Огонь во плоти (ЛП) - Флауэрс Дэнни

— Что ж, надеюсь увидеться с вами где–нибудь ближе к шпилю, — вздохнул Сорроу, отворачиваясь.

— Не увидитесь.

Это сказала Ангвис. Он оглянулся.

— Прошу прощения?

— Пьюрберн жив, — произнесла она. — Он перекрыл главные ворота. Выхода нет.

— Для вас? Возможно, — отозвался Сорроу. — Мои Размольщики зарубят любое отребье, которое станет мне мешать.

— У главных ворот дежурят шестеро. Две группы по четыре в засаде. Все вооружены. Два тяжелых стаббера, — сказала она. — Пока что пройти попыталось одиннадцать человек. Хотите знать, что случилось с их останками?

— Нет.

— Вы уверены? Учитывая вашу профессию, это могло бы вас заинтересовать.

— У вас есть альтернативное предложение? Кроме как ждать смерти?

Она пожала плечами.

— Так меньше ходьбы.

— Вы намерены просто сдаться? — спросил он. — Хорошо. Но я отказываюсь.

— Я не уверена, что вы понимаете ситуацию, — пробормотала она, кинув взгляд в окно. — Что бы мы ни выпустили, оно выходит за рамки всего, с чем я сталкивалась. Я не знаю ни одного шпионика или псайкера, обладающего такой силой. Возможно, к ней могли бы приблизиться один-два из тех, что работают на Хельмавра. Однако они бы не рискнули высвобождать нечто вроде этого.

— Почему?

Ангвис помедлила. Сол перестал барабанить.

— Мне известны только истории, — ответила она. — Но я понимаю, что аварийные протоколы для шпиоников существуют у нас не просто так. Наш Дом не станет ликвидировать ценные активы в отсутствие серьезного риска. Все, что я знаю: они черпают свою силу откуда–то из другого места. Стоит перебрать, и она может начать просачиваться сквозь них самостоятельно.

— Откуда нам знать, что колдун Пьюрберна вообще еще жив?

— Потому что все усугубляется, — прошептал Сол, не оборачиваясь. — Насыщение растет; может быть, по экспоненте. Я это вижу. Чувствую.

Сорроу вздохнул.

— Сол, вы мне очень дороги, но я боюсь, что недавние неурядицы негативно повлияли на ваши оценки.

— Это вежливый способ усомниться в моем рассудке?

— Если желаете, чтобы я вел себя более бестактно, просто попросите.

— Я ему верю, — прошелестела Ангвис, которая как будто глядела в пространство. — Мой агент говорит, что безумие распространяется и становится более ярко выраженным.

— Чудесно, — сказал Сорроу. — Что–нибудь еще?

— Только то, что Перикулус наводняют плотоядные упыри.

— Безумие!

— Именно.

— У меня ощущение, что это добавляет поводов бежать.

— Оно распространится выше по улью.

— Тогда я укроюсь в шпиле, пока Хельмавр все не затопчет.

— Если дойдет до шпиля, будет уже поздно, — произнес Сол мягким, почти безмятежным голосом. — Если улей падет, шпиль падет вместе с ним.

— Тогда я сбегу в другой улей или за пределы планеты, — отозвался Сорроу. — Прелесть бегства в том, что всегда есть, куда бежать дальше.

Ангвис покачала головой.

— Не при перекрытых главных воротах.

— Есть иной путь, — пробормотал Сол. Ангвис яростно уставилась на него, но он продолжил. — Мы вошли другим маршрутом. Рискованным, но видимо более безопасным.

— Превосходно, — произнес Сорроу, хлопая в ладоши. — Это тоже информация, которая была бы уместнее час назад, но все равно отличные новости. Давайте выдвигаться сейчас же, а вы можете показать мне дорогу.

— Ангвис может снабдить вас картой.

— Нет, — сказал Сорроу. — Нет, не глупите. Темпес, посмотрите на меня.

Сол повернулся на стуле и глянул на друга. Теперь сомнений уже не оставалось: его изуродованный глаз полыхал, словно плазменная катушка.

— Идемте со мной, — взмолился Сорроу. — Мученичество — епархия священников. Мы гильдийцы. Предприниматели. Бизнесмены. Не солдаты. Это не наш бой.

