Станислав Буркин - Остров Русь 2, или Принцесса Леокады
Я глянул на Стаса. Вид у него был перепуганный.
– Костя, – сказал он. – Это кошмар. Послушай:
Расскажу я вам, мальчишки:
Мальчик жил, он смелым был,
Раз он, расстегнув штанишки,
Лес горящий потушил...
— Почему же это кошмар? – возразила Самогудова. – Очень проникновенная позитивная песня. Ведь напрочь куда-то ушла из нашей жизни героика. А кто же будет воспитывать молодежь, если не мы – деятели культуры?
Я схватил еще листочек и прочитал вслух:
Мы друг друга полюбили,
Невзирая на ландшафт,
Мы еще грудными были,
Писались на брудершафт...
— Кто пишет вам эти частушки?! – вскричал Стас.
– У нас целый штат прекрасных поэтов, – отозвалась Самогудова. – Пушкин отдыхает. Тема мочеиспускания раскрыта со всех сторон, она просто выработана, как золотая жила! И всего за одну ночь.
– Но при чем здесь ландшафт?! – рявкнул я.
– Как это при чем? – пожала плечами прима. – А ты сочини рифму на «брудершафт». Поэзия, милочка моя, это великое таинство... Но лично мне больше всего нравится вот это... – Она взяла листочки, немножко покопалась в них, наконец, выдернула один и, по-рэперски жестикулируя, речитативом продекламировала:
Ты помнишь, чувак, мы курили траву,
Теперь за траву голову оторву.
Ты лучше, чувак, бы отлил бы в нее,
Так эк’ологичнее, блин, ё-моё!..
— Смело! Современно! – сама же оценила она.
– Супер! Просто супер! – запрыгал на табуретке Перескоков. – Мы порвем эту страну, как грелку!
Я не знал, что и сказать. Но вовремя пришел в себя Стас:
– Лично я никуда не полечу, – сказал он. – Ни на какие гастроли.
– Я тоже, – кивнул я, как мне казалось, твердо.
Но вечером мы как миленькие погрузились в лимузин Перескокова и двинулись впереди целой автоколонны, везущей звезд эстрады, в направлении аэропорта Шереметьево. Взялся спасать мир, не бойся описаться...
– Но ведь самолеты теперь не летают, – удивился Стас, когда мы медленно-медленно продвигались через окружавшую здание аэропорта толпу народа с флажками и плакатами «We love Тот-Того!!!», «I love пи-пи!!!» и даже «Тот-Того, мы пи-пи с вами!» Они были всюду, даже на крыше.
– Нам ужасно повезло, – сообщил Перескоков, сидевший напротив нас. – Мой пилот однажды побывал на концерте моей бывшей группы и, естественно, оглох. Ничегошеньки теперь не слышит. Так что он летать не боится.
– А как же он по радио переговаривается? Со всякими там диспетчерами? – спросил Стас.
– А зачем? – удивился Перескоков. – Это было нужно, когда небо кишело самолетами и на посадку неизвестно было куда идти: вдруг там кто-то уже есть. А сейчас и в небе чистота, и взлетные полосы все свободные, садись – не хочу.
– А для чего здесь столько народу? – продолжал расспросы Стас.
– Это ваши фанаты, – пояснил Перескоков.
– Да откуда у нас могут быть фанаты, если мы еще ни разу не выступили?!
– Это все, друг мой, дело техники, – сказал Перескоков, – мы профессионалы или где?
Он достал свой мобильник, приставил его к губам и артистично объявил:
– Внимание, диспетчерским службам и всем, всем, всем, кто пришел сегодня проводить своих любимцев в турне по дремучим глубинам нашей великой страны! Говорит Вениамин Перескоков. Просьба не путать с Перископовым...
По тому, как от его негромкого голоса завибрировали пуленепробиваемые стекла машины, и по легкому эху, которое пробивалось из-за них, я понял, что его речь транслируется через громкоговорители на всю площадь.
– ...Встречайте! Звездный кортеж возглавляет лимузин суперсовременной группы «Тот-Того», и я, Вениамин Перескоков, просьба не путать с Перископовым, ее генеральный продюсер! – продолжил наш скромный конферансье, а затем принялся по очереди объявлять остальных участников тура, въезжавших через служебные ворота на аэродром. Тут, словно припаркованные автомобили, в ряд стояли десятки громадных разноцветных авиалайнеров.
Когда Перескоков закончил, небо над аэропортом озарилось разноцветными огнями, и прозвучал запоздалый треск фейерверка. Неизвестно откуда появились служебные машинки с желтыми мигающими маячками, а вслед за ними, объезжая хоровод лимузинов, прополз очень низкий желтый тягач с большими колесами, тащивший за переднее шасси средних размеров реактивный самолет советского образца.
К нему придвинули трап, и дверь нашего автомобиля отворил улыбающийся стюард в аэрофлотовской форме. Из прохладного кондиционированного воздуха салона мы вышли на пропахший техникой жаркий ветер и зашагали по асфальту.
