуратно взбитыми, пирамидой, подушками. К стене, под портретом Гагарина, была прибита полка с книгами.
– Водку достать? — спросил я.
– Давай.
– Сергей Иванович, — услышала нас Маша.
– Не беспокойся. Ты же меня знаешь. Как твой рыбник, удался?
– Попробуйте.
Может, я в самом деле приехал сюда в гости? Просто в гости.
От сковороды с пышным рыбником поднимался душистый пар. Оказывается, я страшно проголодался за день. Маша поставила на стол два граненых стакана. Потом села сама, подперла подбородок кулаками.
– За встречу, — предложил я. — Чтобы мы стали друзьями.
Этого говорить не стоило. Это напомнило всем и мне тоже, почему я здесь.
– Не спеши, — возразил лесник. — Мы еще и не знакомы.
Он отхлебнул из стакана, как воду, и отставил стакан подальше.
– Отвык, — сказал он. — Ты пей, не стесняйся.
– Вообще-то я тоже не пью.
– Ну вот, два пьяницы собрались. — Лесник засмеялся. У него были крепкие, ровные зубы, и лицо стало добрым. Там, в городе, он казался старше, суше, грубее.
Маша тоже улыбнулась. И мне досталась доля ее улыбки.
Мы ели не спеша, рыбник был волшебный. Мы говорили о погоде, о дороге, как будто послушно соблюдали табу.
Только за чаем Сергей Иванович спросил:
– Ты сам откуда будешь?
– Из Москвы. В отпуске я здесь, у тетки.
– Потому и любопытный? Или специальность такая?
Я вдруг подумал, что в Москве, в институте, такие же, как я, разумные и даже увлеченные своим делом люди включили кофейник, который тщательно прячут от сурового пожарника, завидуют мне, загорающему в отпуске, рассуждают о той охоте, на которую должны выйти через две недели, — на охоту за зверем по имени СЭП, что означает — свободная энергия поверхности. Зверь этот могуч, обитает он везде, особенно на границах разных сред. И эта его известная всем, но далеко еще не учтенная и не используемая сила заставляет сворачиваться в шарики капли росы и рождает радугу. Но мало кто знает, что СЭП присуща всем материальным телам и громадна: запас поверхностной энергии мирового океана равен 64 миллиардам киловатт-часов. Вот на какого зверя мы охотимся, не всегда, правда, удачно. И выслеживаем его не для того, чтобы убить, а чтобы измерить и придумать, как заставить его работать на нас.
– Я в НИИ работаю, — сказал я леснику.
А вот работаю ли?.. Скандал был в принципе никому не нужен, но назревал он давно. Ланда сказал, что в Хорог ехать придется мне. Видите ли, все сорвется, больше некому. А два месяца назад, когда я добился согласия Андреева на полгода для настоящего дела, для думанья, он этого не знал? В конце концов, можно гоняться за журавлями в небе до второго пришествия, но простое накопление фактов хорошо только для телефонной книги. Я заслужил, заработал, наконец, право заняться наукой. На-у-кой! И об этом я сказал Ланде прямо, потому что мне обрыдла недоговоренность. Словом, после этого разговора я знал, что в Хорог не поеду. И в институте не останусь…
– А я вот не выучился. Не пришлось. Может, таланта не было. Был бы талант — выучился.
Он пил чан вприкуску, с блюдца. Мы приканчивали по третьей чашке. Маша не допила и первую. Мной овладело размягченное нежное состояние, и хотелось сказать что-нибудь очень хорошее и доброе, и хотелось остаться здесь и ждать, когда Маша улыбнется. За окном стало совсем темно, дождь разошелся, и шум его казался шумом недалекого моря.
– На охоте давно был? — спросил Сергей Иванович.
– В первый раз собрался.
– Я и вижу. Ружье лет десять не чищено. Выстрелил бы, а оно в куски.
– А я его и не заряжал.
– Еще пить будешь?
– Спасибо, я уже три чашки выпил.
– Я про белое вино спрашиваю.
– Нет, не хочется.
– А я раньше — ох как заливал. Маше спасибо.
– Вы сами бросили, — сказала Маша.
– Сам редко кто бросает. Правда? Даже в больнице лежат, а не бросают.
– Правда.
– Ну что ж, спать будем собираться. Не возражаешь, если на лавке постелим? Николай, все-таки как тебя по батюшке?
– Просто Николай. Я вам в сыновья гожусь.
– Ты меня старостью не упрекай. Может, и годишься, да не мой сын. Когда на двор пойдешь, плащ мой возьми.
Мы встали из-за стола.
– А вы здесь рано ложитесь? — спросил я.
– Как придется. А тебе выспаться нужно. Я рано подыму. Мне уезжать. И тебе путь некороткий.
И я вдруг обиделся. Беспричинно и в общем безропотно. Если тебе нравятся люди, ты хочешь, чтобы и они тебя полюбили. А оказалось, я все равно чужой. Вторгся без спроса в чужую жизнь, завтра уеду и все, нет меня, как умер.
Сверчок стрекотал за печью — я думал, что сверчки поют только в классической литературе. Лесник улегся на печке. Маша за занавеской. Занавеска доходила до печки, и голова Сергея Ивановича была как раз над головой Маши.
– Вы спите? — прошептала Маша.
– Нет, думаю.
– А он спит?
– Не пойму.
– Спит вроде.
Она была права. Я спал, я плыл, покачиваясь, сквозь темный лес, и в шуршании листвы и стуке капель еле слышен был их шепот. Но комната тщательно собирала их слова и приносила мне.
