Елизавета Дворецкая - Корни гор, кн.1: Железная голова
Судя по голосу, он ни капли не сочувствовал вдове конунга.
– А чего она хочет? – спросил Гельд. Он уже не улыбался и слушал с самым серьезным вниманием: Рам оказался больше чем проводником.
– Она не продает железа, потому что копит его и хочет ковать мечи. Даже меня звала, хотя Кар и плюется, если обо мне услышит.
– А ты не пошел?
– А я не пошел. Нам нужен покой, а не мечи.
– Покой? – Гельд подумал, хотел бы он сам покоя на месте квиттов. – А разве ты хочешь, чтобы твое племя всегда сидело на веревочке у конунга слэттов? Хильмир конунг вас всех связал клятвами, вы даже торговать не может как хотите. Чистое разоренье! Тут, понимаешь ли, и свободный человек почувствует себя немножко рабом.
– Для свободы сейчас не время, – ответил Рам. Теперь он тоже не улыбался, а, напротив, заметно помрачнел. Но говорил он легко, должно быть излагая эти мысли не в первый раз и привыкнув к возражениям. – Мы не способны жить на свободе. Только зря передеремся и погубим сами себя. Мы не знаем, чего хотим, в чем наше счастье. Квиттам не хватало крепкой узды. Вроде той, что на фьяллей надел Торбранд Тролль. А после смерти Стюрмира конунга и вовсе все посыпалось.
– Что посыпалось?
– Каждый испугался и стал думать о себе. Как бы ему спасти свою усадебку. А иные – и урвать кусок у соседа. В каждом человеке живет Волк. Тот самый Фенрир Волк, который погубит мир. Это старики болтают, что он ждет под землей. Это для детей, чтобы они его боялись. У каждого в сердце свой Фенрир Волк. А сердце человека глубже и темнее всех нижних миров, вместе взятых. Веревочка! Ты скажешь, парень! – Рам хмыкнул. – Тут нужна не веревочка, а цепь! Пока конунг держит свое племя на цепи, Волки сидят смирно. А если их выпустить, они разнесут и человека, и племя, потому что каждый такой Волк тянет в свою сторону. Их только выпусти, а собрать потом будет потруднее, чем загнать овец в хлев. Помнишь, наверное:
Лает пес Гарм у пещер Гнипагеллира:
Узы расторгнуты, вырвался Волк…[20]
– И этот Волк – во всех?
Гельд лихорадочно перебирал в уме всех, кого знал, в памяти мелькали знакомые и полузнакомые лица. Их было много, как осенних листьев на ветру: мужчины и женщины, молодые и старые. И в каждом из них – Волк? Не может быть, чтобы во всех! Но задержалось, внушая смутную надежду, лишь одно лицо: маленькой сестры Сёльви и Слагви, Сольвейг.
– А то нет? – Рам оглянулся на него со своего коня. – И во мне свой Волк, и в тебе. Кто убил того твоего фьялля – Светлый Бальдр?
– Нет, не во мне. – Гельд покрутил головой. – Но в ком-нибудь…
– Тогда это не человек, а какой-нибудь солнечный альв. Я, конечно, не имею в виду девушку, в которую ты влюблен, – уж она-то, конечно, прекрасна внутри и снаружи и затмит совершенствами всех богинь.
Гельд невесело усмехнулся. Умный и проницательный кузнец в этот раз не угадал: он был далек от того, чтобы воображать Эренгерду светлым альвом. В ней тоже есть Волк, и не из самых маленьких. Ему не забыть, как она на него смотрела на том пиру: со стыдом и досадой. За что? За то, что он ее полюбил?
– Вот так, – весомо произнес Рам. Сделав воображаемую уступку любимой девушке собеседника, от всего остального он не собирался отступать. – Этого Волка надо держать на цепи любой ценой. Если для этого надо посадить на цепь все племя – пусть. Я сам помог бы ее ковать. И пусть лучше слэтты, чем фьялли. Они собирают дань железом, а не кровью.
Гельд молчал. Да, злобы и грязи полным-полно в каждом, но неужели Волка можно сдержать только грубой силой? Только не оставив человеку выбора? А сам человек? Неужели за все века, что им правят Светлые Асы, он так ничему и не научился? Или сам человек устроен по подобию мира: поверху ходит солнце, а внизу, в глубине, дракон подгрызает корни? И когда-нибудь каждый услышит «шум в древнем дереве», что значит – «враг на свободе»? Орм Великан лежит лицом вниз, и красное пятно горит на рыжей хвое… Вырвался Волк! Сейчас Гельд сам себе казался отвратительным, как Фенрир Волк, и отвернулся, чтобы Рам не видел его лица.
– Тебе легче. – Рам принял его молчание за несогласие. – Ты всю жизнь живешь сам по себе. То у слэттов, то у квиттов, то у вандров. То к себе домой случайно завернешь. Ты не привязан, а непривязанному жить легче. Ни соскучиться не успеваешь, ни поссориться.
– Это верно, – задумчиво подтвердил Гельд. Пока он не был привязан к Аскефьорду и Эренгерде, ему жилось гораздо легче нынешнего.
