Александр Бруссуев - Не от мира сего
Никто не слышал этих слов, но они не пропали впустую. Ничто в этом мире не приходит из ниоткуда и не уходит в никуда.
Илейко вернулся с веревкой, но едва он сбросил ее вниз, тело Святогора провалилось еще на один уровень, сверху нападали железными обручами доски, словно чиня препятствия для любого движения. Но метелиляйнен не шевелился, силы покидали некогда мощное тело, и он этому не противился. Где-то далеко остался отчаянный крик человека: "Святогор!", настил вновь провалился, и свет в глазах великана погас. Он вздохнул последний раз, глубоко, словно пытаясь на вечность запомнить вкус воздуха. Но сердце, замедляя свои удары, все-таки вытолкнуло его обратно последним выдохом: "Пленка!"
В тот же самый миг в усадьбе метелиляйнена женщина опустилась посреди горницы на пол, вытянулась во весь рост, улыбнулась этому миру в последний раз и закрыла навечно свои глаза. Сердце последним ударом обожгло разум мыслью: "Святогор!"
Бог услышал молитвы: Святогор и Пленка умерли в один день. Их жизнь была счастливой, и даже смерть этого счастья отнять у них не смогла. Потому что смерть — всего лишь продолжение Жизни.
Илейко всматривался внутрь Ковчега — теперь он в этом не сомневался — но не видел ровным счетом ничего. То ли слеза глаз застила, то ли солнечный свет был не в состоянии пробить тьму веков, разделяющих человека Илейко Нурманина по прозвищу Чома и творение рук человека Ноя. Человека?
Илейко тыльной стороной ладони оттер предательскую влагу, проступившую в краешках глаз. Он пытался придумать, как бы так ему было сподручнее спуститься вниз. Оставить друга у него и в мыслях не было. В мыслях было другое: страх. Ему стало так страшно, как никогда раньше. Ноги и руки задрожали мелкой противной дрожью, по спине побежали мурашки, умываясь холодным потом, зубы клацали друг о друга так, что возникало подозрение — все это неспроста, все это нервное.
Лив не помнил, как оказался на вершине одного из круглых камней. Во рту пересохло, срочно нужно было выпить. Там, внизу, остался большой друг Святогор, там остался подпорченный Горынычем скрамасакс, там осталась целая эпоха великанов метелиляйненов. Илейко попытался снова спуститься, но не мог. Аранрата оправдывала свое название.
Отчаявшись до сумерек пробиться с разных сторон, лив, понурив голову, пошел в обратный путь. Что он скажет Пленке?
Эпилог. Илейко Нурманин по прозвищу Чома
Чем ближе он подходил к дому, тем сумрачнее становилось вокруг, тем сильнее разгоралось зарево за верхушками деревьев. Илейко не удивило зрелище догорающей усадьбы, его удивило несколько очень высоких женщин, сидевших прямо на земле, неотрывно глядящих на огонь. То, что они были высокого роста, он не сомневался: у Святогора и Пленки должны были быть высокие дети.
— Они умерли? — спросила ближайшая, практически не поворачивая головы.
— Да, — ответил Илейко. — Они умерли.
И сам осознал, наконец-то, что именно так оно и есть. Большие друзья ушли, и уже никогда Святогор не примется объяснять, как можно скрутить в бараний рог своего более молодого и агрессивного оппонента, а "Ленка" никогда не посмеется, беззлобно и заразительно, над его показной неуклюжестью. Они ушли, оставив после себя добрую память. По крайней мере, у тех, кто их знал. Стало быть, и ему пора в путь, кончилась служба у "итальянского короля".
— Чурило не придет? — внезапно спросил лив.
— Он далеко, — ответила та же девушка. — Никто не предполагал, что так выйдет.
Она рассказала, что собрались они с сестрами навестить отца и мать, приурочив все это дело к пасхальной неделе. Вообще-то на самом деле душа требовала проведать родителей, словно что-то тревожное случится. Вот и случилось.
Уже дом был виден, как вдруг один угол, тот, где кладовки, начал мерцать зеленым светом, будто кто-то встряхивает лукошко со светлячками и они начинают гореть один за другим. А потом дом вспыхнул в один момент, сразу со всех сторон. Когда они добежали, то подойти было уже невозможно.
— Это Горыныч, — сказал Илейко.
