Сергей Лукьяненко - Новый Дозор
— А мама-то где?
— Она нас до подъезда довезла, а сама пошла за туалетной бумагой. — Надя прыснула. Есть такой возраст, в котором слова «туалетная бумага» звучат удивительно смешно — особенно если говорить их при сверстнике.
— Да, я вчера забыл купить, — покаялся я.
Надя обернулась и крикнула в сторону прихожей:
— Нет, это тапочки мамины, а для гостей — зеленые!
— Так у нас много гостей? — спросил я, вставая.
— Не очень. — Надя чуть смутилась. — Еще тетя Арина. Мы ее в подъезде встретили, она к нам шла.
Я сделал пару быстрых шагов и встал, отделяя детей от прихожей. В левой руке у меня до сих пор был коробок спичек. Зато пальцы правой уже собрались в знак «щита».
— Антон! — крикнула Арина из прихожей. — Мир, дружба, жевачка!
Она осторожно выглянула из коридора.
— Я пришла с миром! — широко улыбаясь, сказала она. — Никакого зла! Ты же видишь, с детками все в порядке!
Кажется, Надя поняла, что поступила опрометчиво. Нет, она не произнесла ни звука, но крепко схватила Кешу за руку и оттащила подальше за мою спину.
И я почувствовал, как в метре от меня забурлил, наполняясь, бездонный колодец Силы.
— Надя, — сказал я негромко, — ты прекрасно знаешь, что нельзя приводить в дом чужих… людей.
— Но она же не человек, — попыталась оправдаться Надя. — Она Иная… Светлая.
— Когда-то она была Темной, — сказал я. — Впрочем, дело не в этом… бывают такие Светлые, на которых белого пятнышка не осталось.
— Антон, ты меня обижаешь! — возмутилась Арина.
Она выглядела абсолютно миролюбиво. Длинное платье, уложенные в пучок, как у пожилой сельской учительницы, волосы. Большие пушистые тапочки на ногах дополняли картину.
— Зачем пришла? — спросил я.
В общем-то я не боялся. Сейчас придет Светлана. Я в своей квартире… а дома и стены помогают, это каждый Иной знает. К тому же рядом дочка. Неумелая, но бесконечно сильная. И если она ударит… чем угодно ударит… Арина вылетит сквозь стенку.
— Я так поняла, что ты решил… закончить с кубком, — сказала Арина. — Хочу на это посмотреть. Можно?
— Я хочу его сжечь, — сказал я. — И не пытайся меня переубедить.
В ее глазах мелькнуло что-то неуловимое. Неужели облегчение?
— Клянусь, не буду! Но могу я посмотреть? А потом уйду! Клянусь…
— Да хватит с меня твоих клятв! — рявкнул я. — Скажи спасибо, что здесь дети… Надя, Кеша! Стойте там, в углу! Сейчас я сожгу эту деревяшку, потом Арина скажет нам «пока» и уйдет. Понятно?
— Можно я скажу «чао-какао»? — спросила Арина, мило улыбаясь.
— Откуда такие познания сленга шестидесятых? — спросил я. — Ты же спала!
— Кино много смотрела последнее время. — Она пожала плечами. — Современное мне не очень нравится, злое оно. А вот полвека назад люди умели снимать добрые фильмы.
— Добрая бабушка Яга, — фыркнул я. Собрался чиркнуть спичкой.
Арина внимательно смотрела на меня и, похоже, не собиралась вмешиваться. Только одна ладонь у нее была крепко сжата. «Минойская Сфера!» — сообразил я.
— Положи ее на пол и отойди на пару шагов!
Она не спорила. Наверное, это должно было меня насторожить… Раскрыла ладонь, продемонстрировала маленький шарик из белого мрамора… вот ты какая, знаменитая Минойская Сфера, головная боль Инквизиции! Потом присела, осторожно положила шарик на пол и катнула в мою сторону. То ли пол в квартире оказался не слишком ровный, то ли рука Арины дрогнула — шарик закатился под тумбочку для обуви.
— Антон, я играю по-честному.
Ох, не верю я в честных ведьм… да и в честных Иных — не очень-то…
— И без резких движений, — сказал я на всякий случай. Зажег спичку. И, стараясь не отводить взгляда от Арины, кинул ее в духовку.
Пыхнуло. Довольно сильно, видно, скопились бензиновые пары, Надя даже вскрикнула — а Кеша, молодец все-таки мальчишка, выступил вперед, навстречу плите и опасности.
— Вот и все, — сказал я Арине. — Довольна?
Арина пристально смотрела в духовку.
— Значит, ты все-таки решился, папа? — спросила Надя. Спросила нарочито громко, видимо, стеснялась своего испуга.
— Да. Не надо никому слышать это пророчество, — сказал я. — Сегодня оно… уже натворило делов.
Арина вдруг рассмеялась.
— Ах, Антон… — сказала она. — Прямой, честный… простой и наивный. Так ты не понял?
— Папочка, мне кажется, что пророчество открывается при разрушении кубка… — прошептала Надя.
Я даже успел повернуться. Я даже успел сделать шаг к открытой духовке, к пылающему синеватым огнем деревянному кубку…
А в следующую секунду тот порог разрушения, что заложил в свое рукоделие Эразм Дарвин, был достигнут.
И я оказался на опушке ночного темного леса.
Метрах в пяти от меня тянулся едва угадываемый в темноте проселок. За ним были поля, за полями — тусклые огоньки, скорее угадываемые, чем увиденные глазами. Да, с электричеством в ту пору было плохо… точнее — никак.
А на проселке беззвучно метались две тени. Одна — почти бесплотная, немыслимо стремительная. Другая — тоже быстрая, но куда более материальная — и с сияющим сине-огненным бичом в руке. Удары бича то и дело достигали противника, но непохоже было, что того это серьезно ранит.
Я вдруг понял, что начинаю уважать Завулона. Он не бросил своего малолетнего ученика на растерзание Тигру. Великий Темный маг принял бой, который должен был стать последним.
Рядом со мной раздались странные звуки — будто кого-то тошнило. Я с трудом отвернулся от магической дуэли — и увидел старый кряжистый дуб, росший на самой опушке. Где-то на уровне моей груди в дубе имелось дупло. Из дупла торчали тощие ноги юного Эразма Дарвина. Вроде как ему должно было быть четырнадцать лет, но ростом он, похоже, был с Кешу, а уж комплекцией уступал нашему пророку раза в два. Все-таки акселерация не миф.
— Он приходит за нами… — вдруг едва слышно донеслось из дупла. Я шагнул ближе, наклонился к спине Эразма. Иллюзия окружающего мира была полной — я даже чувствовал легкий запах пота и страха, идущий от мальчишки. — Палач придет, чтобы ты сказал, палач придет, чтобы ты молчал…
Да, все верно. Они тогда называли его палачом…
— Палачу нужна кровь, палачу нужно мясо… — бормотал Эразм. — Палач выпьет кровь, палач съест плоть, палач заберет душу… Мало, мало, мало крови, мяса, душ… Всегда мало, мало, мало… палача клонит в сон…
Эта ночь, отделенная от меня бездной времени, была теплой. Но меня пробил озноб.
Он же говорит почти то же самое, что и Кеша!
Только другими словами… словами своего времени…