— Я не могу уйти, — тихо ответил Сол, поднимаясь на ноги и кивая в сторону окна. — Я смотрю туда и вижу то, что искал всю свою жизнь?

— Опустошение? Смерть? — бросил Сорроу, а Ангвис тем временем вручила ему обрывок пергамента с наспех нацарапанными указаниями.

— Правду, — произнес Сол. — За всем стоит порядок. Теперь я его вижу; это как искры вдохновения. Частицы понимания. Ино-свет. Он нестабилен, опасен. Но так не обязательно должно быть. Нам нужно лишь найти псайкера, положить конец ее порче. Мы еще можем все поправить. Я поправлю.

Он с улыбкой поглядел на Сорроу. Выражение лица выглядело бы менее обескураживающе, не сверкай его глаз, будто сверхновая.

Пьюрберн наблюдал со своего упавшего трона, как кавдорцы сваливают в шипящие костры очередной груз мусора. Похоже, в этом процессе было мало осмысленности: в дар ненасытному пламени в равной мере приносились останки людей и объедки пищи.

Во имя Трона, его мутило от них, этих больных и испорченных насмешек над идеалом человека. От него не укрылась ирония, состоявшая в том, что эти жалкие создания, слабые умом и телом, считали себя образцовыми представителями людского рода. Они выступали с оружием против еретиков, мутантов и колдунов. Однако если их подлинная цель состояла в том, чтобы возвысить человечество, то они бы больше преуспели, для начала истребив самих себя.

Он проследил, как они шаркают прочь, чтобы добыть еще припасов, сутулясь, словно звери. Один даже бегал на четвереньках, и его острые ногти были перемазаны трупным пеплом. Другой кишел грызунами; существа суетились у него под одеждой, временами появляясь наружу, чтобы попировать лакомым кусочком, или насладиться почесыванием за шелудивым ухом.

Это была его армия. Так ему предстояло бороться с домом Каталл и восстанавливать наследие своей семьи.

Он засмеялся. Вышел неприятный звук: гогот сумасшедшего. Но ему было все равно. Его царством стало то, что еще озаряли захлебывающиеся жаровни, а трон превратился в сломанную реликвию.

Однако тот все еще оставался реликвией.

Пьюрберн оглянулся через плечо на камеру, где его служители-Огарки до сих пор пытались восстановить некое подобие питания. Раньше это был сосуд для ее энергии, которая управлялась согласно необходимости. Но сейчас ему пришло в голову, что она являлась пассивным компонентом. Всего лишь топливом, за неимением лучшего термина. Это его интеллект направлял силу, его воля создала армию и выковала империю. Если сила теперь выпущена на волю, если проклятие теперь поразило Перикулус — не сможет ли он все равно влиять на нее?

Он протер лицо рукавом, вглядываясь в свет костров. В сумраке происходило движение: пламя выхватывало маски. Большинство были окровавлены или треснули от силы особенно жестокого удара. В темноте они почему–то казались еще более омерзительными, приобретая ужасные клыки или зачерненные глаза. Однако они явились к нему. Явились потому, что их призывала его власть — потому, что признавали в нем господина.

Это была правда. Он один мог повелевать силой и оставаться не развращенным ее влиянием.

— Тритус!

Его прихвостень навострил уши, будто хорошо вышколенная собака; от былого бунта не осталось ни следа. Он поспешил к трону и преклонил колено. Из–под его маски капала кровь. Впрочем, это не имело значения.

— Тритус, пока мой трон не восстановят, ты должен быть моим вестником, — прошептал Пьюрберн. — Расскажи пастве, что произошло. Расскажи им о темных силах, которые пытались погасить пламя Бога-Императора. Скажи, что они не справились, что мы поддерживаем его. Но огонь не может потухнуть, а те, кто это совершил, не могут уйти безнаказанными.

— Да, милорд, — прошипел Тритус. Его голос напоминал покрытый грязью клинок. — Говорят, теперь повсюду темно. Кроме рабского блока. У них есть свет.

— Вот как? — пробормотал Пьюрберн, потирая глаз пожелтевшим ногтем. — Невольники Вирэ. Тритус, тебе известно, что она противоречила мне? Даже угрожала?

— Кощунство, милорд.

— Они не дают нам войти?

— Пока что, милорд. Горстка бойцов с арены отступила в жилище рабов и вывела из строя служебный подъемник. Они еще держатся.