Нил Гейман - Лучшее юмористическое фэнтези. Антология
— Йартатгурк приносит свои извинения, преподобный. Он говорит, что ему нужно хорошенько обдумать события последних дней. Во-первых, он должен постичь природу бус, которыми вы его накормили. Во-вторых, он должен поразмыслить над тем фактом, что бингбинга подпалили его бороду, которую он заботливо растил три года и которая сгорела в одно мгновение. Кроме того, он был на полпути к тому, чтобы быть раздавленным, на три четверти — к тому, чтобы утонуть, на девять десятых — к смерти от побоев, и в придачу ко всему вы продырявили ему ногу. Йартатгурк просил передать, что его скудный туземный умишко получил слишком много пищи для размышлений, поэтому он позабыл слова всех песен.
— Пусть поет без слов, — не отступал я. — Полагаю, подойдет любая энергичная мелодия, лишь бы она была обращена к Небесам на манер молитвы.
Последовала короткая пауза.
— В этой глуши, — пробормотал Маккаби, — на одну квадратную милю приходится одна восьмая человека. Поверить не могу, что именно вы оказались той одной восьмой, которую я встретил.
— Маккаби, — терпеливо промолвил я. — Это самая важная часть ритуала.
— Ладно, я пущу в ход остатки Экс-Лакса.
Мой переводчик протянул шоколад аборигену и пустился в долгие уговоры. В конце концов, устремив на меня налитые кровью глаза, Йартатгурк зло гаркнул какую-то песню, да так внезапно, что я и его соплеменники подскочили от неожиданности. Анула обеспокоенно переглянулись и начали пятиться в сторону лагеря.
— Богом клянусь, — воскликнул Маккаби, — вы один из немногих белых людей, которым довелось услышать это. Это же древняя песня смерти племени анула.
— Чушь, — возразил я. — Этому парню смерть не грозит.
— Не ему. Вам.
Я укоризненно покачал головой:
— У меня нет времени на всякую ерунду. Я должен подготовиться к проповеди, которую произнесу, когда все это закончится.
Полагаю, декан Дисмей, Вы понимаете всю сложность стоявшей передо мной задачи. Я должен был подготовить два варианта проповеди, в зависимости от того, чем закончится эксперимент с вызыванием дождя. Однако обе версии содержали похожие фрагменты. В частности, я уподоблял молитву «чековой книжке в банке Бога». В связи с этим передо мной возникла новая проблема: как объяснить аборигенам, кочующим по австралийской пустоши, что такое чековая книжка.
Я удалился в свою палатку и приступил к работе, время от времени прислушиваясь к завываниям Йартатгурка. К вечеру юноша совсем охрип и пару раз был готов прекратить пение. Тогда я откладывал свой карандаш, шел к водоему и ободряюще махал ему рукой. И всякий раз, видя мой живой интерес, абориген начинал голосить с удвоенной энергией.
Остальные анула тихо сидели в своем лагере, откуда этим вечером не доносилось ни стонов маявшихся животом, ни жалоб раненных в сражении, ни каких-либо других неприятных звуков. Я был рад, что посторонний шум не отвлекает меня от подготовки к проповеди, и даже сказал Маккаби:
— Кажется, аборигены сегодня ведут себя очень спокойно.
— Бедолагам не часто удается набить живот мясом целого питона.
— Они съели ритуальную змею? — воскликнул я.
— Ничего страшного, — утешил меня мой спутник. — Ее скелет по-прежнему лежит на берегу, опутанный вашим венком.
Мне оставалось только смириться. Все равно я уже ничего не мог исправить. И потом, как верно заметил Маккаби, скелет рептилии служил магическим символом так же, как и целая змея.
Я закончил текст проповеди глубоко за полночь, и тут ко мне явилась делегация старейшин племени.
— Они просят вас, преподобный, или быстренько умереть, как это было условлено, или каким-то образом утихомирить Йартатгурка. Этот кошачий концерт мешает им спать.
— Передайте им, — ответил я, величественно взмахнув рукой, — что скоро все кончится.
Я понял, сколь точным было мое предсказание, только через несколько часов, когда меня разбудил громкий хлопок. Чпок! Моя палатка сложилась, как зонтик, и исчезла в темноте.
Черное небо прорезал каскад невообразимо ярких, беспорядочно змеящихся и ветвящихся молний. Затем все вновь погрузилось в непроглядную тьму. В воздухе резко запахло озоном, послышался нарастающий рокот, и наконец могучий удар грома сотряс землю, встряхнув ее, как старое одеяло.
Когда я снова обрел способность слышать, из темноты до меня донесся голос Маккаби, который испуганно простонал:
— Боже, я ослеп!
