Мервин Пик - Титус Гроан
Могилу начали засыпать, ибо хлипкий гроб уже стоял на дне ее. Когда яма заполнилась, Баркентин осмотрел прямоугольник потревоженной почвы. Лопаты набросали ее кое-как, грязь налипала на них, Баркентин сердито покрикивал на могильщиков. Теперь он, скособочась на костыле, ногой разравнивал землю, сбивая комья туда, где земля легла слишком низко. Скорбящие потащились прочь, Фуксия, медленно отойдя от родителей, очутилась справа от небольшой толпы, двигавшейся в направлении замка.
— Могу я пройтись с вами? — спросил, приближаясь, Стирпайк.
— Да, — сказала Фуксия. — О да, почему же нет?
Прежде она не нуждалась в его присутствии и удивилась, услышав, как произносит эти слова.
Стирпайк, вытаскивая кургузую трубочку, искоса взглянул на нее. Затем, закурив, сказал:
— Все это не в моем вкусе, леди Фуксия.
— Что именно?
— Земля к земле, прах к праху — и прочие прелести этого рода.
— Не думаю, что отыщется кто-то, кому они по вкусу, — ответила девочка. — Мне мысль о смерти тоже не кажется приятной.
— Как и любому человеку, во всяком случае, пока он молод, — заметил юноша. — Костям-то нашего друга, наверное, все равно, от него так и так немногое осталось.
— Временами мне нравится твоя непочтительность, — порывисто произнесла Фуксия. — Почему человек обязан заставлять себя уважать стариков, когда самим им ни до чего нет дела?
— А это их выдумка, — сказал Стирпайк. — Им позарез нужно, чтобы их почитали. Потому как, без почитания — что бы от них осталось? Пшик. О них просто забыли бы. С другой стороны, у них не осталось ничего, кроме возраста, вот они и завидуют нашей молодости.
— Так вот оно что? — воскликнула Фуксия, глаза ее расширились. — Все дело в зависти? Ты и вправду так думаешь?
— Конечно, — сказал Стирпайк. — Они норовят связать нас по рукам и ногам, втиснуть в выдуманные ими схемы, извести нас попреками и заставить работать на них. Все старики таковы.
— Госпожа Шлакк не такая, — возразила Фуксия.
— Она исключение, — сказал Стирпайк, покашляв на непривычный девочке манер — прикрывая ладонью рот. — Исключение, которое лишь подтверждает правило.
Они немного прошлись в молчании. Замок нависал над ними, они уже вбрели в тень его башни.
— А где твоя трость с потайным клинком? — спросила Фуксия. — Как же ты без нее? Вон, даже не знаешь, куда руки девать.
Стирпайк усмехнулся. Пред ним была новая Фуксия. Более живая — хотя только ли оживление, нервность или порожденная усталостью взвинченность делали ее голос непривычно высоким?
— Трость, — потерев подбородок, сказал Стирпайк, — моя дорогая тросточка. Должно быть, я оставил ее под вешалкой.
— Почему? — спросила Фуксия. — Ты ее разлюбил?
— О нет, ничуть! Нет-нет, — с комическим нажимом ответил Стирпайк. — Я обожаю ее не меньше прежнего, но счел безопасным оставить ее дома, потому что — знаете ли вы, что бы я, скорее всего, сделал, окажись она при мне?
— Что бы ты сделал? — спросила Фуксия.
— Я бы истыкал ею живот Баркентина, — ответил Стирпайк, — медленно, нежно, там и сям, повсюду, пока старое пугало не взвыло бы по-кошачьи, а когда в его черных легких не осталось бы воздуха для вытья, я привязал бы старика за ногу к ветке и поджег его бороду. Так что я поступил весьма благоразумно, не взяв с собой трости, не правда ли?
Но обернувшись к Фуксии, он не увидел ее рядом с собой.
Девочка бежала прочь от него, взрывая мглистый воздух странными подскоками, но побежала ль она потому, что ее обуяла радость, или потому, что желала избавиться от него, этого Стирпайк знать не мог.
Двойняшкам неймется
Спустя неделю после похорон Саурдуста, а говоря совсем уже точно, спустя неделю после похорон того немногого, что было некогда Саурдустом — а также телячьего черепа с лентами — Стирпайк вновь посетил Тетушек, намереваясь выбрать для себя анфиладу покоев, расположенных на одном с ними этаже Южного крыла. После пожара в сестрицах обозначилось не только неуемное тщеславие, но еще и назойливость. Им не терпелось знать, когда же — раз уж они выполнили порученное им в соответствии с планом, — когда им будет воздано должное? Почему Южное крыло все еще не исполнилось пышности и величия? Почему коридоры его столь пыльны и пустынны? Где обещанные троны? Где золотые короны? При каждом своем появлении в их покоях Стирпайк снова и снова выслушивал эти вопросы и с каждым разом ему приходилось прилагать все больше усилий, чтобы угомонить сестриц, втолковывая им, что годы их горестей подходят к концу.