Раньше всех на трап полезла Клавдия Самогудова, своим зычным голосом перекрывая оглушительный гул самолетных двигателей:
– Я хочу сидеть в кабине!
– Клавочка, я с тобой! – ломанулось за ней длинноносое «дитя порока».
После них на борт поднялся пожилой много раз заслуженный артист Комбинезонов с лицом мафиозного главаря под курчавым париком.
– Костя, я боюсь, – шепнул мне на ухо Стас.
– Я тоже, – кивнул я, чувствуя, что от волнения у меня начинает дергаться глаз. – От этих уродов можно всего ожидать. Надо было нам настоять, чтобы тур был железнодорожным.
– Ага! – возразил Стас. – А ты знаешь, сколько ехать от Москвы до Владика? В нынешней ситуации целый год можно тащиться.
– Да хоть два. Лучше долго ехать во Владивосток, чем быстро лететь на кладбище.
– Типун тебе на язык, – сказал Стас. – Ладно, пилот-то глухой, он нормальный. Да и наши – не самоубийцы все-таки.
– Не знаю, не знаю... – сказал я. – Во всяком случае, нужно сразу выяснить, где лежат парашюты.
...Самолет набился битком – звездами, обслуживающим персоналом и девушками из подтанцовки. Вспарывая облака, мы стремительно набирали высоту. Похоже, пилот у нас был лихач.
– И сколько нам лететь до Владика? – спросил Стас у Перескокова.
– Смотря с какой скоростью, – ответил тот уклончиво.
– А почему нас не инструктируют, как положено, по технике безопасности и не рассказывают, где находятся парашюты? – спросил я заветное.
– Это частный самолет, и никто тут этого делать не обязан. А парашютов на пассажирских самолетах не бывает.
У меня похолодело в животе, а Стас бессильно рухнул в кресло и страдальчески закатил глаза. Самолет потряхивала турбулентность, уши закладывало так, что казалось, их залепили пластилином. Но звезды, не испытывая ни малейшей тревоги, принялись за свои беспечные разговоры.
– Вот что, ребятки, – сказал Перескоков. – Настало время нам хоть немного порепетировать.
– Где? – удивился я. – Здесь, что ли?
– А ты как думал? – усмехнулся продюсер. – Тяжела и неказиста жизнь российского артиста. Айда за мной, – и он потащил нас через салон за какие-то шторки.
Пройдя небольшой тамбур, мы оказались в тесной музыкальной студии с аппаратурой, синтезатором, прикрепленными к полу высокими стульчиками, микрофонными стойками и, конечно же, баром. Тут уже сидели Грелкин, Шпулькин и самогудовский Лелик.
– Вы готовы? – спросил нас Шпулькин.
– Да мы и песен-то не слыхали, – возмутился я.
– При чем тут песни? – засмеялся Шпулькин. – Ну-ка, – повернулся он к Лелику и Грелкину, – покажите-ка ребятам, что значит настоящее эстрадное шоу, – и нажал на кнопку.
В студии зазвучал бойкий реп на знакомую мелодию. Парочка фаворитов примы вооружилась микрофонами и, приплясывая, запела:
Жили-были на свете два брата – Стас с Костей,
И они, то есть мы, прилетели к вам в гости
Показать вам, как стильнее стать и умней,
Как забить на условности глупых людей!
Если кто-то не хочет идти воевать,
Нужно вовремя мокрою сделать кровать,
А потом докторам заявить наотрез:
«Извините, но, блин, у меня энурез!»
Тут эти отморозки расстегнули штаны и стали, пританцовывая, причудливо скрещивать пляшущие в воздухе струйки. При этом они горланили припев:
И треснул мир напополам, дымит разлом,
Идет священная война бобра с ослом.
И меркнет свет, в ночи текут ручьи в узор,
Ну, кто сказал, что энурез – «ночной позор»?
Я просто осатанел. Я хотел наконец вдолбить в их дурацкие головы, что МЫ ЭТОГО НА СЦЕНЕ ДЕЛАТЬ НЕ БУДЕМ! Потому что мы этого делать не хотим. А еще потому, что в отличие от заслуженных звезд эстрады мы не умеем делать это по команде и по заказу... Я встал и уже набрал в легкие воздуха, чтобы заявить им об этом уже, наверное, в десятый раз, как вдруг самолет мощно тряхнуло, и я только клацнул зубами.
Все испуганно повскакали с мест. В студию вломилась Самогудова:
– Бегом в салон, уродцы!!! Застегните ширинки, пристегните ремни!
Глава четвертая.
«Последний дюйм» и радушный совхоз
Самолет мощно завибрировал и начал терять высоту. Мы кинулись на места. Ощущение было такое, будто мы летим в оборвавшемся лифте. Голова закружилась, и неприятно зашевелились внутренности. Вместе со всеми, кто не был пристегнут, а таких было большинство, мы со Стасом взлетели к потолку и стали барахтаться в невесомости. Так же внезапно самолет вновь выровнялся, и все свалились – кто в проход, кто на сиденья.