— Что? — переспросила девушка, и все ее сестры повернулись к единственному здесь мужчине.
Лив объяснил, какие недоразумения случились у них с Великим Змеем, умолчав свою роль в его гибели, зато описав во всех красках последнюю битву Святогора. От чудовища ничего не осталось, разве что огромные когти и страшные клыки, сохраненные, как трофей. Вот они-то и могли послужить источником пожара. Сгорели следом за их хозяином с некоторым запозданием по времени. Илейко говорил и начинал верить сам себе. Также он был убежден, что если бы Пленка была жива, то никакому пожару разрастись бы не удалось.
Рассказ о смерти Святогора удивил его дочерей. Все они прекрасно знали место, именуемое Аранрата, каждая не единожды бегала "испытать страх", никто не смог спуститься вниз по склонам круглых камней. Кто-то из них вспомнил слова отца, адресованные Лови-озеру.
"Если случился на Земле Потоп, когда все сущее оказалось под водой, то все дожди мира, пусть они льют хоть целый год, не способны утопить целую сушу. Дождю ведь тоже откуда-то нужно свою воду черпать", — говорил Святогор, то ли в шутку, то ли всерьез. — "Значит вполне вероятно место, откуда вода в этот мир прибывала. Должна быть эта дырка, эта вмятина в другой мир, где воды этой — ну завались. Соленой воды (действительно, никто из т. н. "ученых" до сих пор не в состоянии объяснить, почему вода в океанах и морях соленая, примечание автора), а не нашей пресной, выпадающей с дождем. Пришла вода по Божьему наущению и ушла туда же. А Ковчег за нею, как пробка. Так он и заткнул собой то место, откуда вода прибыла и куда потом убыла".
— Заткнул и запечатал числом шесть-шесть-шесть, — проговорил Илейко.
Из имущества осталось всего ничего — пламя имеет подлое свойство не отличаться разборчивостью и какой-либо склонностью к сантиментам. Зеркало Норн, как ни странно, сохранилось во всей своей красоте, даже не закоптилось. То же самое обстояло и с булавой, к которой Святогор после гибели Змея Горыныча не прикасался. От коровы не осталось даже костей, а кошки, видимо, разбежались — никто не мог припомнить случая, чтобы они тушили пожары. Также не обнаружилось никаких следов от самой Пленки.
Сохранилась и добытая зимой шкура гигантского "ледяного медведя", выделанная хозяйкой. Просто она была привязана рядом с седлом на верной Заразе, отпущенной перед трагическими событиями на вольные хлеба — Илейко не предполагал, что его поход на Аранрату осложнится таким образом и потребует столько времени.
Утром лив поднялся на лошадь, приторочив к седлу помимо нехитрого своего скарба дары Норн.
— Куда ты теперь? — спросили дочери Пленки — Плеяды.
— Я ощутил, что такое свобода, — ответил Илейко. — И никто никогда не сможет у меня это чувство отнять. Я, Илейко Нурманин по прозванию Чома, буду двигаться к людям. Их пока еще не так мало, чтобы нашлись и те, которые смогут разделить это мое чувство. Я свободен и они, если окажутся рядом со мной — тоже. Понятное дело, противников нам будет предостаточно. Знать, такая дорога выбрана на моем Латырь-камне, такой у меня путь. Но, думаю, он единственно верный. Для меня — верный. Пока я верю в свою Правду, буду идти дальше. Пока люди будут верить в меня — буду двигаться. Пока мир перед моими глазами не погаснет — не остановлюсь. Пусть я не от мира сего, я сделаю его своим. По крайней мере, попытаюсь. Ведь только благодаря тем, кто видит этот мир иначе, мы до сих пор и не сгинули. Правильно говорю, девочки?
Лив уехал, оставляя за плечами печальное пепелище. Жизнь продолжалась, следовало только сделать первый шаг. И шаг этот — к Норнам. Не вернуть чужое имущество — было неправильно, Святогор и Пленка этого бы не одобрили. Даже несмотря на то, что оружия у него в таком случае больше не останется. Быть безоружным в окружении Зла и Насилия — решительно невозможно, но чужое — это тоже не оружие. Такое правило у тех, кто Не От Мира Сего.
И оно, это правило — далеко не единственное.
Конец первой книги. Ноябрь 2011 — февраль 2012. M/ V Admiralengracht, вдали от дома.
To be continued, hope…