– Если дальше так пойдет, то скоро мы от голода начнем ходить войной друг на друга, добивая тех, кого не добили фьялли. Я к этому и говорю: лучше нам покрепче держать остатки цепи, пока она еще держится. Ну, ладно! – Кузнец махнул рукой. – Хватит. Что-то я сегодня взялся отнимать хлеб у старой вёльвы[21]. Расскажи лучше ты мне что-нибудь.
– Что? – Гельд потряс головой, чтобы выбросить тяжелые мысли. – Хочешь послушать, как один человек выиграл у тролля его единственный глаз?
Переночевав два раза на маленьких хуторках, к вечеру третьего дня спутники Рама подъехали к усадьбе Нагорье. Она и в самом деле располагалась на склоне длинного пологого нагорья, поросшего оленьим мхом и мелким кустарником.
С перевала усадьба была видна вся: четыре вытянутых дома, каждый длиной шагов в тридцать, составленные углами так, что их внешние стены ограждали всю усадьбу, а внутренние – четырехугольный двор. Так строили еще в Века Асов: каменные стены из крупных, грубо отесанных валунов выкладывались лишь на высоту человеческого роста, а дальше начинались высоченные скаты дерновых крыш. Крыши поросли кустарником, кое-где даже трепетали тонкими ветвями березки. Гельду подумалось, что эти дома просто выросли из-под земли, подняв своими крышами все, что оказалось на этом месте. На такой крыше можно коз пасти…
– У нее столько людей? – обеспокоенно спросил Бьёрн.
– Нет, там живут только в одном доме, – утешил его Рам. – А в остальных небось и крыши-то текут. Это очень старая усадьба. Когда-то там было полно народу. Еще когда у квиттов были не конунги, а херсиры.
Гельд, еще под впечатлением недавних бесед, живо представил Нагорье во всем воинственном и диком блеске прошедших времен: густой дым над прочными крышами, копошение людей, мелькание железных шлемов и наконечников копий, пестрота разноцветных щитов… Грозный вождь высоко поднимает кубок, стоя на своем почетном сиденье, и лицо его искажено жаждой крови, которую он принимает за высшую доблесть… И сотенная дружина кричит, воет от восторга, предчувствуя эту кровь… Нечто подобное он видел у вандров. Попробуй не согласиться, что в каждом человеке живет свой Фенрир Волк!
За этими размышлениями Гельд едва заметил, как они спустились с перевала. Входом в усадьбу служили ворота, устроенные в стене одного из домов. Створки стояли запертыми. Если бы не дым, усадьбу можно было бы принять за нежилую.
– Может статься, нас вообще не пустят за ворота, – бормотал себе под нос Бьёрн. – И придется тащиться по этому холоду три дня обратно к морю…
– Примут, – утешил его Рам. – Далла меня боится и не захочет ссориться.
– Кто вы такие и что вам надо? – спросил сердитый голос, когда всадники приблизились.
– Да ты не узнал меня, Кар? – дружелюбно спросил Рам. – Или ты совсем ослеп?
– Как тебя не узнать, старый обманщик? – с выразительным презрением ответил тот же голос. – Опять бродишь по чужим домам и вынюхиваешь чужие тайны? Тут для тебя поживы не будет! Убирайся-ка прочь!
Бьёрн подвигал бровями и почесал толстый кончик своего носа, намекая на то, что его пророчества сбываются. Рам подмигнул Гельду:
– Слышишь? У кого маловато тайн, тот только и думает, как бы их не украли.
– Что ты там бормочешь? – осведомился тот же голос из-за ворот. – Заклинания? И не надейся! Твои жалкие заклинания не помогут против моих! Этих ворот тебе не отпереть!
– Где уж мне! – добродушно согласился Рам. – Я-то думал, может, мне удастся кое-чему поучиться у такого сильного колдуна, как ты!
Опять подмигнув Гельду – кузнец необычайно развеселился от этого разговора, – Рам вынул откуда-то маленький уголек и тремя быстрыми движениями начертил на створке ворот руну «фенад», сметающую преграды. Гельд смотрел с большим любопытством, ожидая, что сейчас ворота раскроются сами собой, а зловредный Кар будет висеть на створке, визжа от досады и болтая в воздухе коротенькими ножками. Он представлялся Гельду маленьким и толстым, заросшим дремучей черной бородой и вообще похожим на темного альва.
Но ничего такого не произошло.
– С кем ты там споришь, Кар? – раздался изнутри женский голос. – Кто там стучится? Рам Резчик? Что же ты, Кар? Зачем ты держишь за воротами такого знатного гостя? Его надо принять как следует. Открывайте ворота, что вы застыли, чурбаны?
С той стороны ворот послышался стук засова и быстрая перебранка шепотом. Гельд сжал кулаки от удовольствия: в нем ожила сладкая жуть далекого детства, когда Альв Попрыгун рассказывал приемному сыну лживые саги о свартальвах и их злобной повелительнице. Сейчас он увидит ее. Гельд не встречал кюны Далла с тех пор, как она овдовела, и ему было до жути любопытно, какой она стала.