Наружно они оставались бесстрастными, лица Тетушек ни единым движением не выдавали того, что творилось в одинаковых их телах, но Стирпайк уже научился по почти неуследимому шевелению косных пальцев сестер определять вчерне, какая работа совершается в их головах, как сильно взволнованы чувства. Что-то жуткое чудилось в согласном колебании этих белых перстов, знаменующем точный миг, в который мозги Двойняшек с одинаковой скоростью и одинаковой поступью устремляются по одной и той же узкой мыслительной стезе.
Заманчивые посулы, кои Стирпайк использовал в виде приманки для безжалостно расставленной им ловушки, оказали на них воздействие более глубокое, нежели он предвидел. Представление о себе, как о правительницах Южного крыла, господствовало ныне в их головах — собственно, оно заполнило эти головы, не оставив места для каких бы то ни было иных соображений. Со стороны внешней, оно проявлялось в их разговорах, сводившихся к бубнению на эту тему и ни на какую другую. Упоенье успехом сообщило их пальцам новую свободу движений, хоть лица сестер так и остались не более выразительными, чем напудренные могильные плиты. Стирпайку же приходилось теперь пожинать плоды собственного хитроумия, позволившего внушить Двойняшкам мысль о том, какие они находчивые да отважные, сколь мастерски способны они, и только они одни, спалить библиотеку. В то время необходимость требовала, чтобы он пробудил в сестрицах самомнение и тщеславие, теперь же качества эти раздувались, подобно опухоли, справляться с которой ему становилось все труднее. И тем не менее, юноше удавалось так или иначе убеждать Тетушек, что в предприятиях такого размаха, как восхождение на поджидающую их сдвоенную вершину, поспешность есть вещь неразумная. К подобным целям надлежит продвигаться с расстановкой, изобретательностью и осмотрительностью. Положение их должно улучшаться постепенно — чередою мелких побед, каждая из которых, не привлекая к себе внимания, будет мало-помалу возвышать их, покамест Замок не обнаружит, что Южное крыло просияло давно заслуженной славой. Двойняшек, ожидавших, что они возвысятся за одну ночь, снедало горькое разочарование, и хоть доводы Стирпайка, клонившиеся к тому, что власть и сила, когда она их осенит, должна покоиться на крепком фундаменте, представлялись им основательными — пока он говорил, — но стоило сестрам остаться одним, как обеих немедля обуревала досада, и с каждым приходом Стирпайка они опять начинали талдычить о своих огорчениях.
В вечер, о котором идет у нас речь, Стирпайк, едва войдя к сестрицам и услышав их инфантильные пени, прервал оные восклицанием:
— Мы начинаем!
Восклицая, Стирпайк, дабы заставить их замолчать, высоко воздел левую руку. В правой он держал свернутые трубкой бумаги. Двойняшки стояли бок о бок, чуть вытянув головы вперед, соприкасаясь бедрами и плечами. Когда громкий, хоть и неразборчивый ропот их стих, Стирпайк продолжил:
— Я заказал для вас троны. Изготавливаться оные будут в тайне, а поскольку я настоял, чтобы их сковали из чистейшего золота, работа эта займет определенное время. Здесь у меня эскизы, которые прислал мне золотых дел мастер, непревзойденный доныне в своем художестве. Выбор, о мои светлости, за вами. Впрочем, в выборе вашем я не сомневаюсь, ибо хоть каждый из тронов и представляет собой совершеннейшее творение искусства, но ваш вкус, ваше чувство пропорций, ваша способность вникать в самомалейшие тонкости, внушают мне уверенность в том, что вы изберете троны, не имеющие себе равных между престолами мира.
Разумеется, эскизы Стирпайк выполнил сам, потратив на них больше времени, чем собирался, ибо стоило ему приступить к работе, как он ею увлекся, и если бы Доктор или сестра его заглянули в комнату юноши в ранние часы этого утра, они обнаружили бы его склонившимся над столом, над разложенными аккуратными рядками циркулями, угольниками и транспортирами, — обнаружили бы с головою ушедшим в работу, с холодной точностью ведущим вдоль линейки превосходно заточенным карандашом.
Итак, Стирпайк с проворным тщанием — ибо к плодам своих трудов он всегда относился с заботой — развернул эскизы перед вытаращившими глаза Тетушками. Руки его отличались сегодня особенной чистотой, ногти на странно заостренных пальцах были немного длиннее обычного.