Это казалось вполне вероятным. Я призвал своего проводника впредь отказаться от богопротивных помыслов и вернуться на стезю благочестия, как вдруг небеса содрогнулись от второго удара, более мощного, чем предыдущий.
Не успел я оправиться от последствий нового проявления беснующейся стихии, как порыв ветра ударил мне в спину, сбил меня с ног и потащил по земле. Я летел кувырком, натыкаясь на многочисленные эвкалипты и акации, а также на какие-то непонятные предметы, пока наконец не столкнулся с другим человеком. Мы вцепились друг в друга, но это не помогло: нам удалось остановиться, лишь когда ветер ненадолго стих.
По счастливому стечению обстоятельств, я врезался именно в Маккаби, хотя, нужно признать, мой товарищ не выказал особой радости при виде меня.
— Что за чертовщину вы устроили? — спросил он дрожащим голосом.
— Что Бог устроил, вы хотите сказать? — поправил я. — О, когда я растолкую анула, что гроза началась вовсе не из-за пресловутого широкорота, это произведет на них неизгладимое впечатление. Ах, если бы только пошел дождь!
Едва я произнес эти слова, нас с Маккаби опять швырнуло на землю. Ливень обрушился на нас, как Божий гнев. Крупные капли немилосердно лупили меня по спине, вдавливая в плотный грунт так, что я не мог вздохнуть. «Кажется, — мелькнула у меня отчаянная мысль, — я получил гораздо больше, чем просил».
Прошло немало времени, прежде чем я смог придвинуться к Маккаби и прокричать ему на ухо так, чтобы он услышал:
— Мне нужно найти конспект проповеди, иначе дождь уничтожит мои записи!
— Ваши проклятые заметки улетели куда-нибудь на Фиджи! — проревел Маккаби. — И нас постигнет та же участь, если мы, разрази меня гром, не уберемся отсюда немедленно!
Я пытался протестовать, говоря, что мы не можем оставить анула теперь, когда все сложилось так удачно и Бог дал мне возможность обратить в христианство целое племя.
— Когда же до вас наконец дойдет? — заорал Маккаби. — Это «косоглазый Боб».[218] Но он начался раньше обычного, не говоря уже о том, что я никогда не видел бури такой силы. Скоро вся эта местность скроется под водой, и мы утонем, если, конечно, раньше ураган не унесет нас за тысячу миль и не порвет в клочки, таща через буш.
— Но тогда все мои старания пропадут понапрасну, — возразил я, улучив момент между раскатами грома. — И бедные анула останутся без…
— К черту этих ублюдков! — возмутился Маккаби. — Они слиняли несколько часов назад. Нам нужно добраться до грузовика — если, конечно, он не опрокинулся. Постараемся выбраться на возвышенность около спериментальной станции.
Поддерживая друг друга, мы на ощупь брели сквозь плотную стену воды. Вспышки молнии и раскаты грома следовали друг за другом без перерыва, одновременно ослепляя и оглушая нас. Сломанные ветви, вырванные с корнем кусты и деревья, как темные метеоры, проносились над пустошью, гонимые ветром. Один раз мы едва увернулись от весьма необычного снаряда — скелета питона, на шее которого все еще красовалась плетенка из травы.
Мне показалось странным, что мы не встретили никого из туземцев. Зато нам удалось найти грузовик. Машина содрогалась и раскачивалась, отчаянно скрипя рессорами, словно взывала к нам о помощи. Стремительные потоки воды, ударявшиеся о бок грузовика с наветренной стороны, перехлестывали через кабину и разлетались брызгами, словно волны бушующего моря. Думаю, машина не перевернулась только благодаря весу оставшихся бус, которыми кузов был заполнен на две трети.
Мы с Маккаби пробрались к двери кабины с подветренной стороны и открыли ее. Как только мы это сделали, налетел очередной порыв ветра и чуть не сорвал дверцу с петель. Внутри кабины было ненамного тише, чем снаружи. От шума, производимого раскатами грома, у нас едва не лопалась голова, а струи дождя оставляли выбоины на металле. Однако внутри воздух был спокойнее, поэтому нам стало легче дышать.
Отдышавшись, Маккаби стер капельки дождя со своей бороды и завел мотор. Я протестующе схватил его за рукав.
— Нельзя оставлять здесь анула, — сказал я. — Мы можем выгрузить бусы и посадить в кузов женщин и детишек?
— Я же сказал, что все они смотали удочки несколько часов назад!
— Значит ли это, что аборигены ушли?
— Сразу после того, как вы заснули. Они убрались из низины прежде, чем пришел «косоглазый Боб».
