Эльфарран - Как меня опять надули
– Эй, пожалуйста, без истерик. Ты же этот… как его там… – храбрый рыцарь.
Сложно сделать из назгула благородного рыцаря. Поэтому, особо не раздумывая, мы просто выпихнули Чаки наружу, прокричав за него слова его гневной речи. Дальше он попробовал действовать сам. Он очень старался! Заикаясь и пришепетывая от волнения, он все же довольно ясно изложил дракону свои претензии, помянул некоторых его родственников, обрисовал их совместное будущее, с картинками из собственных кошмаров, и только он расфантазировался, как дракон проснулся.
Для начала дракон выдал огненные струи из обеих ноздрей, но разглядев противника, сразу извинился и предложил в качестве откупного меня.
– Забирай вон ту, что в дальнем конце пещеры, её телохранители мне за ночь всю спину истоптали.
– Ой, это меня спасают! – от радости позабыв об истинной цели нашего визита, я выскочила к своему избавителю, бросилась на шею, и подпрыгивая, попыталась залезть к нему на руки.
Но озабоченный Ленни тут же прервал мое ликование.
– Полдень уже, – он грубо выхватил меня из рук, остолбеневшего от такого напора, Чаки, встряхнул и поставил на землю. – А голова у дракона, между прочим, еще на месте. – И обращаясь к Чаки продолжил. – Храбрый рыцарь, ты, вообще, будешь сражаться?
А пока они спорили, ящер рассмотрел предполагаемого противника, ударился в панику и, косолапо переваливаясь, резво рванул прочь, от страха забыв, что умеет летать. Назгулы метнулись прочь с его дороги. С возмущенными криками я бросилась в погоню за Чаки.
– Ты должен меня спасать, поимей совесть, вернись, я совсем беззащитная.
– Беззащитная! – громким эхом по инерции отозвались телохранители.
– Рыцарь,– орали назгулы, – рыцарь вернись, мы тебе ничего плохого не сделаем.
– Спаси меня, – я тоже добавляла свой голос во всеобщий гвалт…
Дракон далеко не убежал, сидя на краю пропасти он царапал свою грудь кончиками синеющих лап.
– Я… я больше не могу-у-у, – громко стонал он, и из его глаз текли обильные потоки слез. – Я сейчас умру-у-у…
Драконы всегда держат свое слово…
– Инфаркт,– констатировал Ленни. – Кто же знал, что у него такие слабые нервы…
Глянув на подругу и поняв, что Динка давно уже спит, я заботливо прикрыла её одеялом и погладила по спутанным, не знавшим кос, прядям. Странно, хоть я и прожила совсем немного, но воспоминаний хватило бы, пожалуй, на увесистый том, который поставили бы на пыльную полку в библиотеке и забыли.
И все же Динка была права, утверждая, что чувства – великая вещь. Поэтому, наверное, я сразу прониклась великим чувством театрального братства, когда, облачаясь в длинные хламиды, пестревшие разноцветными заплатами, друзья преображались как по волшебству. Зачуханный, весь в бородавках, гоблин становился прекрасным принцем, Динка – нежной пленницей, а тролль, появляясь то в королевской мантии, то в рубище нищего, играл всех остальных персонажей, да так ловко, что не разу не сбился с нужной роли и не перепутал выход. Я тоже не осталась в стороне. На меня, светлейшую принцессу, в первый же вечер напялили картонную голову дракона и дали в каждую руку еще по одной такой же образине. Сидя за нарисованным холмиком, я играла самого главного героя пьесы – злобного дракона, и если с головами было все более – менее понятно, то рычание у меня, как назло, не выходило.
– Ры ры ры, – обреченно, в сотый раз, тянула я из своего убежища.
– Нет, не так, зритель не поверит, – орал бакен,
С грохотом, опустив левую голову на нарисованную ромашку, величиной с подсолнух, я ехидно поинтересовалась, а видел ли он вообще настоящих чудищ.
– Я читал, – отрезал режиссер, – и знаю,
– Ничего ты не знаешь – драконы, они не только рычат. Они свистят, бурчат, рыгают, и даже, если в хорошем настроении, поют.
– Третий акт, – разозленный спором, бакен вызвал на сцену гоблина с деревянным мечом и, показывая на меня, недовольно пробубнил.
– Значит так, срубаешь сначала левую, потом правую, и упаси тебя семь подземных богов, не трогай центральную, я чувствую, что пьеса продержится не один сезон, а желающих играть змея у нас больше не предвидится.
