Александр Бруссуев - Не от мира сего
— Почему? — кричал в темноту Илейко, не шевеля при этом губами.
— Потому что нет совершенства, — отвечала пустота.
— Но есть стремление к совершенству, — возражал лив. — Это стремление возрождает Надежду. А Надежда позволяет верить, что вся жизнь — не просто так, что своей жизнью, своим опытом мы делаем этот Мир чище.
— Почему? — снова вопил, не разжимая рта, Илейко.
— Потому что всему на свете приходит конец. Нет бесконечности.
— Бесконечно детство: все люди кругом бессмертны, а время остановлено. Сохранил в душе детство — победил старение, — ответил он и даже пропел. — Бесконечность и беспечность (слова из песни моего сына Сантери, примечание автора)!
— Почему? — орал лив, не тревожа вокруг себя тишину.
— Потому что грядет Победитель.
— Бога победить нельзя, — отрицал Илейко. — С Богом можно только договориться, если он этого захочет.
Пустота злобно хохотала и исчезала, оставляя после себя шелест волн, птичьи восклицания, шорох травы и листьев. Илейко вытирал пот со лба об меховое одеяло и шел к воде.
А однажды по пробуждению он понял, что жар ушел, что он выздоровел. Осталась слабость, и браслеты кандалов тоже остались. Они стали очень тяжелыми и теперь беспокоили даже больше, нежели раны на руках. Но Илейко был тахкодаем, поэтому отысканное в мешке правило для лезвий медленно, но верно избавило от скверного железа сначала одну, а потом и другую руки. Теперь он снова почувствовал себя свободным. Теперь можно было жить.
Илейко благодарил Бога, что никто не потревожил его в таком, практически беспомощном положении. Наловив рыбы, балуя себя прекрасной ухой, он шевелил в костре уголья и размышлял о том, что как бы ни был человек силен духом и телом, а все равно дальше своей слабости не переступить. Силу духа побороть практически невозможно, чего не скажешь о силе тела. Телесная слабость все равно возьмет верх, делая человека практически беззащитным. И в этот момент он требует снисхождения.
Только попробуй сказать это своему врагу. Он обязательно учтет все твои пожелания.
Нужно, обязательно нужно, просто необходимо, чтобы были на свете люди, которые смогли бы позаботиться о тебе в краткий, либо не очень, миг потери сил. Можно понадеяться на друзей. Но чем взрослее они становятся, тем более хрупкой делается дружба (можно подумать, что сам при этом молодеешь). Любая мелочь, как то — богатство, женщины, власть — пренепременно ломает дружеские отношения, или, по крайней мере, создает в них трещины. Лучшие враги всегда получаются из лучших друзей. Поэтому к дружбе нужно относиться бережно, даже иногда трепетно — старые друзья ужасно ранимы, гады.
Можно, конечно, податься к единомышленникам. Сектанты, ну, или банды государевых стражников никогда не оставят в беде своего соратника. Всех вокруг перебьют, но докажут, что они самые крутые. Но стоит только потерять свое положение сектанта, либо должность стражника — и пошел-ка ты в пень, дорогой. Сам досадился — сам и лечись. Бесполезные в таких организациях не числятся.
На кого тогда рассчитывать-то, если все ж таки без помощи не обойтись? Безусловно, все в руках Божьих. Ну а люди-то верные имеются? Конечно — да. И это — семья. Это — кровные родственники. Илейко сейчас, как никогда, скучал по матери и отцу, по сестрам и братьям, по их детям. Одиночество познается только в беде.
Он медленно избавлялся от нанесенных стрелами ран, поэтому слегка обжился в лесу. Перенес свое жилище под защиту огромного замшелого и круглого, как шар, куска скалы. Защита, конечно, была только с тылу. Но, устроив односкатную крышу, можно было найти защиту от дождя. Причем, не только одному — Зараза тоже могла разместиться внутри, не становясь при этом на колени.
Илейко дичал: он уже заставлял себя мыться и стирать одежду, про изорванные рукава забыл, не пытаясь хоть как-то их чинить. Видеть никого не хотелось, собеседник был прекрасный — лошадь, да и беседовал с нею он зачастую в мыслях. Лив полностью перешел на подножный корм — человеческие запасы, не восполненные в Кеми, подошли к закономерному концу. Почему-то идти к людям более не хотелось. В сердце поселилась обида на весь свет. Он пытался обращаться к Богу: где, как не в уединении, можно сконцентрироваться на мыслях о вечном? Вот и святые люди, как лив знал, уходят в глушь, устраивают себе келью, либо землянку и проводят дни в молитвах и посте.
Но у него так пока не получалось, отчего-то. Потом, правда, догадался: в отшельники идут не от обиды, а по велению, так сказать, души. От обиды обычно в разбойнички подаются. Илейко не хотел быть разбойником.