О том, что гоблин имел весьма смутные представления, где лево, где право, я узнала только на премьере.
И вот, вечером, когда, налегая всем весом своего тела на веревки, бакен раздвинул занавес, я вдруг ощутила, как в хлебном сарае закружилось ожившее волшебство, что приходит к нам лишь в детстве, когда мы еще верим в чудеса. Едва трепещущий свет лучин, скупо выхватил лица сидящих в первом ряду зрителей, мне показалось, что я попала в иной мир, мир легенд и старых сказок. По спине пробежала нервная дрожь, картонные холм уже не был грубо разрисованной картинкой, он благоухал мохнатым клевером и пестрел ромашками, столб с разноцветными лоскутками стал могучим дубом, а гвозди, держащие задник, сверкающими сияющими звездами. В этот момент реальный мир отошел, спрятался где-то на задворках, уступая место безграничной воле фантазии. Здесь, на сколоченных наспех подмостках, где места хватало только двум актерам, началась иная жизнь – жалкий картежник и полный неудачник гоблин с деревянным мечом, закованный в доспехи из глиняных черепков, стал самым настоящим рыцарем. Зрители сразу поверили его словам о злобном змее и прониклись сочувствием к его любовным мукам, к угнетаемой монстром принцессе, они свистели и выкрикивали непристойности, когда моя голова показывалась из-за декорации, подбадривали рыцаря, давали советы. Особенно усердствовал сельский мясник, что из задних рядов выкрикивал названия наиболее ходовых в народе кусочков мяса. Никто не оставался скучающим в этих стенах, всех захватила дивная игра воображения, и имя ей было – театр! И только настойчивые просьбы нашего режиссера, не мешать актерам самим разбираться в хитросплетениях пьесы, немного утихомирили, настроившийся на живейшее участие, зал. Долгие речитативы главных героев лишь изредка прерывались печальными вздохами, громкими сморканиями да шлепками по вечерним комарам.
Надеюсь, он не перепутает головы…
Я в сотый раз повторила про себя роль: "Ры-ры-ры", – и испугалась, вдруг забуду слова, ошибусь или скажу что-то не так, может, пока не поздно, сбежать, упасть в ноги режиссеру, расписавшись в собственной бездарности, а может, просто промолчать и это будет меньшим позором. Поняв мои сомнения, бакен из за кулис показал мне огромный кулак. И мой час пробил!!!
– Ры-ры-ры,– обреченно выдохнула я, а затем набравшись смелости, добавила.– Рыы!
– Браво! – заорали на задних рядах.
От радости мои глаза наполнились слезами, и, перекрикивая толпу, я опять громко прорычала. Да, это был триумф: в едином порыве зрители первых лавок вскочили с мест и страстно завопили:
– Убей гадину!
От восторга у меня в голове поплыли смутные образы охапок душистых цветов, что вот-вот посыплются к нам под ноги.
– Убей!
Меч просвистел совсем рядом.
"Правая, – несколько отрешенно отметила я, – левая." На третьем взмахе, я вдруг поняла, что, хоть у дракона и три головы, но та, что по середине, очень мне дорога, и пришло время задуматься, пока она ещё присоединена к моему телу. Поэтому я, с грохотом своротив картонный дуб и взяв раскрашенный холмик наподобие щита, попыталась закрыться от ударов, бутафорского меча. Расстроенные сопротивлением отвратительного змея, зрители полезли на сцену, смяв остолбеневшего гоблина, и бросились на меня. "Великое искусство этот театр!" – уважительно подумала я, отбила ещё пару ударов и рванула на улицу, перевернув по дороге пару корзин, бакена, и даже, единственный фонарь, что, изображая луну, мирно покачивался под потолком – как у меня это получилось, до сих пор остается тайной. В поднявшейся суматохе все спуталось: зрители, актеры, прибежавшие на шум, стражники, куры из соседнего сарая. Силясь на бегу снять деревянную маску, я совершала такие изумительные по красоте прыжки, что главный юродивый селения, увидев это зрелище сразу вылечился от падучей, признав главенство за мной.
– Спаси меня Эсте милосердная, – пробовала я помолиться на ходу, выходило, – пас, эс, мил.
Не сказать, чтобы я совсем ничего не видела, в крохотных щелочках, что заменяли на маске глаза, кое-что мелькало, но в этом деревенском саду были слишком густо насажены яблони. И когда я все же освободилась, сунув голову под пресс для отжима сока, то сразу прикинула, что можно свалить все на небольшую локальную бурю: и голые ветви деревьев, и весь урожай теперь уже лежащий на земле.