Подумаешь, Кемь на него ополчилась! Чиганы — так им по жизни положено быть лживыми и продажными. Два сектанта "нового Бога", вместе со своей сворой — они враги и подлежат истреблению. Ну и что, что они над стражниками главенствуют! Те вообще, поступая на работу, должны знать, что подвергают не только себя, но и свои семьи опасности, причем — смертельной. Ибо за все надо платить, рано или поздно. Прочие люди? Так он не успел ни с кем встретиться — ночь была, народ с чистой совестью спал. В питейном, либо игорном заведении, куда его угораздило сразу же попасть, клубились не самые достойные представители человечества. Так что на кого обижаться? Разве, что на себя, что довелось за один краткий промежуток времени измараться в таком количестве дерьма.
Илейко задавал себе вопросы и сам же на них отвечал. Очень отрадно было то, что ему удавалось быть честным перед самим собой. Значит, не все еще потеряно, значит, его хандра — всего лишь последствия болезни. Он даже раздевался по пояс (не снизу — сверху по пояс) и махал саблей, как ему воображалось это правильно. На запястьях остались следы от кандалов, раны от стрел сделались фиолетовыми и очень чувствительными к любому прикосновению. Илейко настраивал себя на продолжение своего пути.
Однако отъезд его неожиданно ускорился, едва не превратившись в поспешное бегство. И виной тому была верная кобыла Зараза.
Лошадь, большую часть времени предоставленная сама себе, паслась на вольных хлебах. Она бродила, где ей вздумается, движимая своими гастрономическими пристрастиями. Лес в этих северных широтах был не слишком густой, да и высотой деревья не блистали. Хищники отчего-то все свои тропы проложили вдалеке, так что даже запаха, способного насторожить животное, не было. Однако умудренное жизненным опытом животное всегда было наготове, тщательно сторожась кустов с подветренной стороны. Кто бы знал, что опасность подстерегает сверху!
Нет, на нее не накинулась стая ястребов-тетеревятников, чтобы сообща унести куда-нибудь на свою коллективную гулянку. Да и прочие хищные птицы прекрасно осознавали, что лошадь им не по зубам. Здесь дело оказалось гораздо сложнее и страшнее.
Змеи всегда были гады, к тому же пресмыкающиеся. Гадюки кусались, норовя подставить хвост под неосторожную ногу, ужи отвратительно холодно скользили по ладоням, кобры петушились капюшонами, а гремучие змеи — своими погремушками. Говорили, что самая ядовитая змея — это малюсенькая лягушка, коротающая свой ядовитый век в землях Кецалькоатла. Вообще, то небольшое поголовье опасных безногих тварей, что жили на северах, можно было по пальцам пересчитать. Не по количеству, а по качеству — по родоплеменной своей принадлежности. Ужи, гадюки, медянки, всякие там веретеницы — пожалуй, что все. Не терпел большой Змей поблизости от себя жалких сородичей.
Недаром змеи издавна ливами величались mado, никак иначе, что в переводе обозначало просто червь, пусть и кусачий, пусть и ядовитый.
Обрушившийся на Заразу зверь был настолько редок, насколько и опасен. Про его неприглядность и говорить нечего — один вид мог вызвать сердечный приступ, или медвежью болезнь, причем не только у медведей.
В тот предзакатный час на землю опустился туман, не то, чтобы, как молоко, но достаточно плотный. Илейко разгонял свою хандру, доедая вкусного и очень полезного во всех отношениях леща. Лошадь пошла на озеро, чтобы предаться своим грезам о давно утраченной молодости.
И в одно из таких мгновений, тихих и печальных своей неповторимостью, они увидели друг друга.
Наверно, кобыла все-таки что-то услышала своим чутким ухом и в состоянии крайней задумчивости подняла свою голову к небу. Если бы она сторожилась, как обычно, то первым делом оглядела бы на предмет опасности близлежащие кусты. Но она бездумно посмотрела наверх, и душа ее упала в копыта.
Да и тварь, бесшумно пролетающая по своим делам, обнаружила внизу животное не сразу. Она среагировала на маленькое движение, заметила Заразу, зашипела и устремилась вниз.
Лошадь на берегу заметалась, закричала чуть ли не по-ослиному, совершила нырок вбок и, подбрасывая задние ноги едва не выше головы, помчалась к человеку. Фантазия у нее иссякла, зато осталось желание жить, поэтому кобыла решила спрятаться под устроенным ливом навесом от дождя: сверху не видно, да и ей самой снизу — тоже. А раз никакого врага не усматривается, значит — все в порядке, безопасность. Понахваталась у людей привычек и обычаев.
